Сколько ты стоишь?
Часть 37 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Илья думал сообщить, что ему тоже, но побоялся спугнуть Варю.
— В этом… способе нет обмана. Там есть много чего другого, но обмана нет. Я одного только не понимаю… неужели тебе не противно?
Берестов вздохнул.
— Ты действительно хочешь это знать?
— Да.
— Ладно. Тогда скажи… тебе не противно, например, садиться на сиденье в общественном транспорте?
— Ну ты сравнил, — буркнула Варя. Кажется, она не поняла.
— Варь… просто для тебя эти девочки — не вещи. Ты думаешь о них иначе. Как о людях. Поэтому я и спросил, действительно ли ты хочешь это знать… Ты и так меня боишься.
— Я… — она запнулась. — Нет, я хочу. Объясни.
— Если заказчику всё равно, сколько мужиков до него пользовали эту конкретную девочку, он возьмёт подешевле. Мне это, в общем-то, тоже безразлично, главное — отсутствие инфекций, а остальное… Какая разница? Два часа — и с глаз долой. У них часто даже имён нет, а какие-то дурацкие прозвища.
Варя, задумавшись, кусала губы, и от этих неосознанных движений Илью бросило в жар.
— Неужели тебе не хотелось нормальных человеческих отношений? Без денег.
— Ну почему не хотелось? Хотелось. И они у меня были. Просто бывают такие периоды в жизни, когда секса хочется, а отношений — нет. А обманывать женщин я не люблю. Да и в целом… Варь, извини, но заказать шлюху намного проще. Даже если первоначально девушка не против одной совместной ночи, потом она может передумать, и нужно будет потратить изрядное количество времени, сил и нервов, дабы доказать ей, что оно вам не надо.
Варя молчала, и Илья продолжил:
— Я знаю, что не образец для подражания, ты уже говорила. Но честное слово, женщин я никогда не обижал. Если не считать тебя, конечно.
Она усмехнулась.
— Да уж. Про таких, как ты, мой папа говорит: «Редко, но метко».
Берестову стало горько.
— Ты всё словами меня бьёшь, Варя… Лучше бы разок треснула хорошенько.
— Чего? — она от неожиданности даже повернулась и посмотрела прямо на Илью.
— Того. Хочешь, давай остановимся. Размахнёшься и дашь мне в глаз.
Варя несколько секунд изумлённо молчала, а потом тихонько засмеялась.
— В глаз… А машину ты как поведёшь после этого?
— Справлюсь, — пожал плечами Илья. — А не справлюсь — ты поведёшь.
— Ишь какой хитрый. Нет уж, живи. Не буду я тебя бить.
— Почему?
Варя вновь отвернулась и стала кусать губы.
— Ты один раз спросил, но я тогда не смогла… Да и сейчас с трудом, но попробую. Ты спросил, очень ли больно мне сделал, помнишь?
Берестов кивнул. От удивления даже язык отнялся. Она и правда… сможет это обсуждать?
Варя глубоко вздохнула, явно переживая очередной приступ паники.
— Было… неприятно. И больно больше душе, чем телу, хотя и телу было несладко. Я потом недели три к себе жуткое отвращение чувствовала, но старалась об этом не думать. Уговаривала себя, что пройдёт… Почти прошло. Иногда только накатывает… вместе со страхом и тошнотой. Кажется, что я грязная, причём не снаружи, а внутри. Но я хотела рассказать не об этом…
Моя мама была учительницей литературы. И она обожала читать вслух. Я уже давно выросла, а она всё читала мне своё любимое… И её любимое становилось моим любимым.
У Анатолия Алексина есть один рассказ… Ты знаешь Анатолия Алексина?
— Кажется. Но я не уверен, Варь.
— Ладно, неважно… Я не помню, как он называется, хоть убей*.
(* Далее Варя вспоминает рассказ Алексина «Чужой человек».)
В этом рассказе у женщины, участника Великой Отечественной войны, берут интервью. Женщина эта участвовала в форсировании Днепра… И её просят рассказать о самом страшном, что случилось в её жизни. Знаешь, что она говорит? «Самое страшное вообще случилось не на войне».
Варя засмеялась. Илья, повернувшись к ней, заметил, что она ещё и плачет.
— Мне тогда было десять лет, — продолжала она, глотая слёзы. — И я решила прочитать про форсирование Днепра. Я прочитала… про то, что вода там была красной от крови, и про многое, многое другое… И спросила у мамы: как так? Вот же оно, самое страшное! Что же может быть страшнее ЭТОГО? Мама тогда сказала, что я потом пойму… И я поняла. Спустя два года, когда она заболела и начала медленно умирать на моих глазах, а я ничего не могла сделать.
Берестов давно перестал осознавать, куда они вообще едут, — так заслушался. И так… плохо ему было.
— Илья… — Варя вытерла мокрые щёки ладонями, всхлипнула, — то, что ты со мной сделал, — не самое страшное, что случилось в моей жизни. И…
— Это не оправдание, — вырвалось вдруг у него.
— Да, я знала, что ты так скажешь… Но мне и не нужны оправдания. Я понимаю, что ты хороший человек, и мне этого достаточно… Это лучшее из всех возможных оправданий.
В этот момент Илья осознал, что больше не выдержит. И остановил машину.
38
* * *
Уже потом, намного позже, Варя сообразила, что тогда, по идее, должна была испугаться. Остановка была резкой, да и повернулся к ней Берестов тоже довольно резко. А уж когда Варя посмотрела в окно…
— А где это мы?
— Понятия не имею, — заявил Илья. — Я не туда свернул. Сейчас в телефоне включу навигатор, поглядим, как отсюда выехать. Но сначала… Варь, я хотел бы прикоснуться к тебе. Можно?
— Сейчас? — она смутилась.
— Да. Я не сделаю ничего плохого.
— Я понимаю…
Пару секунд Варя колебалась, закрыть ли глаза, но в итоге всё же закрыла. А в следующее мгновение Илья положил руки ей на колени, и она вздрогнула.
— Знаешь, как мне всё время хочется тебя назвать? — прошептал Берестов, начиная легко гладить её коленки. Очень легко… и выше не поднимался, словно осознавал, как она этого боится. Боится… и ждёт.
— Как?..
— Варежка. Не обижайся.
Стало смешно.
— Не обижаюсь. Папа так иногда говорит: «Варя, закрой свою варежку». Заболтала я тебя сегодня.
— Совсем нет.
Одна из ладоней Ильи скользнула левее, оказавшись почти между Вариных ног. Почти…
Стало жарко.
— Мама называла меня Ватрушкой, — произнесла Варя прерывающимся голосом, пытаясь отвлечься от разрывающих на части ощущений. С одной стороны, тянущая сладость внизу живота, с другой — смущение и лёгкий страх.
— Тебе подходит. Хотя мне больше нравится Варежка. Или Вареник.
Илья по-прежнему ни на чём не настаивал, не давил на неё, просто гладил. И девушка, еле слышно вздохнув, раздвинула ноги.
Руки Берестова остановились. Наверное, он подумал, что она случайно…
Вот и хорошо, вот и пусть думает…
Всё же Илья решился и очень медленно опустил ладони, чтобы они оказались между бёдер Вари. И вновь стал гладить.
Кожа там была до ужаса чувствительной даже сквозь джинсы. Варе вообще почудилось, что на ней ничего нет и Илья ласкает её так, без одежды… Добирается до сокровенного и легко дотрагивается одним пальцем… и замирает.
И Варя тоже замерла, когда почувствовала палец Берестова между ног.
— Варя… — выдохнул Илья и начал двигать этим пальцем по кругу, то сильно нажимая на ткань, то отпуская. Девушка тихонько застонала, откидываясь на спинку. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо…
— В этом… способе нет обмана. Там есть много чего другого, но обмана нет. Я одного только не понимаю… неужели тебе не противно?
Берестов вздохнул.
— Ты действительно хочешь это знать?
— Да.
— Ладно. Тогда скажи… тебе не противно, например, садиться на сиденье в общественном транспорте?
— Ну ты сравнил, — буркнула Варя. Кажется, она не поняла.
— Варь… просто для тебя эти девочки — не вещи. Ты думаешь о них иначе. Как о людях. Поэтому я и спросил, действительно ли ты хочешь это знать… Ты и так меня боишься.
— Я… — она запнулась. — Нет, я хочу. Объясни.
— Если заказчику всё равно, сколько мужиков до него пользовали эту конкретную девочку, он возьмёт подешевле. Мне это, в общем-то, тоже безразлично, главное — отсутствие инфекций, а остальное… Какая разница? Два часа — и с глаз долой. У них часто даже имён нет, а какие-то дурацкие прозвища.
Варя, задумавшись, кусала губы, и от этих неосознанных движений Илью бросило в жар.
— Неужели тебе не хотелось нормальных человеческих отношений? Без денег.
— Ну почему не хотелось? Хотелось. И они у меня были. Просто бывают такие периоды в жизни, когда секса хочется, а отношений — нет. А обманывать женщин я не люблю. Да и в целом… Варь, извини, но заказать шлюху намного проще. Даже если первоначально девушка не против одной совместной ночи, потом она может передумать, и нужно будет потратить изрядное количество времени, сил и нервов, дабы доказать ей, что оно вам не надо.
Варя молчала, и Илья продолжил:
— Я знаю, что не образец для подражания, ты уже говорила. Но честное слово, женщин я никогда не обижал. Если не считать тебя, конечно.
Она усмехнулась.
— Да уж. Про таких, как ты, мой папа говорит: «Редко, но метко».
Берестову стало горько.
— Ты всё словами меня бьёшь, Варя… Лучше бы разок треснула хорошенько.
— Чего? — она от неожиданности даже повернулась и посмотрела прямо на Илью.
— Того. Хочешь, давай остановимся. Размахнёшься и дашь мне в глаз.
Варя несколько секунд изумлённо молчала, а потом тихонько засмеялась.
— В глаз… А машину ты как поведёшь после этого?
— Справлюсь, — пожал плечами Илья. — А не справлюсь — ты поведёшь.
— Ишь какой хитрый. Нет уж, живи. Не буду я тебя бить.
— Почему?
Варя вновь отвернулась и стала кусать губы.
— Ты один раз спросил, но я тогда не смогла… Да и сейчас с трудом, но попробую. Ты спросил, очень ли больно мне сделал, помнишь?
Берестов кивнул. От удивления даже язык отнялся. Она и правда… сможет это обсуждать?
Варя глубоко вздохнула, явно переживая очередной приступ паники.
— Было… неприятно. И больно больше душе, чем телу, хотя и телу было несладко. Я потом недели три к себе жуткое отвращение чувствовала, но старалась об этом не думать. Уговаривала себя, что пройдёт… Почти прошло. Иногда только накатывает… вместе со страхом и тошнотой. Кажется, что я грязная, причём не снаружи, а внутри. Но я хотела рассказать не об этом…
Моя мама была учительницей литературы. И она обожала читать вслух. Я уже давно выросла, а она всё читала мне своё любимое… И её любимое становилось моим любимым.
У Анатолия Алексина есть один рассказ… Ты знаешь Анатолия Алексина?
— Кажется. Но я не уверен, Варь.
— Ладно, неважно… Я не помню, как он называется, хоть убей*.
(* Далее Варя вспоминает рассказ Алексина «Чужой человек».)
В этом рассказе у женщины, участника Великой Отечественной войны, берут интервью. Женщина эта участвовала в форсировании Днепра… И её просят рассказать о самом страшном, что случилось в её жизни. Знаешь, что она говорит? «Самое страшное вообще случилось не на войне».
Варя засмеялась. Илья, повернувшись к ней, заметил, что она ещё и плачет.
— Мне тогда было десять лет, — продолжала она, глотая слёзы. — И я решила прочитать про форсирование Днепра. Я прочитала… про то, что вода там была красной от крови, и про многое, многое другое… И спросила у мамы: как так? Вот же оно, самое страшное! Что же может быть страшнее ЭТОГО? Мама тогда сказала, что я потом пойму… И я поняла. Спустя два года, когда она заболела и начала медленно умирать на моих глазах, а я ничего не могла сделать.
Берестов давно перестал осознавать, куда они вообще едут, — так заслушался. И так… плохо ему было.
— Илья… — Варя вытерла мокрые щёки ладонями, всхлипнула, — то, что ты со мной сделал, — не самое страшное, что случилось в моей жизни. И…
— Это не оправдание, — вырвалось вдруг у него.
— Да, я знала, что ты так скажешь… Но мне и не нужны оправдания. Я понимаю, что ты хороший человек, и мне этого достаточно… Это лучшее из всех возможных оправданий.
В этот момент Илья осознал, что больше не выдержит. И остановил машину.
38
* * *
Уже потом, намного позже, Варя сообразила, что тогда, по идее, должна была испугаться. Остановка была резкой, да и повернулся к ней Берестов тоже довольно резко. А уж когда Варя посмотрела в окно…
— А где это мы?
— Понятия не имею, — заявил Илья. — Я не туда свернул. Сейчас в телефоне включу навигатор, поглядим, как отсюда выехать. Но сначала… Варь, я хотел бы прикоснуться к тебе. Можно?
— Сейчас? — она смутилась.
— Да. Я не сделаю ничего плохого.
— Я понимаю…
Пару секунд Варя колебалась, закрыть ли глаза, но в итоге всё же закрыла. А в следующее мгновение Илья положил руки ей на колени, и она вздрогнула.
— Знаешь, как мне всё время хочется тебя назвать? — прошептал Берестов, начиная легко гладить её коленки. Очень легко… и выше не поднимался, словно осознавал, как она этого боится. Боится… и ждёт.
— Как?..
— Варежка. Не обижайся.
Стало смешно.
— Не обижаюсь. Папа так иногда говорит: «Варя, закрой свою варежку». Заболтала я тебя сегодня.
— Совсем нет.
Одна из ладоней Ильи скользнула левее, оказавшись почти между Вариных ног. Почти…
Стало жарко.
— Мама называла меня Ватрушкой, — произнесла Варя прерывающимся голосом, пытаясь отвлечься от разрывающих на части ощущений. С одной стороны, тянущая сладость внизу живота, с другой — смущение и лёгкий страх.
— Тебе подходит. Хотя мне больше нравится Варежка. Или Вареник.
Илья по-прежнему ни на чём не настаивал, не давил на неё, просто гладил. И девушка, еле слышно вздохнув, раздвинула ноги.
Руки Берестова остановились. Наверное, он подумал, что она случайно…
Вот и хорошо, вот и пусть думает…
Всё же Илья решился и очень медленно опустил ладони, чтобы они оказались между бёдер Вари. И вновь стал гладить.
Кожа там была до ужаса чувствительной даже сквозь джинсы. Варе вообще почудилось, что на ней ничего нет и Илья ласкает её так, без одежды… Добирается до сокровенного и легко дотрагивается одним пальцем… и замирает.
И Варя тоже замерла, когда почувствовала палец Берестова между ног.
— Варя… — выдохнул Илья и начал двигать этим пальцем по кругу, то сильно нажимая на ткань, то отпуская. Девушка тихонько застонала, откидываясь на спинку. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо…