Скажи, что будешь помнить

– Кстати, ты ей понравился. И вот что еще… Тебе надо извиниться перед Джереми.

У меня даже дух захватывает от такой наглости. Стараюсь успокоиться, дышу глубже. Какого?.. То есть… Да что ж это с ней?

– За что?

Ее взгляд задерживается на мне не больше чем на секунду и возвращается к телефону.

– Он все еще злится на тебя за то, что ты побил его перед арестом.

– Так ведь он тебя ударил.

– Передо мной он извинился, а после тебя у него шрам остался.

Надо было бы оторвать у него кое-что да засунуть в глотку.

– Он тебя ударил.

– Джереми изменился. Я порвала с ним, и он изменился. Думаю, уж кто-кто, а ты-то мог бы понять, потому что и сам изменился.

Выйти. Вот что мне нужно – уйти подальше. Я захлопываю крышку ящика, выхожу в наш узкий коридорчик, и Холидей кричит мне вслед:

– Джереми был здесь, со мной, когда никого больше не было. Да, знаю, раньше он обращался со мной не очень хорошо, и у нас всякое бывало, но теперь он меняется и уже стал лучше. И я могу на него положиться.

А вот на меня не могла. Ни год назад, ни раньше надеждой и опорой я не был. Но теперь я здесь. Мне так и хочется сказать ей об этом, но я не могу. Потому что это будут пустые слова. По крайней мере для Холидей. Нет, я не был плохим братом, но и хорошим тоже не был.

– Я горжусь тобой, – говорит она. – Тем, как ты повел себя в парке… с Эллисон.

Воздух вдруг вырывается из легких, и я прислоняюсь к дверному косяку.

– Я бы сделал то же самое для любого. Для тебя бы…

Холидей кладет на кровать мой телефон и подбирает старенького, потертого осьминога, которого ей подарили, когда она только начинала ходить. Кое-где из игрушки уже высовывается наполнитель, но осьминог все равно остается у сестры любимцем. Как, впрочем, и все остальное в ее комнате.

– Я знаю, что сделал бы.

Сделал бы, не задумываясь. Но тогда, год назад, без кулаков бы не обошлось.

– Надеюсь, ты поймешь меня правильно. Да, ты бы сделал для меня все. Как и Эксл, Доминик, Келлен… – Она накручивает на палец щупальце. – Но ты прежний не вступился бы за кого-то, кого не знаешь, а теперь пришел на помощь незнакомому человеку. Это здорово.

Холидей умолкает и смотрит на меня, ждет моей реакции, а мне так и хочется ударить себя самого. Трусь затылком о дверной косяк, пожимаю плечами и киваю. Потому что она права.

– Похоже, программа работает. – Я стараюсь отшутиться, но шутка выходит плоская. Интересно, как легко все идет с Элль и как трудно с остальными.

Холидей поднимает плечо и накручивает щупальце на другой палец.

– По-моему, мама еще не заметила, что меня нет. Бабушка-то ничего не сказала, но я думала, что мама уж точно должна была увидеть, что моих вещей нет. Я думала, что если она увидит, что меня нет, то постарается…

Найти? Позвонить? Заметить, что бабушка, которой идет девятый десяток, не заботится больше о ее дочери? Бабушка Холидей живет неподалеку, за углом. Замечательная женщина, которая уже не справляется с внучкой. Думая о ней, я вспоминаю горячую еду, запах свежеиспеченных пирожков, мыльные оперы по телевизору и улыбку, растянувшуюся через все ее морщинистое лицо. Гордая чернокожая женщина, заботившаяся обо мне, Холидей, Эксле, Доминике и Келлен, пока хватало сил. Теперь мы присматриваем за ней, но делаем это так, чтобы она по-прежнему считала себя главной.

Что касается матери Холидей, то это пустое место. Заботиться о дочери – не в ее стиле.

Я медленно, шаг за шагом, пересекаю комнату и сажусь на краешек кровати. Я понимаю таких вот долбанутых мамаш. Понимаю нашего долбанутого папашу.

– В какой цвет ты хочешь покрасить свою комнату?

Холидей подбирается ближе ко мне и кладет игрушку мне на ногу, а голову на плечо. Я всегда напрягаюсь, когда меня трогают, но это же Холидей. В нашей семейке она одна ласковая и нежная.

– Можно не желтый?

– Комната твоя – выбирай.

– Круто. Но образцов у тебя нет, да?

– Я покажу тебе миллион образцов.

Она усмехается:

– Джереми изменился. Дай ему шанс.

До меня понемногу доходит, что говорит, а чего не говорит Эксл. Холидей доверяет Джереми, потому что он всегда рядом, и не доверяет нам с Экслом, потому что мы рядом, только когда получается, когда удобно. Ей пришлось довериться нам, хотя она нас и не выбирала.

Холидей смахивает пыль с простыни.

– Спрашивай, Дрикс.


Спрашивать не хочу и чертовски не хочу, чтобы она знала о моих сомнениях. Укреплению доверия это не помогает.

– Не понимаю, о чем ты.

– Понимаешь, понимаешь. Все уже не то. Мы по-другому смотрим друг на друга. Мы все ждем, пока кто-то наконец скажет, мол, да, это я ограбил магазин. Так вот спрашивай меня поскорее, потому что я не хочу, чтобы ты мучил себя этим вопросом.

Я качаю головой и уже собираюсь подняться, но Холидей кладет руку мне на плечо.

– В тот вечер я наговорила тебе всякого, о чем теперь сожалею.

Не хочу этого делать. Она вспомнила тот вечер и свои последние слова, которые она сказала мне, а это значит, что и мне придется вспоминать все, что наговорил ей. А вспоминать тяжело, легче себе внутренности вырезать.

Со своим пришибленным дружком Холидей схлестнулась из-за того, что он собрался во Флориду на две недели и объявил, что возьмет ее с собой только в том случае, если она заплатит за свою половину комнаты. Холидей пришла ко мне просить денег и умолять, чтобы я поговорил с бабушкой и убедил отпустить ее. Она опасалась, что в противном случае Джереми будет путаться с другими девушками.

Предчувствие не подвело. Этот ублюдок не хотел брать ее с собой, потому что рассчитывал на другую компанию. Приехав во Флориду с подружкой, он отпугнул бы других девчонок. Так что денег от Холидей он потребовал не для того, чтобы поехать с ней, а чтобы оставить ее дома. Ей пятнадцать. Для Пирсов – проклятый возраст.

Я сказал ей порвать с этим недоумком, она ответила, что ненавидит меня, и обозвала никчемным бабником. Задетый за живое, я послал ее к чертям, а она сказала, что нисколько не огорчится, если никогда больше меня не увидит. К концу нашего разговора нарисовался и сам паршивец. Для начала он наорал на меня, а потом допустил ошибку и ударил Холидей. Вот тогда-то я его и отделал, да так, что едва челюсть не сломал. Разумеется, в глазах Холидей он сразу удостоился статуса страдальца.

Я опускаю глаза и рассматриваю руки, словно жду, что с костяшек пальцев вот-вот закапает кровь, а засевшая в сердце мука разорвет меня изнутри, потому что тогда я испытал радость, причиняя боль.

– Спроси, Дрикс.

Я молчу.

– Не хочешь спросить? Боишься, что я была как-то замешана. Ты ведь знаешь, какой я бываю, когда взбешусь. В тот вечер я была способна на все, потому что переступила черту безумия.

– Кто что сделал, теперь неважно. Я срок отсидел. Все кончено.

– Если неважно, если все кончено, почему избегаешь Доминика?

Я встаю, но Холидей хватает меня за руку.

– Я не грабила тот магазин. Думаю, и никто другой этого не делал. Клянусь, в тот вечер я и близко к магазину не подходила.

Снова падаю на кровать, но на этот раз Холидей не старается подобраться ближе. Смотрю на нее, она смотрит на меня. Мы сидим молча. Подбираю осьминога. Его зовут Оливер. Когда Холидей была маленькая, я прятал от нее игрушку, и она искала ее часами. Тогда все было легче. По-своему трудно, но легче.

Холидей не грабила магазин. Одного вычеркиваем, еще один остается.

– Ты не грабила, а Доминик?

– Не знаю. Он признался, что был с тобой там, что подбил тебя вломиться и ограбить магазин. А еще сказал, что, когда не увидел тебя там, решил, что ты струсил и пошел на попятную. Ему и в голову не пришло, что ты набрался и отключился за магазином. Получается, Доминик думал, что ты до магазина не добрался. Мы все знали, что у него был при себе пистолет, который он купил у кого-то из местных. Доминик тогда много глупостей наделал, с него бы всякое могло статься.

Доминик жил тогда только на адреналине, а без него был все равно что мертвый. К тому же на первом месте у него сестра, да и денег в коробке из-под молока так и не появилось.

– Но я все-таки не думаю, что Доминик допустил бы, чтобы тебя вместо него взяли. Он не такой. И тебя любит.

Вот только Холидей не знает, как Доминик боится замкнутого пространства. Я – знаю, поэтому и не стал его сдавать.

– Как думаешь, у нас будет все, как раньше? – спрашивает она. – Мы сможем снова стать семьей? Мне очень этого не хватает. Так хорошо было, когда мы все собирались здесь и никто не ругался. Я возвращалась к бабушке и притворялась, что у нас так все время. Не раз в месяц, а постоянно. Мне нравилось притворяться, что вы все со мной, каждый день.

– Мы с тобой.

– Да, но я хочу, чтобы мы были вместе, а не врозь. Чтобы мы были настоящей семьей. Ты, я, Эксл, Доминик. А теперь и Маркус. Хочу настоящей семьи. Не знаю, как оно должно быть, но не так, как тогда, и не так, как теперь. Лучше.

Настоящая семья. Общество говорит, что это папа, мама и дети – счастливая семья в красивом домике за белым заборчиком. У нас этого нет, но мы есть друг у друга.

Холидей спрашивает, могу ли я оставить прошлое прошлому и, не узнав правды, сосредоточиться на будущем. Умоляет простить Доминика. Я перевожу дух.

– Постараюсь.

– О большем я не могу и просить.

Вот и хорошо, потому что я могу только постараться.

– Эй, Дрикс.

– Да?

– Я знаю, о чем думают девчонки, когда улыбаются так, по-особенному. Ты понравился Эллисон.

Этого только не хватало. Я поднимаюсь. Холидей тоже встает. Ухмылка до ушей.

– Тебе помочь с заявлением?