Сёстры меча и песни

Это были три глубоких пореза на бедре. Химера Макария пробила жесткие складки кирасы командора, прямо до кости раздирая ногу. И она не похожа была на ту рану, которую может нанести обычная сталь. Кровь текла ровной струйкой, а по краям виднелась расплавленная плоть, испещренная пурпурно-красными пятнами.

Отравленная рана.

Хальцион не могла дышать: она вспомнила обо всей отраве, которую принимала сама. Но затем почувствовала на себе взгляд командора и посмотрела на него. Гоплит знала, что он умирает.

И не могла представить себе мир без него.

– Командор, – прошептала она, и он дрожащими руками попытался натянуть плащ обратно на ногу.

– Оставь меня, Зимородок.

«Оставить его?» Мгновение она смотрела на него, разинув рот.

– Значит, вы хотите умереть в одиночестве? – разозлившись, спросила девушка.

Стратон закрыл глаза. Он усмехнулся, отчего кровь заструилась быстрее.

– Я хочу лишь немного отдохнуть. Узнай, откроют ли нам ворота. Я хотел бы увидеть своих жену и дочь.

Хальцион проигнорировала просьбу. Она стянула кожаную перчатку, что побудило его приоткрыть глаза. Увидев, что блестело на ее руке, он вздернул бровь.

– Ах. Я так и думал.

Хальцион промолчала. Она, надев на его указательный палец кольцо, устремила на мужчину взгляд, не в силах скрыть своего беспокойства.

Она знала, что на это потребуется время. Ему нужно было попасть на солнце.

Она помогла ему сдвинуться с тенистого места, и он лег на землю, подставляясь свету, который начал тускнеть по мере того, как солнце садилось за горы. К этому времени их уже заметила Нарцисса. Она подбежала узнать, почему Стратон лежит на земле и улыбается солнцу, как будто был пьян. А затем капитан увидела его рану, то, как кровь и пятна медленно исчезают, заметила Солнечный Камень на его руке, после чего с благодарностью в глазах воззрилась на Хальцион.

– Нужно попасть внутрь города, – сообщила капитан. – А потом найти повозку для командора. Ты не узнаешь…

– Мне не нужна повозка.

– Откроют ли ворота? – закончила Нарцисса.

Стратон по-прежнему то ли улыбался, то ли морщился от солнечного света. Хальцион взглянула на его ногу, с облегчением заметив, что кольцо творило свою магию, затягивая раны.

– Да, я схожу, – сказала Хальцион и зашагала по залитой кровью земле по направлению к южным воротам.

Фелис словно ждал именно ее. Он больше не носил Золотой Пояс, а Хальцион была слишком измучена, чтобы задавать вопросы, кому он его отдал. Взволнованный, он зашагал рядом с ней.

– В чем дело, Фелис?

– Твоя сестра. Я беспокоюсь о ней, Хальцион.

Хальцион потеряла терпение.

– Почему? Почему ты продолжаешь изводить меня этим?

Фелис провел рукой по лицу. Он дрожал. Хальцион не знала, было ли это последствием битвы или он действительно беспокоился об Эвадне.

– Как тебе известно, я не смог убить Василиска, – сказал он. – Но все же на каменоломню я попал заслуженно.

– Почему?

– Потому что я действительно убил кое-кого. После несостоявшегося убийства я попытался спеть заклинание, чтобы покончить с Селеной. Но она слишком могущественна, ее магия куда глубже. Моя магия иссякла, распалась.

– Распалась? – повторила она, взглянув на его правую руку, на шрам, на месте которого когда-то блестело магическое кольцо.

– Да, – пробормотал он, нахмурив брови, как будто это воспоминание по-прежнему причиняло боль. – Селена высосала мою магию досуха, до самых костей. Она сломала мою руку, и магия исчезла. И в тот момент, в момент отчаяния… я убил дорогого мне человека.

– Фелис… – Хальцион начала понимать его опасения. Пульс застучал у нее в горле. – Кого ты убил?

Он взглянул на свою правую руку, искривленную и покрытую шрамами. Постоянное напоминание о том, кем он когда-то был, о том, что потерял.

Фелис снова перевел взгляд на нее, и в его ответе не было ничего, кроме печали, – глубочайшей и ужасной печали.

– Я убил своего писца.





34. Эвадна





Эвадна не боялась магии Селены. Даже когда та скопилась над их головами, прямо под великолепным потолком Дестри. Она смотрела, как она пожирает солнце, облака, лазурную иллюзию неба. Голодный туман, клубящийся и затмевающий все вокруг, начал опускаться вниз, окутывая статуи божеств. Он потянулся к Деймону и Эвадне, готовый проглотить их целиком.

Деймон запел свое безымянное заклинание, и сердце Эвадны быстро заколотилось.

Он пел только первую строфу, повторяя ее вновь и вновь.

Это была не мирно горящая магия звезд, не огонь, что он разжег в горе. Этот свет был ярким и пронзительным; отблеск солнечных лучей на мече сестры, отражение света на шлеме брата. Воздух, порождая волны тепла, как в полдень, раскалился.

«Хальцион, Ксандер», – подумала Эвадна. Они послужили вдохновением для золотого света и тепла. И девушка запела, присоединяясь к голосу Деймона. Ее сердце было наполнено словами. Потому что когда она пела в унисон с Деймоном, то ощущала незримое присутствие своей сестры и его брата. В тот момент их было четверо, и никакой туман не выдержал бы такого огня.

Магия Деймона пробилась сквозь магию Селены, и туман рассеялся, озарив их изумленные лица ярким свечением.

Потрясение Селены переросло в гнев, и она подняла руки, затянув другую песнь. Ее писец пел в такт с ней.

Колонна Киркоса начала смещаться и двигаться. Мраморный сокол, сидевший у того на руке, поднялся в воздух, зашелестев крыльями. Он отлетел от своего хозяина, прямо в воздухе сменяя свой облик. Эвадна не сводила глаз, наблюдая, как мраморный сокол превращается в грозного грифона. А затем он начал множиться, и к Эвадне и Деймону направилась целая орда.

Но песнь Деймона как будто ждала этих крылатых существ, и он запел вторую строфу. Эвадна подхватила пение, и их голоса, грубый и мягкий, идеально сливались друг с другом. Заклинание перестало быть простыми словами на свитке, словами, которые она написала. Это была частичка ее души, и она слетела с уст, словно подношение, нечто настолько непорочное, что его невозможно было преодолеть.

Грифоны кружили вокруг них с Деймоном, тянулись своими когтями к ее волосам, но голос Эвадны и магия Деймона всколыхнули их перья. Существа зависли в воздухе, а затем покорились Эвадне из Изауры. Потомку Киркоса.

Девушке, познавшей однажды вкус полета.

Один за другим грифоны приземлялись. Они преклоняли головы перед Эвадной и Деймоном, будто перед королевой и королем из сказаний о крыльях.

Рассвирепев, Селена превратила существ в пыль.

Она подняла руки и затянула другую песнь. Голос ее по-прежнему звучал мощно и излучал могущество. И поскольку колонны не послушались ее, она воззвала к земле. Черно-белый клетчатый пол вокруг Деймона и Эвадны начал трескаться, готовая поглотить их пропасть разверзлась под ногами.

Но Деймон и Эвадна не впервые стояли на краю пропасти.

Когда-то они рухнули в нее, и Деймона это не пугало. Он запел третью строфу, а голос Эвадны сопровождал его. Снизу начала подниматься вода, заполняя околдованные Селеной трещины. Вода мерцала и затвердевала, превращаясь в мрамор, и сколько бы еще трещин ни создала Селена, песнь Деймона была там, в каждой из них, заполняя и исправляя, собирая воедино.

Именно тогда голос Деймона задрожал. Он пел медленнее, как будто слова давались ему с трудом.

Магия начала сопротивляться.

Эвадна взглянула на него. Он продолжал петь, но струйка крови потекла из его носа, стекая по губам. Деймон передернул плечами, словно внутренняя боль была невыносимой для него, собирал последние крохи сил, чтобы удержаться на ногах.

И пока его голос постепенно затихал, голос Эвадны становился лишь ярче, сильнее. Маяк, свет которого должен был указать Деймону путь.

Он повернул лицо, чтобы посмотреть на девушку, услышать, как поет она его волшебство. Пол вокруг них раскалывался, но Эвадна продолжала свою песнь в ожидании момента, когда он присоединится.

Деймон выпрямился. Он все еще истекал кровью, но голос Эвадны вернул его к песне, магия вновь начала заполнять разрушенный Селеной пол.

Она тоже начинала уставать.

Эвадна слышала, что голос Селены звучит прерывисто, как будто она не могла набрать в легкие воздуха, в то время как писец непрерывно напевал для нее.

Эвадна задумалась, сколько еще им нужно продержаться, дабы окончательно вымотать ее?

Селена, как и Деймон, собрала остатки сил.

Снова воззвала к колоннам. Колонна Эвфимия пошла трещинами, угрожая опрокинуться.

Деймон перешел к четвертой строфе. Он был уже бледен, все его тело дрожало, а с его подбородка капала кровь, но он продолжал петь, подняв вверх руку. Деймон призвал ветер, благоухающий и сильный, ветерок, который ощутил в роще Изауры. Он подхватил падающую колонну и осторожно поставил ее на место.

А затем в воздухе раздался треск, будто дерево раскололось о камень.

Деймон ахнул. Он рухнул на колени, и вся его магия хлынула обратно в него, в его открытый рот. Свет, ветер, вода, легенды. Его глаза были закрыты, лицо искажено мукой.

Эвадна перестала петь. Она забыла слова, забыла, где они находятся и что должны делать.

Она застыла, наблюдая, как Деймон, держась за левую руку, корчится и стонет. Видела его искривленные пальцы, его руку, – его руку, которая была сломана, – и от этого зрелища у нее перехватило дыхание.

Деймон покачивался взад-вперед на коленях и баюкал свою сломанную руку. Стоны перешли в кашель, и он откашливал кровь, сплевывая ту на пол, который только что восстановил. Но в крови было что-то еще. Сверкающие осколки, похожие на золото. Когда кашель снова сорвался с губ, Эвадна поняла, что это был ихор. Частички божественного в его крови, в дыхании, в голосе. Он выплескивал свою магию, и больше она не казалась удивительной и прекрасной. Магия стала острой, горькой и жесткой, – рассекала его изнутри, оставляя после себя опустошенное тело.

Кашель утих, и серебряное кольцо на его пальце вскипело и с шипением превратилось в пар. Деймон вскрикнул от боли и сжал руку в кулак. Остатки магии покинули его, исчезнув в облаке дыма, оставив после себя лишь обожженный шрам на пальце.

Эвадна опустилась на колени, не в силах осознать случившееся, не могла слушать и смотреть, как он страдает, разрушается и погибает.

– Деймон, – выдохнула она. – Деймон. – Она поползла к нему.