Шторм

— Просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо.

— У меня? Разве это я ходила на свидание?

По голосу было слышно, что она сгорает от любопытства.

— А, это.

— Что? Ожидания не оправдались?

— Яне пошел.

Тишина на другом конце провода.

— Ты где? Тебя плохо слышно.

— На Рейнехалсене.

— Боже мой, что ты там делаешь в такую погоду?

— Дышу свежим воздухом.

— Да, сейчас это несложно, — ее вздох означал «О мой безнадежный папа».

— А почему ты не пошел? Ты предупредил ее, что не придешь, или она все еще сидит и ждет тебя?

— Мне нужно было в Осло. Это связано с тем делом о скелете.

— Скелет пролежал в яме пятьдесят лет, а в Осло тебе нужно было поехать именно сегодня?

— Это важное дело, между прочим, — он посмотрел на свои криво сросшиеся пальцы. — Очень важное.

— Тебе опять плохо?

Этот вопрос ошеломил его. Они никогда не разговаривали о его чувствах. После смерти Кристины он очень тосковал, чувствовал себя одиноко, но это естественные человеческие эмоции, а не диагноз.

— Да, — признание вырвалось само собой.

— Это дело так много значит для тебя, потому что. этот мальчик. с ним жестоко обращались?

Он прижал к подбородку сжатый кулак. Они никогда не обсуждали останки, но слухи все-таки достигли ее ушей.

— Ты приедешь? — спросил он.

— Завтра, — голос звучал твердо.

— Приезжай, когда хочешь. Я всегда тебя жду.

Какое-то время он просидел на пронизывающем ветру. Видимо, она давно все знала, и каждый раз, когда он требовал доказательств, что с годами она не стала ему чужой, она все понимала. Может быть, его душевные раны были заметнее, чем казалось, а может быть, Кристина рассказывала ей о его детстве. Милая добрая Кристина, которая всем желала добра и которая покинула его так рано.

Проглотив ком в горле, он решил зайти в участок и подписать счет за командировку, иначе он бы забросил его и забыл. Не успел он открыть дверь, как услышал, что звонит телефон. Значит, напарник забыл перевести телефон на дежурный мобильный. Телефон перестал звонить, но сразу же затренькал снова. В ушах у Фалка все еще звучал радостный голос Сандры.

— Меня зовут Йоар Лисо. Я звоню по поводу Сигурда Овесена.

— Да? — мысли Фалка закрутились в бурлящем омуте.

— Он переехал в Рейне около полугода назад. Мы общались только через интернет, знаете ли, мир давно стал цифровым.

Цифровой мир. О чем это он?

— Но этой весной наше общение прервалось. Я отправил ему много сообщений, из разных программ, но ответа не получил. А ведь мы бог знает сколько лет играли друг с другом в шахматы по интернету.

Бог знает. Почему никто не помог ему тогда? Почему никто не приплыл в Теннес и не избавил его от отца?

— И я забеспокоился.

Слова ускользали. Они казались незнакомыми, он не понимал их смысла. Между прочим, мир вовсе не был цифровым. Мир был сумасшедшим, стал таким после первого удара. Ему тогда было не больше пяти-шести лет, а повод он помнил сегодня так же ясно, как и тогда. Он перевернул ведро, и скользкая рыба разлетелась по всему полу. Как могли его товарищи делить лодку с тем, кто избивает своего ребенка, смеяться над его шутками, радоваться, когда улов был удачным? Как им удавалось не думать о том, что происходит, когда он возвращается домой?

— Так что я просто хотел убедиться в том, что у него все в порядке. Я, конечно, без проблем найду другого партнера для игры.

Треск. Из телефонной трубки. Господи, как же он ненавидел своего отца.

— Я не успокоюсь, пока кто-нибудь не съездит к нему и не проверит.


Успокоюсь. А когда он сможет успокоиться? Каждый день, каждый час, каждую минуту он с тревогой ждет неизбежного, того, что рано или поздно произойдет.

–. не могли бы вы это сделать?

Он никогда бы не смог этого сделать — ударить свое дитя. Наоборот, он дарил Сандре любовь, которой хватило бы на двоих. И все-таки. его дорожка не была прямой. Он был вместе с Боа в тот раз и знал, что то, что сейчас окутано туманом забвения, приведет его в ужас, когда туман развеется.

— Я обо всем позабочусь, — сказал он и положил трубку.

Внезапно он вспомнил запах. Запах возбуждения и страха, смешанный с запахом кислого пота. Запах зверского преступления. Однажды давным-давно.

Он не знал, сколько времени просидел в участке, но, уезжая, забыл о бухгалтерском отчете за командировку и решил, что на свете очень много странных людей.





Глава 42




Его несли на плече, и при каждом нетвердом шаге легкие сжимались и могли дышать лишь вполовину. Вдалеке он слышал звуки автомобилей, а еще, как ему казалось, где-то в море на лодке шумел подвесной мотор. Он понял, что они спускаются. К морю.

Мужчина молчал, только тяжело и громко дышал. Нести его было явно нелегко.

Он потерял сознание и очнулся, только когда его положили на что-то твердое. Звуки волн, бьющихся о валуны и покрытые ракушками столбы, не оставляли никаких сомнений: он на причале. Очень скоро его снова подняли, обожженная кожа растянулась и сжалась, и тут он почувствовал, что его ноги бьются о край причала. Мужчина спускался по трапу.

Еще до того, как его сгрузили на лодку, он понял, что лодка эта небольшая. Он слышал, как она колышется на неспокойных волнах, их удары были глухими и частыми. Скрючившись, он лежал между двумя скамейками. Он сразу же почувствовал, что на дне лодки вода, когда лодка накренилась, вода перелилась с одного конца на другой.

Канаты были отвязаны, они отошли от причала. Каждый раз, когда лодка накренялась, ему в рот или в нос попадала вода, но постепенно он подстроил свое дыхание под колыхание лодки. Пока он так лежал — задерживая дыхание каждый раз, когда в лицо попадала вода, — перед ним вставали давно забытые картинки.

Отец отправился на поиски уже в тот же вечер, по взгляду, которым он посмотрел на мальчиков, было понятно, чего именно он опасается. Они пошли искать втроем, а потом к ним присоединились соседи, хотя обвиняли во всем отца, считая, что именно из-за него все и произошло.

Сколько прошло времени до того, как мать вынесло на берег, он уже точно не помнил, но воспоминание осталось ярким: волосы, уже не затянутые в жесткий пучок, а распущенные, спутанные, с застрявшими в них водорослями. Она лежала лицом вниз, уткнувшись в морскую воду, и, сидя в одиночестве на скале, глядя на колышущуюся на волнах всего-то метрах в пяти от него маму, он чувствовал только злость. Волны пронесли ее последние метры до берега, и она осталась лежать в окружении желто-коричневых водорослей. Он долго сидел и смотрел на нее, на белые, как мел, руки, на волосы, спутавшиеся в один пучок с водорослями. Потом наклонился и взял ее за плечо. Она была очень тяжелой, все его силы ушли на то, чтобы ее перевернуть. Лицо превратилось в неузнаваемую массу мяса и запекшейся крови, а там, где когда-то были глаза, зияли две пустые ямы.

Утонув в своих воспоминаниях, он позабыл о том, где находится, и случайно глотнул воды. В этот момент, как он понял, весельная лодка пришвартовалась к более крупному судну. Весла подняли, его перегрузили на борт и занесли вниз в трюм. Значит, замерзнуть насмерть ему не придется. План состоит в другом. Его положили на пол на тонкий коврик. Он дрожал всем телом, но едва замечал, что мерзнет. Все его органы чувств были сосредоточены на судне, как медленно оно начало движение, как мягко повернуло, а затем постепенно ускорилось. Он понял, что они поворачивают направо, затем снизили скорость, приближаясь к подводным скалам при входе в гавань.

Хотя за последние пятьдесят лет он ни разу не слышал голоса того, второго мужчины, он сразу же узнал его. И тут же понял, что его ждет. Судно сменило курс, и он представил себе, как расширяется Рейнефьорд, а на горизонте проступает Винстад. Воспоминания, которые он тщательно пытался забыть всю свою жизнь, стали реальнее, чем когда-либо. Казалось, будто шторм — из-за которого фьорд лежал в дымке дождевых облаков и бурлящего моря — снова захватил его. Возможно, так оно и было, потому что судно тяжело прыгало по волнам, из-за чего его бросало от одного борта к другому.

Итак, сейчас я расскажу тебе то, о чем никогда никому не рассказывал. О моей матери. Ее вынесло на берег через несколько дней после того, как она покончила с собой. Это я ее нашел. Ее лицо было совершенно неузнаваемым, видимо, орлан выклевал ей глаза, а потом поживился щеками и подбородком. Наверное, я должен был быть вне себя от горя, обнаружив ее, однако я подумал, что подобная унизительная смерть была ей наказанием за то, что она бросила меня. Она лежала в куче водорослей, а я сидел рядом. Она смотрела в небо своими пустыми глазницами, и все, чего я мог ей желать, это гореть в вечном аду.

Я коснулся ее плеча ногой и подтолкнул, чтобы течение подхватило ее. Я видел мать последний раз в жизни. Очевидно, ее мотало по морю до тех пор, пока птицы и рыбы не растерзали ее на клочки. Я постоянно ходил на скалу над морем, нет, не для того, чтобы отыскать ее, но чтобы запомнить этот момент. И там, запоминая, как она медленно отдаляется от берега, я почувствовал. Я способен на убийство.





Глава 43




Рино уже дважды покормил чаек, поплевал по ветру, и все-таки его вырвало сразу же, как только он ступил на берег. Это путешествие навело порядок не только в его голове, но и в желудке. Многое все еще было непонятно, например, как связаны пожар в гараже и женщина с задержкой в развитии? Но, по крайней мере, нельзя исключать, что она каким-то образом была участницей тех трагических событий, которые произошли в Винстаде.

Он стоял, прислонившись к стене лодочного сарая, и ждал, пока революция в животе закончится.

— Вместо «спасибо» вы блюете на мой причал! — судя по голосу, Холм скорее ликовал, чем сердился.

— Не на причал, а у причала, — Рино вытер рот и постарался улыбнуться.

Холм вытащил наполовину выкуренный окурок и с явным наслаждением затянулся.

— Ну, это вам понадобилось туда ради жизни и смерти в такую погоду.



Пару бутербродов и чашку кофе спустя тошнота улеглась. Рино сидел, уставившись на один из тетушкиных списков дел, лежащий на кухонном столе. Он вовсе не собирался выполнять какие-либо пункты, просто ему стало интересно, насколько далеко простирались ее эгоистические ожидания. В ближайшее время ему предстояло сообщить ей, что у него нет ни времени, ни возможности осуществить этот грандиозный проект, так что придется ей покраснеть перед своими товарками — которым она, конечно, уже все уши прожужжала о том, какой замечательный у нее племянник.

Ветер не утихал. Осенние листья кружились вдоль дороги, деревья у дома по соседству гнулись. Буря, подумал Рино, но не шторм, как в ту ночь, когда отец Боа выбрался на свой наблюдательный пункт. Стоя на том самом месте и глядя на поселение, где вырос Бергер Фалк, Рино не мог не отметить, насколько странно, что коллега ничего не помнит о том дне. Ему в то время было двенадцать или тринадцать лет, и, хотя он и переехал в Рейне за несколько месяцев до трагедии, все-таки в том возрасте дети впитывают все впечатления. Вряд ли так уж часто что-то необычное происходило в те времена в рыболовецких деревушках. Очень редко, решил Рино, тем более странно, что любезный Фалк совершенно ничего не помнит о той штормовой ночи. Он больше не мог позволить коллеге оставаться апатичным и незаинтересованным. Наплевать на его частичный больничный. Фалку придется заняться этим делом вплотную.

Рино сидел и думал о том поселении, где вырос его напарник, и вдруг заметил какую-то женщину, она шла быстрыми шагами, сгорбившись от ветра. Вся ее фигура излучала отчаяние, и он очень удивился, когда она свернула к дому тетушки. Он поднялся и вышел ей навстречу.

— Господи, я звоню вам уже полчаса, — женщина, в которой Рино опознал одну из медсестер из пансионата, с трудом переводила дыхание. В этот самый момент он вспомнил, что забыл переключить рабочий телефон на мобильный.

— Что случилось?