Шторм

— М-да, как он выглядел. — Холм все еще посасывал окурок сигареты.

— Полный или худой, темноволосый или блондин?

— По крайней мере волосы жиденькие, — Холм усмехнулся и почесал за ухом. — Ну и поесть явно не забывал.

— Полный?

— Пухленький, как говорит моя жена.

То подобие мумии, которое Рино видел в пансионате, было далеко не пухлым. После месяцев на больничной койке он явно сильно похудел.

— Какие-нибудь особенные признаки?

Холм немного помолчал, сосредоточившись на том, чтобы входить в волны помягче.

— Я ничего такого не приметил. Разве что немного потрепанный.

— Как это?

Снова молчание.

— Лицо худое, а сам вполне упитанный.

Шхуну качало еще сильнее, каждый раз, когда судно падало с гребня волны, казалось, что горы, окружавшие фьорд, вздымались до небес. Рино расставил ноги шире, чтобы не упасть с ящика, и старался глотать чаще, так как подступала тошнота. Он попытался вытянуть шею, но так и не смог разглядеть свет в Винстаде.

На высокой волне шхуна чуть не перевернулась.

— Шалит, — Холм выдавил хмурую улыбку. — Если вам действительно нужно туда попасть, похоже, нам придется выбрать другой маршрут.

Рино уже пожалел, что они отправились в море в такую погоду, но Холм был твердо уверен в том, что сможет доставить инспектора в Винстад вопреки непогоде. И Боа, видимо, был твердо в этом уверен, если учесть всю его предысторию. Что он там искал? Может быть, спустя все эти годы его настигло раскаяние и он захотел навестить могилу брата?

— Он просто уходил по дороге вглубь деревни?

Недовольный взгляд старика.

— Наберитесь терпения. Для начала мне нужно доставить нас обоих к причалу.

Волны не утихали, хотя до берега оставалось меньше пятидесяти метров.

— А здесь лежит Рита, — сказал, не оборачиваясь, Холм, который изо всех сил осторожно вел шхуну по волнам.

— Кто такая Рита?

— Моя бывшая, — Холм усмехнулся и взглянул на инспектора через плечо. — «Рита» — это яхта. Мы всегда даем красивые имена нашим лодкам. Вот эту шхуну зовут «Эллен Катрине».

Волна задрала нос лодки до самых небес, и Холм выругался.

— А что, до завтра подождать было никак нельзя?

Вжавшись в ящик, на котором он сидел, Рино не мог не согласиться. Он дал себе десять минут. Если до этого времени они не причалят, его точно стошнит.

— «Рита», — продолжил Холм, — затонула во время сильного шторма еще в шестьдесят третьем. Два влюбленных голубка против моря и ветра. Одному из них это стоило жизни.

Та самая трагедия, о которой рассказывала женщина с заправки.

— Их не просто застал шторм. Тучи опустились очень низко, почти до прибрежных камней, и они сбились с курса. Они думали, что находятся в открытом море, но на самом деле яхта лежит где-то вон там.

Холм показал на скалу, которая, как показалось Рино, находилась в опасной близости от шхуны.

— Парочка дайверов случайно нашла ее.

И снова нос судна взлетел в небо, Рино услышал, как что-то позади него упало и покатилось. Ему все меньше и меньше нравилось это путешествие.

— Но ведь один из них выжил?

Холм кивнул.

— Такова воля Божья.

— Он выплыл на берег?

Холм обернулся и посмотрел на Рино как будто с осуждением.

— Именно это он и сделал. Мы особо не болтаем о таком. Мужчина пришел в себя и вернулся в море. Мы тут от проблем не бегаем.


Наконец шхуну стало качать меньше, Холм снизил скорость.

— Что-то тут темновато, — Рино разглядел лишь парочку огоньков в кромешной мгле.

— Ну, у вас же с собой фонарь, — сухо ответил Холм и выбросил окурок в окно.



Лодку все еще покачивало, когда Рино решился выйти на палубу. Ветер не утихал.

— Была зима, холодно, — Холм сильно шмыгнул носом. — Но сначала он прошел немного вглубь деревни. А затем поднялся вон по той дороге.

Холм указал налево от причала. Берег в том месте казался еще более негостеприимным, а постройки можно было пересчитать по пальцам одной руки.

— Вам пока не видно, но за ближайшим домом есть высокая скала. Он поднимался туда.

До Рино начинало кое-что доходить.

— А вы никогда не спрашивали его, что он там делал?

Холм поправил бейсболку.

— Первый раз спросил, просто, чтоб не молчать, но он увильнул. Вменяемого ответа я так и не получил.

— Дадите мне час?

— Если уж мы в такую погоду сюда добрались, я спокойно подожду часок. Наслаждайтесь!

Рино, покачиваясь, спустился по трапу на твердую землю. В темноте он едва мог разглядеть очертания пары десятков домов. Ему говорили, что здесь упрямо держит оборону одна женщина. Пожалуй, он не будет ее беспокоить.

Из-за усиливающегося ветра дождевик хлестало по телу, а когда он натянул на голову капюшон, звук трепыхающейся одежды почти оглушил его. Что чувствовал Боа, выходя на берег Винстада через столько лет? Он сбежал отсюда подростком, чтобы никогда не возвращаться. Что ты с собой сделал, Боа? Как тебе удалось создать новую жизнь, почему никто тебя не узнал? Рино повернулся и постарался закрыться рукой от дождя и ветра. Отсюда он мог выбраться только на лодке, но куда он отправился? Кто-то взял тебя с собой, Боа? Кто-то спрятал мальчика, который терроризировал всю округу? А потом, когда многие поняли, что именно здесь произошло, почему кто-то продолжал его укрывать? Прятать Боа, садиста, который бил своего единокровного брата? Очевидно, Боа знал, что все, кто жил здесь в те времена, уехали или умерли, а единственная жительница поселения слишком молода, чтобы его узнать.

Проходя мимо старой школы, Рино услышал, как стучат оконные рамы. Струи дождя, как лучи лазера, прорезали отсвет фонаря, которым инспектор освещал дорогу перед собой. Он остановился перед одним из самых ветхих домов, разбитые окна голо зияли перед ним. Луч света осветил ржавую оцинкованную крышу и стены, подготовленные к покраске. Кажется, он уловил какое-то движение в одном из окон? Он подошел ближе, луч фонаря теперь освещал кусочек стены внутри дома. В этом доме никто не жил несколько десятилетий. Рино решил, что в поле его зрения попал колышущийся капюшон. Он двинулся дальше, в еще более пустынную местность, большие и маленькие валуны с обеих сторон обрамляли дорогу. Гул электропроводов прорвался сквозь рокот ветра. Рино поднял взгляд и увидел, как провода танцуют на ветру. Кто бы ни лишил жизни калеку, отец или Боа, вряд ли они сделали это дома. Ведь в этом случае нужно было протащить тело более километра, и кто-нибудь непременно заметил бы, что произошло. Рино решил, что убийство не было запланировано, и что Руаля Стрёма закопали прямо на месте преступления.

Перед инспектором выросла стена земли и камней. Если бы оползень сошел иначе, свернул всего на метр правее или левее, останки Руаля Стрёма так и остались бы в земле на веки вечные. Знал ли Боа об оползне? Знал ли он, что останки его брата обнаружены? Ведь никто в пансионате не знал настоящего имени постояльца, поэтому, скорее всего, он до сих пор жил в неведении о том, что случилось в Винстаде около месяца назад.

Когда Рино повернул обратно, дождь прекратился, но ветер все еще не утихал. Скоро он дошел до самого ветхого дома в Винстаде, маленького, стоящего на отшибе. Подойдя на несколько метров поближе, он увидел свое блеклое отражение в одном из окон. Из-за глубоко надвинутого капюшона, скрывающего лицо, он выглядел, как палач. Возможно, именно палачом назначил себя тот, кто через столько лет вернулся на место жестокого преступления.

Рино осветил фонарем фасад дома. Краска почти полностью слетела с прогнившей обшивки, стена настолько обветшала, что едва удерживала разваливающийся дом. Он направил свет фонаря на окно, заросшее по краям грязью, и взглянул внутрь, как он полагал, гостиной. Голые стены из массивного дерева, кресло-качалка и самодельный стол. Половина семьи была стерта с лица земли в ту ночь. Неужто все осталось, как было, с тех времен? Смог ли Боа войти в дом, в котором обстановка была точно такой, какой он ее помнил? Рино подошел к входной двери, она была заперта. Забрал ли ты с собой ключ, убегая, Боа? Или спрятал его где-нибудь здесь? Рино взглянул на часы. Прошло уже около сорока минут, так что он решил не испытывать терпение Холма.



Когда Рино повернул в сторону причала, ветер и не думал утихать, так что он с тревогой представлял себе обратную дорогу. Спускаясь по узкой грунтовой дороге, он заметил, как шхуна раскачивалась у причала, натягивая канаты. Он поднял руку, чтобы поприветствовать Холма, на случай, если тот следит за ним, и пошел дальше. Поросший травой деревянный настил обнаружился в пяти метрах от него там, где скала резко обрывалась. Из-за дождя поверхность была гладкой и скользкой, так что, пробираясь к краю настила, Рино несколько раз с трудом удавалось сохранить равновесие.

Брал ли отец тебя с собой сюда, Боа? Наблюдал ли он отсюда за лодками на море? Следил ли ты за ним в ту штормовую ночь, чтобы незаметно подкрасться, пока он вглядывается в бушующее море? Легкого толчка было достаточно, ведь так? Рино поднялся на подкашивающиеся ноги. До края настила было еще далеко, но он чувствовал, как манит к себе обрыв. Он увидел свет на шхуне, причал темным отростком вырисовывался в окрестном пейзаже. На другой стороне пролива Рино разглядел небольшое поселение. Теннес. Место, где вырос Бергер Фалк. Где ты был в ту ночь, Бергер? Лежал в своей комнате в Рейне и слушал, как скрипят от ветра стены вокруг тебя? Почему ты почти ничего не помнишь о том, что тогда случилось?

Рино говорили, что в проливе находится старая электростанция, но он мог разглядеть лишь очертания гор в плотной темноте.

На что смотрел твой отец, когда ты подкрался к нему, Боа? Рыболовные лодки давным-давно пристали к берегу. Что-то случилось в Теннесе? В темноте Рино мог лишь угадать силуэт горного хребта, но все же он заметил, что за горами в самом центре фьорда сформировался небольшой залив. Он подумал, что если бы не забрался так высоко, то никогда не смог бы разглядеть эту бухту. Рино стоял и смотрел на длинный узкий фьорд перед собой, и в его голове появлялись новые мысли о том, что произошло в ту штормовую ночь.





Глава 41




Фалк почти не заметил перелет из Осло в Лекнес, как и дорогу из Лекнеса в Рейне. Он все время вспоминал свою встречу с Акселем Вестерманом, и тот рисунок, очень похожий на его собственный, сделанный в юности.

Он сидел в своей комнате, униженный и раздавленный. Из гостиной раздавался рычащий голос отца и иногда успокаивающие слова матери. Она слишком хорошо знала, что такое побои и отвержение, и знала, что от напоминаний о том, кто именно кормит семью, легче не становится. Долгие дни на рыболовных шхунах не могли оправдать побои. Никогда. Сопли и слезы капали на рисунок, из-за этого линии замывались, а цвета смешивались. Он сбросил рисунок на пол, уткнулся лицом в письменный стол и тихо зарыдал. Позже, когда он поднял листок с пола, то увидел, что от слез отвратительное выражение лица стало еще ужаснее. Застывшая гримаса и воспоминания, которые будут преследовать его всю жизнь.

В то время он не знал, что он — далеко не единственная жертва. Прямо за проливом, всего в нескольких сотнях метров, с таким же жестоким отцом жил мальчик-инвалид.

Зло в маленьком сообществе.

Если все вокруг знали, как отец обращается со своими мальчиками, возможно, знали и о маленьком Бергере Фалке? Знали и о побоях, и о том, что синяки на его теле вовсе не от падений в горах?

Внезапно он оказался на мосту Рейнехалсен. Он свернул на площадку, где с июня по август были припаркованы трейлеры. Откуда, черт возьми, этот Аксель Вестерман все знает? Как он мог разглядеть за своими темными солнцезащитными очками, что незнакомца, сидящего перед ним, в детстве бил отец?

Тяжелее всего было справляться с чувством стыда, и, сидя в темной комнате, Фалк испытывал стыд. Он вышел из машины и прислонился к большому валуну на краю обрыва. Он знал, что не сможет сдержаться, и закрыл лицо руками, борясь с подступающими слезами. Одежда впитала влагу и холод от камня, и постепенно Фалк пришел в себя. Дрожащими пальцами он достал мобильный телефон. Всю жизнь, каждый раз, когда воспоминания становились особенно мучительными, он окружал Сандру особой любовью, воплощая то, чего не было в его собственной жизни.

— О, это ты? — ее голос радостно зазвенел — как обычно.