Сходство
Часть 60 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Думал тебя обрадовать. – Фрэнк сделал вид, что слегка обиделся. – Ты же не хотела…
– Не хотела браться с самого начала. Так и есть. Но раз уж взялась, надо довести до конца. С чего вдруг ты решил нажать на стоп? Потому что я, не спросив у тебя, стала их будоражить?
– Да ну, – притворно удивился Фрэнк, – одно с другим не связано. Твоя цель была задать направление поиска, и ты отлично справилась. Браво, крошка! Твоя работа сделана.
– Нет, – возразила я, – не сделана. Ты мне поручил найти подозреваемого – твои же слова, – а я пока что нашла только возможный мотив и четверых подозреваемых – пятерых, если этот гаденыш Нед врет. Какая польза от этого следствию? Они будут держаться своих показаний, как ты и говорил с самого начала, и ты с места не сдвинешься. Дай мне закончить, черт подери, работу.
– Я о тебе пекусь, это моя работа. С твоими знаниями тебе задерживаться здесь опасно, и я не могу оставить…
– Ерунда, Фрэнк. Если ее убил кто-то из этой четверки, то я была в опасности с первого дня, а ты до сих пор палец о палец не ударил…
– Не ори. Неужто в этом дело? Ты оттого злишься, что я плохо тебя защищал?
Я представила, как он возмущенно машет руками, округлив от обиды глаза.
– Отвали, Фрэнк. Я не ребенок, постоять за себя сумею, и до сих пор ты спокойно ко всему относился. Так какого черта ты меня возвращаешь домой?
Наступила тишина. Наконец Фрэнк вздохнул.
– Значит, так, – сказал он. – Спрашиваешь почему – ну так слушай. Сдается мне, ты теряешь объективность, необходимую в деле.
– Да что ты говоришь! – Сердце у меня стучало как бешеное. Если он все-таки развесил в доме камеры или понял, что я снимала микрофон… нельзя было снимать так надолго… дура я, дура, надо было к нему подходить раз в несколько минут, хоть какие-то звуки издавать…
– Слишком уж ты вовлечена в дело. Я не идиот, Кэсси, догадываюсь, что вчера случилось, и чую, ты что-то недоговариваешь. А это уже звоночек, я этого так не оставлю.
Значит, трюк с пластинкой Форе удался, Фрэнк не знает, что меня раскрыли. Сердце чуть успокоилось.
– Ты заигралась. Может, зря я тебя в это дело втянул. Не знаю точно, что за история с тобой случилась в Убийствах, и спрашивать не хочу, но на психику твою она повлияла, рано было тебе поручать задание.
Я завожусь с пол-оборота и если сейчас вспылю, то все пропало – докажу правоту Фрэнка. Возможно, на то он и рассчитывал. Чтобы выплеснуть злобу, я пнула дерево – с размаху, чуть палец на ноге не сломала. А когда успокоилась, то сказала веско:
– С головой у меня все в порядке, Фрэнк, и вовсе я не заигралась. Каждый мой шаг подчинен цели найти главного подозреваемого в убийстве Лекси Мэдисон. И я хочу довести дело до конца.
– Ты уж прости, Кэсси, – сказал Фрэнк ласково, но твердо, – на этот раз нет.
Есть в работе агента один секрет, вслух о нем не говорят. В теории, руководитель имеет право нажать на стоп: он решает, когда тебя вывести. Он представляет общую картину, владеет всей информацией, а ты подчиняйся, если дорожишь жизнью и карьерой. Но у тебя есть секретное оружие: ты имеешь право ослушаться. На моей памяти никто это оружие не применял, но все мы помним о такой возможности. Если ты скажешь нет, ничего твой руководитель поделать не сможет – по крайней мере, вначале, а тебе, может статься, и времени нужно совсем чуть-чуть.
По сути, это предательство, такое не прощается. Передо мной промелькнули записи в дневнике Лекси – резкий, угловатый почерк, коды аэропортов.
– Я остаюсь, – сказала я.
Налетел порыв ветра, подо мной дрогнул ствол, и дрожь отдалась у меня внутри.
– Нет, – отрезал Фрэнк, – не остаешься. Не спорь со мной, Кэсси. Все решено, потому незачем нам препираться. Ступай домой, собери чемодан и притворись больной. Увидимся завтра.
– Ты мне дал задание, – сказала я. – Пока не выполню, не уйду. Я с тобой не спорю, Фрэнк, просто говорю.
На этот раз Фрэнк понял. В голосе у него просквозил холодок, еле заметный, но я невольно поежилась.
– Хочешь, поймаю тебя на улице с наркотой – отдохнешь за решеткой, пока мозги на место не встанут? Я ведь еще не то могу.
– Не выйдет. Ребята знают, что Лекси наркотиками не балуется, а если ее схватят по ложному обвинению и она умрет в тюрьме, то такую бучу поднимут, что вся операция накроется и последствия тебе разгребать не один год.
Фрэнк молчал, думал, как поступить.
– Ты понимаешь, что можешь загубить свою карьеру? – сказал он наконец. – Ты ослушалась приказа руководителя. Знаешь, что я могу тебя вызвать, отобрать жетон, оружие и уволить на месте?
– Да, – отозвалась я, – все знаю.
Я понимала, что Фрэнк так не поступит, и этим пользовалась. Поняла я и кое-что еще, сама не знаю как – может быть, по его спокойному голосу. Наверняка и он когда-то поступил так же.
– А еще я из-за тебя не увижусь с Холли. Завтра у нее день рождения. Объяснишь ей, почему папа не сможет прийти?
Я растерялась, но тут же напомнила себе: это же Фрэнк, нашла кого слушать, до дня рождения Холли, возможно, еще несколько месяцев.
– Ну так иди. А на прослушку посади кого-то еще.
– Совершенно невозможно. Я бы рад, да некого. Денег на это больше не выделяют. Начальству надоело платить за то, что кто-то сидит и слушает, как вы пьете да обои обдираете.
– Их можно понять, – сказала я. – Что делать с прослушкой, сам решай, оставь, если хочешь, пускай записывается, послушаешь потом. Это твоя часть работы, а у меня своя.
– Ладно. – Фрэнк страдальчески вздохнул. – Так и быть. Вот как мы поступим. Даю тебе двое суток, чтобы довести дело до конца, – время пошло…
– Трое суток.
– Ладно, трое, но с тремя условиями: не наделай глупостей, на связь выходи почаще, микрофон не снимай ни на минуту. Дай мне слово.
Меня кольнула тревога. Может, он все-таки знал, от Фрэнка всего можно ожидать.
– Поняла, – сказала я. – Даю слово.
– Ровно через трое суток, даже если ты в шаге от разгадки, ты возвращаешься. Ровно… дай на часы гляну… в двадцать три сорок пять ты должна быть в приемном покое больницы или хотя бы на пути туда. Разговор наш записан. Сдержишь слово, вернешься вовремя – сотру и это останется между нами. А если нет, приволоку тебя сюда, чего бы мне это ни стоило, невзирая на последствия, и уволю. Ясно?
– Ага, – отозвалась я. – Яснее не бывает. Я не пытаюсь тебя обмануть, Фрэнк. Не нужно мне это.
– Это, Кэсси, – сказал Фрэнк, – очень плохая затея. Надеюсь, ты понимаешь.
Гудок – и тишина, одни помехи. Руки тряслись так, что я дважды выронила телефон, пытаясь нажать отбой.
И вот что любопытно: Фрэнк почти попал в точку. Вплоть до вчерашнего дня делом я не занималась, я позволяла делу заниматься мной, а сама находилась в свободном падении, летела все глубже и глубже в пропасть. Множество мелочей в этом деле – словечек, взглядов, предметов – я пропустила, потому что хотела – или думала, что хочу, – быть Лекси Мэдисон, а не найти ее убийцу. При этом Фрэнк не знал, и я не могла ему сказать, что отрезвил меня не кто-нибудь, а Нед, сам того не ведая. Я поняла, что хочу раскрыть дело, на все ради этого готова, – а я такими словами не бросаюсь.
Может, я потому не сдалась, не отступила, что была жестоко обманута и ухватилась за последний шанс расквитаться, а может, спасала свою карьеру (“Это моя работа”, – сказала я Дэниэлу не задумываясь), а может, проваленная операция “Весталка” отравила сам воздух вокруг меня и требовалось противоядие. Или все понемногу. Но меня не покидала мысль: неважно, кто эта девушка и что натворила, мы с нею связаны с рождения. Мы привели друг друга сюда, в эту жизнь. Я знаю о ней то, чего не знает больше никто на свете. Не могу я ее сейчас бросить. Кроме меня, некому больше смотреть на мир ее глазами, читать ее мысли, некому расшифровать тайнопись, что она оставила, рассказать ее историю.
Я знала одно: у истории не хватает конца, и отыскать его поручено мне, и мне страшно. Я не из пугливых, но я, как и Дэниэл, понимаю, что все в жизни имеет цену. Но Дэниэл не знал или не упомянул того, о чем я говорила в самом начале, – цена изменчива, как пламя, и когда мы делаем выбор, то не всегда понимаем, чем в итоге придется расплачиваться.
И еще одна мысль билась в голове, неотступная, пугающая: вот зачем Лекси меня нашла, вот чего добивалась она с самого начала. Она искала ту, кто займет ее место, отбросит свою незадавшуюся жизнь, даст ей растаять, как утренний туман над лугом; кто станет ароматом колокольчиков, зеленым ростком, чтобы ей самой вновь расцвести, воплотиться, выжить.
Наверное, лишь тогда я поняла по-настоящему, что она умерла – девушка, которую я ни разу не видела живой. Мы с нею связаны навек. На двоих у нас одно лицо, оно будет меняться с годами, и в зеркале я буду видеть ее такой, какой ей стать уже не суждено. В эти яркие безумные недели мне удалось пожить ее жизнью, она питала меня своей кровью, как питала колокольчики и росток боярышника. Но когда мне выпала возможность сделать последний шаг, переступить черту, лечь с Дэниэлом на ковер из листьев плюща под рокот водопада, позабыть прежнюю жизнь, разбитую, исковерканную, и начать все заново – я отказалась.
Было тихо, ни ветерка. С минуты на минуту нужно вернуться в “Боярышник” и сделать все, чтобы его разрушить.
Вдруг ни с того ни с сего так захотелось позвонить Сэму, что аж засосало под ложечкой. Пока не поздно, сказать, что я возвращаюсь домой, что я, можно считать, уже вернулась, что я боюсь, отчаянно боюсь, как ребенок темноты, и хочу услышать его голос.
Телефон Сэма был отключен. Лукавый женский голос на автоответчике попросил оставить сообщение. Значит, Сэм работает: следит за домом Нейлора, перечитывает в очередной раз показания, проверяет, не пропустил ли чего. Будь я плаксой, я бы точно разревелась.
Не успев сообразить, что делаю, я включила антиопределитель и набрала номер Роба. Свободной рукой прикрыла микрофон и почувствовала, как бьется сердце, медленными, тяжелыми толчками. Большей глупости я, наверное, в жизни не делала, но остановиться уже не могла.
– Райан, – ответил Роб со второго гудка – судя по голосу, сна ни в одном глазу; засыпает он всегда с трудом. Я не ответила, и он сказал с тревогой, настойчиво: – Алло!
Я отключилась. Когда палец был уже на кнопке, я услышала его взволнованный голос: “Кэсси?” – но было поздно. Я сползла на землю, под дерево, и долго просидела, обняв колени.
Вспомнилась одна ночь, во время нашего последнего дела. В три часа утра я, оседлав “веспу”, помчалась на место преступления забирать Роба. На обратном пути все дороги были пусты, я разогналась; Роб на каждом повороте прижимался ко мне, а мотороллер мчался легко, будто на нем не двое, а один человек. И вдруг из-за очередного поворота вылетели две полосы света, белоснежные, слепящие, заполнили всю дорогу, прямо на нас несся грузовик, но мотороллер, качнувшись легко, как тростинка, свернул с пути, и грузовик просвистел мимо. Роб обнимал меня за талию, я чувствовала, как он вздрагивает, и думала – скорей бы домой, в тепло, вспоминала, есть ли что-нибудь в холодильнике.
Ни я ни он не знали, что дружба наша доживает последние часы. Я опиралась на нее беспечно, легкомысленно, чувствовала себя как за каменной стеной, но и дня не прошло, как она стала рушиться, обваливаться – не удержать никакими силами. Я просыпалась по ночам, видя перед собой те фары, ослепительные, ярче солнца. Вот и сейчас, на ночной тропе, зажмурив глаза, я увидела их снова и подумала: можно было просто ехать не сворачивая. Как Лекси. Устремиться навстречу свету, вознестись в безбрежную тишину, попасть за черту, где мы были бы неуязвимы.
21
Спустя всего пару часов Дэниэл уже придумал новый ход. Я сидела в постели, уставившись в книгу братьев Гримм, перечитывала в десятый раз предложение, ни слова не понимая, и тут в дверь коротко, осторожно постучали.
– Заходите, – отозвалась я.
Заглянул Дэниэл, безупречно одетый – белоснежная рубашка, начищенные туфли.
– Есть минутка? – спросил он вежливо.
– Конечно, – в тон ему ответила я, отложив книгу.
Нет, это была не капитуляция и даже не перемирие, но сейчас ни ему ни мне ничего не сделать.
– Я просто хотел, – сказал Дэниэл и, отвернувшись, прикрыл за собой дверь, – с тобой переговорить. С глазу на глаз.
Не успев сообразить, в чем дело, я уже действовала. В ту секунду, когда он стоял ко мне спиной, запустила руку под пижаму, рванула микрофон, и он со щелчком отсоединился. Когда Дэниэл повернулся ко мне, я как ни в чем не бывало держала книгу.
– О чем? – спросила я.
– Кое-что, – Дэниэл расправил одеяло, сел на кровать, – меня беспокоит.
– Вот как?
– Да. С тех пор как ты… скажем так, появилась. Небольшие нестыковки, и чем дальше, тем сильнее они бросались в глаза. В тот вечер, когда ты съела лук и попросила добавки, у меня уже были большие сомнения.
– Не хотела браться с самого начала. Так и есть. Но раз уж взялась, надо довести до конца. С чего вдруг ты решил нажать на стоп? Потому что я, не спросив у тебя, стала их будоражить?
– Да ну, – притворно удивился Фрэнк, – одно с другим не связано. Твоя цель была задать направление поиска, и ты отлично справилась. Браво, крошка! Твоя работа сделана.
– Нет, – возразила я, – не сделана. Ты мне поручил найти подозреваемого – твои же слова, – а я пока что нашла только возможный мотив и четверых подозреваемых – пятерых, если этот гаденыш Нед врет. Какая польза от этого следствию? Они будут держаться своих показаний, как ты и говорил с самого начала, и ты с места не сдвинешься. Дай мне закончить, черт подери, работу.
– Я о тебе пекусь, это моя работа. С твоими знаниями тебе задерживаться здесь опасно, и я не могу оставить…
– Ерунда, Фрэнк. Если ее убил кто-то из этой четверки, то я была в опасности с первого дня, а ты до сих пор палец о палец не ударил…
– Не ори. Неужто в этом дело? Ты оттого злишься, что я плохо тебя защищал?
Я представила, как он возмущенно машет руками, округлив от обиды глаза.
– Отвали, Фрэнк. Я не ребенок, постоять за себя сумею, и до сих пор ты спокойно ко всему относился. Так какого черта ты меня возвращаешь домой?
Наступила тишина. Наконец Фрэнк вздохнул.
– Значит, так, – сказал он. – Спрашиваешь почему – ну так слушай. Сдается мне, ты теряешь объективность, необходимую в деле.
– Да что ты говоришь! – Сердце у меня стучало как бешеное. Если он все-таки развесил в доме камеры или понял, что я снимала микрофон… нельзя было снимать так надолго… дура я, дура, надо было к нему подходить раз в несколько минут, хоть какие-то звуки издавать…
– Слишком уж ты вовлечена в дело. Я не идиот, Кэсси, догадываюсь, что вчера случилось, и чую, ты что-то недоговариваешь. А это уже звоночек, я этого так не оставлю.
Значит, трюк с пластинкой Форе удался, Фрэнк не знает, что меня раскрыли. Сердце чуть успокоилось.
– Ты заигралась. Может, зря я тебя в это дело втянул. Не знаю точно, что за история с тобой случилась в Убийствах, и спрашивать не хочу, но на психику твою она повлияла, рано было тебе поручать задание.
Я завожусь с пол-оборота и если сейчас вспылю, то все пропало – докажу правоту Фрэнка. Возможно, на то он и рассчитывал. Чтобы выплеснуть злобу, я пнула дерево – с размаху, чуть палец на ноге не сломала. А когда успокоилась, то сказала веско:
– С головой у меня все в порядке, Фрэнк, и вовсе я не заигралась. Каждый мой шаг подчинен цели найти главного подозреваемого в убийстве Лекси Мэдисон. И я хочу довести дело до конца.
– Ты уж прости, Кэсси, – сказал Фрэнк ласково, но твердо, – на этот раз нет.
Есть в работе агента один секрет, вслух о нем не говорят. В теории, руководитель имеет право нажать на стоп: он решает, когда тебя вывести. Он представляет общую картину, владеет всей информацией, а ты подчиняйся, если дорожишь жизнью и карьерой. Но у тебя есть секретное оружие: ты имеешь право ослушаться. На моей памяти никто это оружие не применял, но все мы помним о такой возможности. Если ты скажешь нет, ничего твой руководитель поделать не сможет – по крайней мере, вначале, а тебе, может статься, и времени нужно совсем чуть-чуть.
По сути, это предательство, такое не прощается. Передо мной промелькнули записи в дневнике Лекси – резкий, угловатый почерк, коды аэропортов.
– Я остаюсь, – сказала я.
Налетел порыв ветра, подо мной дрогнул ствол, и дрожь отдалась у меня внутри.
– Нет, – отрезал Фрэнк, – не остаешься. Не спорь со мной, Кэсси. Все решено, потому незачем нам препираться. Ступай домой, собери чемодан и притворись больной. Увидимся завтра.
– Ты мне дал задание, – сказала я. – Пока не выполню, не уйду. Я с тобой не спорю, Фрэнк, просто говорю.
На этот раз Фрэнк понял. В голосе у него просквозил холодок, еле заметный, но я невольно поежилась.
– Хочешь, поймаю тебя на улице с наркотой – отдохнешь за решеткой, пока мозги на место не встанут? Я ведь еще не то могу.
– Не выйдет. Ребята знают, что Лекси наркотиками не балуется, а если ее схватят по ложному обвинению и она умрет в тюрьме, то такую бучу поднимут, что вся операция накроется и последствия тебе разгребать не один год.
Фрэнк молчал, думал, как поступить.
– Ты понимаешь, что можешь загубить свою карьеру? – сказал он наконец. – Ты ослушалась приказа руководителя. Знаешь, что я могу тебя вызвать, отобрать жетон, оружие и уволить на месте?
– Да, – отозвалась я, – все знаю.
Я понимала, что Фрэнк так не поступит, и этим пользовалась. Поняла я и кое-что еще, сама не знаю как – может быть, по его спокойному голосу. Наверняка и он когда-то поступил так же.
– А еще я из-за тебя не увижусь с Холли. Завтра у нее день рождения. Объяснишь ей, почему папа не сможет прийти?
Я растерялась, но тут же напомнила себе: это же Фрэнк, нашла кого слушать, до дня рождения Холли, возможно, еще несколько месяцев.
– Ну так иди. А на прослушку посади кого-то еще.
– Совершенно невозможно. Я бы рад, да некого. Денег на это больше не выделяют. Начальству надоело платить за то, что кто-то сидит и слушает, как вы пьете да обои обдираете.
– Их можно понять, – сказала я. – Что делать с прослушкой, сам решай, оставь, если хочешь, пускай записывается, послушаешь потом. Это твоя часть работы, а у меня своя.
– Ладно. – Фрэнк страдальчески вздохнул. – Так и быть. Вот как мы поступим. Даю тебе двое суток, чтобы довести дело до конца, – время пошло…
– Трое суток.
– Ладно, трое, но с тремя условиями: не наделай глупостей, на связь выходи почаще, микрофон не снимай ни на минуту. Дай мне слово.
Меня кольнула тревога. Может, он все-таки знал, от Фрэнка всего можно ожидать.
– Поняла, – сказала я. – Даю слово.
– Ровно через трое суток, даже если ты в шаге от разгадки, ты возвращаешься. Ровно… дай на часы гляну… в двадцать три сорок пять ты должна быть в приемном покое больницы или хотя бы на пути туда. Разговор наш записан. Сдержишь слово, вернешься вовремя – сотру и это останется между нами. А если нет, приволоку тебя сюда, чего бы мне это ни стоило, невзирая на последствия, и уволю. Ясно?
– Ага, – отозвалась я. – Яснее не бывает. Я не пытаюсь тебя обмануть, Фрэнк. Не нужно мне это.
– Это, Кэсси, – сказал Фрэнк, – очень плохая затея. Надеюсь, ты понимаешь.
Гудок – и тишина, одни помехи. Руки тряслись так, что я дважды выронила телефон, пытаясь нажать отбой.
И вот что любопытно: Фрэнк почти попал в точку. Вплоть до вчерашнего дня делом я не занималась, я позволяла делу заниматься мной, а сама находилась в свободном падении, летела все глубже и глубже в пропасть. Множество мелочей в этом деле – словечек, взглядов, предметов – я пропустила, потому что хотела – или думала, что хочу, – быть Лекси Мэдисон, а не найти ее убийцу. При этом Фрэнк не знал, и я не могла ему сказать, что отрезвил меня не кто-нибудь, а Нед, сам того не ведая. Я поняла, что хочу раскрыть дело, на все ради этого готова, – а я такими словами не бросаюсь.
Может, я потому не сдалась, не отступила, что была жестоко обманута и ухватилась за последний шанс расквитаться, а может, спасала свою карьеру (“Это моя работа”, – сказала я Дэниэлу не задумываясь), а может, проваленная операция “Весталка” отравила сам воздух вокруг меня и требовалось противоядие. Или все понемногу. Но меня не покидала мысль: неважно, кто эта девушка и что натворила, мы с нею связаны с рождения. Мы привели друг друга сюда, в эту жизнь. Я знаю о ней то, чего не знает больше никто на свете. Не могу я ее сейчас бросить. Кроме меня, некому больше смотреть на мир ее глазами, читать ее мысли, некому расшифровать тайнопись, что она оставила, рассказать ее историю.
Я знала одно: у истории не хватает конца, и отыскать его поручено мне, и мне страшно. Я не из пугливых, но я, как и Дэниэл, понимаю, что все в жизни имеет цену. Но Дэниэл не знал или не упомянул того, о чем я говорила в самом начале, – цена изменчива, как пламя, и когда мы делаем выбор, то не всегда понимаем, чем в итоге придется расплачиваться.
И еще одна мысль билась в голове, неотступная, пугающая: вот зачем Лекси меня нашла, вот чего добивалась она с самого начала. Она искала ту, кто займет ее место, отбросит свою незадавшуюся жизнь, даст ей растаять, как утренний туман над лугом; кто станет ароматом колокольчиков, зеленым ростком, чтобы ей самой вновь расцвести, воплотиться, выжить.
Наверное, лишь тогда я поняла по-настоящему, что она умерла – девушка, которую я ни разу не видела живой. Мы с нею связаны навек. На двоих у нас одно лицо, оно будет меняться с годами, и в зеркале я буду видеть ее такой, какой ей стать уже не суждено. В эти яркие безумные недели мне удалось пожить ее жизнью, она питала меня своей кровью, как питала колокольчики и росток боярышника. Но когда мне выпала возможность сделать последний шаг, переступить черту, лечь с Дэниэлом на ковер из листьев плюща под рокот водопада, позабыть прежнюю жизнь, разбитую, исковерканную, и начать все заново – я отказалась.
Было тихо, ни ветерка. С минуты на минуту нужно вернуться в “Боярышник” и сделать все, чтобы его разрушить.
Вдруг ни с того ни с сего так захотелось позвонить Сэму, что аж засосало под ложечкой. Пока не поздно, сказать, что я возвращаюсь домой, что я, можно считать, уже вернулась, что я боюсь, отчаянно боюсь, как ребенок темноты, и хочу услышать его голос.
Телефон Сэма был отключен. Лукавый женский голос на автоответчике попросил оставить сообщение. Значит, Сэм работает: следит за домом Нейлора, перечитывает в очередной раз показания, проверяет, не пропустил ли чего. Будь я плаксой, я бы точно разревелась.
Не успев сообразить, что делаю, я включила антиопределитель и набрала номер Роба. Свободной рукой прикрыла микрофон и почувствовала, как бьется сердце, медленными, тяжелыми толчками. Большей глупости я, наверное, в жизни не делала, но остановиться уже не могла.
– Райан, – ответил Роб со второго гудка – судя по голосу, сна ни в одном глазу; засыпает он всегда с трудом. Я не ответила, и он сказал с тревогой, настойчиво: – Алло!
Я отключилась. Когда палец был уже на кнопке, я услышала его взволнованный голос: “Кэсси?” – но было поздно. Я сползла на землю, под дерево, и долго просидела, обняв колени.
Вспомнилась одна ночь, во время нашего последнего дела. В три часа утра я, оседлав “веспу”, помчалась на место преступления забирать Роба. На обратном пути все дороги были пусты, я разогналась; Роб на каждом повороте прижимался ко мне, а мотороллер мчался легко, будто на нем не двое, а один человек. И вдруг из-за очередного поворота вылетели две полосы света, белоснежные, слепящие, заполнили всю дорогу, прямо на нас несся грузовик, но мотороллер, качнувшись легко, как тростинка, свернул с пути, и грузовик просвистел мимо. Роб обнимал меня за талию, я чувствовала, как он вздрагивает, и думала – скорей бы домой, в тепло, вспоминала, есть ли что-нибудь в холодильнике.
Ни я ни он не знали, что дружба наша доживает последние часы. Я опиралась на нее беспечно, легкомысленно, чувствовала себя как за каменной стеной, но и дня не прошло, как она стала рушиться, обваливаться – не удержать никакими силами. Я просыпалась по ночам, видя перед собой те фары, ослепительные, ярче солнца. Вот и сейчас, на ночной тропе, зажмурив глаза, я увидела их снова и подумала: можно было просто ехать не сворачивая. Как Лекси. Устремиться навстречу свету, вознестись в безбрежную тишину, попасть за черту, где мы были бы неуязвимы.
21
Спустя всего пару часов Дэниэл уже придумал новый ход. Я сидела в постели, уставившись в книгу братьев Гримм, перечитывала в десятый раз предложение, ни слова не понимая, и тут в дверь коротко, осторожно постучали.
– Заходите, – отозвалась я.
Заглянул Дэниэл, безупречно одетый – белоснежная рубашка, начищенные туфли.
– Есть минутка? – спросил он вежливо.
– Конечно, – в тон ему ответила я, отложив книгу.
Нет, это была не капитуляция и даже не перемирие, но сейчас ни ему ни мне ничего не сделать.
– Я просто хотел, – сказал Дэниэл и, отвернувшись, прикрыл за собой дверь, – с тобой переговорить. С глазу на глаз.
Не успев сообразить, в чем дело, я уже действовала. В ту секунду, когда он стоял ко мне спиной, запустила руку под пижаму, рванула микрофон, и он со щелчком отсоединился. Когда Дэниэл повернулся ко мне, я как ни в чем не бывало держала книгу.
– О чем? – спросила я.
– Кое-что, – Дэниэл расправил одеяло, сел на кровать, – меня беспокоит.
– Вот как?
– Да. С тех пор как ты… скажем так, появилась. Небольшие нестыковки, и чем дальше, тем сильнее они бросались в глаза. В тот вечер, когда ты съела лук и попросила добавки, у меня уже были большие сомнения.