Сходство

– Хочешь меня на свидание пригласить? – спросил Фрэнк веселым голосом, но в глубине прищуренных глаз притаилась угроза. – Сразу предупреждаю, у меня запросы большие.

– Значит, нет. Так я и думал. – Сэм вновь повернулся ко мне: – Всего три недели прошло, Кэсси, и смотри, что с нами творится. Ты об этом мечтала? Что нас ждет, если ты будешь год эту версию дурацкую отрабатывать?

– Давайте попробуем так, – сказал Фрэнк мягко, стоя неподвижно у стены. – Ты отвечаешь за свой участок работы, я за свой. Согласен?

От его взгляда трепетало и начальство, и наркобароны, а Сэму хоть бы что.

– Нет, черт возьми, не согласен. Твой участок работы – это зона бедствия, ты сам не видишь, а я-то вижу, слава богу! У меня тут за стенкой подозреваемый, и неважно, убийца он или нет, но я его нашел обычными методами. А ты чего добился? Три недели идиотского спектакля – и все коту под хвост! И вместо того чтобы обойтись малой кровью, ты нас вынуждаешь рисковать, делать новые глупости…

– Я тебя не вынуждаю. Я спрашиваю Кэсси – сейчас она мой агент, а не твой напарник-следователь, – готова ли она продолжить операцию.

Долгие летние посиделки на траве, жужжанье пчел, сонный скрип качелей. Я стою на коленях возле грядки с зеленью, собираю урожай; пахнет дождем и костром, а от моих рук – свежесорванным розмарином и лавандой. Метель за окном, я сижу на полу в Лексиной спальне, заворачиваю подарки, а за стеной Раф играет на пианино рождественские гимны, и Эбби ему подпевает из своей комнаты, и в доме витает аромат имбирных пряников.

Сэм и Фрэнк смотрели на меня не мигая. Оба молчали, и внезапная тишина в комнате была глубокой, умиротворяющей.

– Конечно, – ответила я. – Почему бы и нет?

Нейлор затянул “Эйвондейл”, из коридора доносилось ворчанье Квигли. Я думала о том, как мы с Робом сидели здесь, в наблюдательной комнате, и смотрели на подозреваемых, как шагали смеясь по коридорам, а потом рассыпались на части, словно метеоры, в отравленном воздухе операции “Весталка”, взорвались, сгорели дотла, – и ничего не чувствовала, лишь казалось, будто стены комнаты расступаются, облетают, словно лепестки. Глаза у Сэма округлились и потемнели, будто я его ударила, а Фрэнк смотрел на меня так, что любому разумному человеку на моем месте стало бы страшно, но я ощущала лишь полную свободу, словно мне восемь лет и я качусь колесом вниз по зеленому косогору или ныряю в прохладную синюю глубину и могу плыть хоть тысячу миль, ни разу не вынырнув на поверхность, не глотнув воздуху. Я не ошиблась: свобода пахнет грозой и порохом, свежим снегом, костром, скошенной травой, а на вкус отдает морем и апельсинами.





16




В Тринити я приехала к обеду, но ребята еще сидели в читальном зале. Стоило мне свернуть в длинный проход между книжными полками, что вел в наш угол, все четверо дружно вскинули головы, отложили ручки.

– Ну, – Джастин протяжно, облегченно вздохнул, едва я с ними поравнялась, – наконец-то! Давно пора.

– Боже, – сказал Раф, – что так долго? Джастин думал, тебя арестовали, а я ему сказал, что ты, наверное, просто сбежала с О’Нилом.

Волосы у Рафа стояли торчком, а у Эбби щека была в чернилах, и они не представляли, сколько в них красоты, не знали, что мы чуть не потеряли друг друга. Хотелось к ним прикоснуться, обнять, стиснуть им руки и не отпускать.

– Сто лет меня продержали, – сказала я. – Обедать идем? Есть хочу умираю.

– Что там было? – спросил Дэниэл. – Узнала его?

– Не-а, – сказала я и потянулась через Эбби за сумкой. – Но это ему мы с вами наваляли. Видели бы вы его рожу! Будто после десяти раундов с Мухаммедом Али!

Раф засмеялся, дал мне пять.

– Что тут смешного? – спросила Эбби. – Он мог бы на вас заявить, если бы захотел. Джастин этого и боялся, Лекс.

– Ни на кого он заявлять не станет. Говорит, с велосипеда упал. Все в порядке.

– Ничего не вспомнилось? – поинтересовался Дэниэл.

– Нет. – Я стащила со спинки стула куртку Джастина, помахала ею в воздухе. – Идем! В “Погребок”? Хочу поесть как следует! Из меня в полиции все соки выжали.

– Как по-твоему, что дальше? Они думают, это он на тебя напал? Его арестовали?

– Да ну, – ответила я. – Улик не хватает, что-то вроде того. И они не считают, что это он на меня напал.

Радуясь хорошей новости, я не подумала, что другие могут ее видеть совсем в ином свете. Вдруг повисло угрюмое молчание, все прятали взгляды. У Рафа дрогнули веки.

– Почему? – спросил Дэниэл. – На мой взгляд, вполне логично его подозревать.

Я дернула плечом.

– Кто знает, что у них в голове творится? Больше они мне ничего не сказали.

– Твою мать! – воскликнула Эбби. При свете ртутных ламп она показалась вдруг бледной, а взгляд ее – усталым.

– Выходит, – сказал Раф, – только зря тебя продержали. Ни на шаг не продвинулись.

– Пока трудно сказать, – заметил Дэниэл.

– А по-моему, все и так ясно. Считайте меня пессимистом.

– Боже, – тихонько простонал Джастин, – я так надеялся, что все кончится.


Никто не ответил.



И снова Эбби и Дэниэл разговаривали поздно вечером во внутреннем дворике. На этот раз мне не пришлось ощупью пробираться на кухню, теперь я могла ходить по дому с завязанными глазами и ни разу не споткнуться, не скрипнуть половицей.

– Не знаю почему, – говорил Дэниэл. Они сидели на качелях, на расстоянии друг от друга, и курили. – Не пойму, в чем дело. Наверное, столько всего навалилось, и я плохо соображаю… Беспокоюсь, вот и все.

– Ей досталось, – осторожно сказала Эбби. – По-моему, ей хочется лишь успокоиться и обо всем забыть, будто ничего и не было.

Дэниэл смотрел на нее, в стеклах его очков сверкали лунные блики, и глаз не было видно.

– Ты от меня что-то скрываешь? – спросил он.

Ребенок. Я, закусив губу, молилась про себя: пусть Эбби меня не предаст.

Эбби мотнула головой:

– Ничего, ты уж мне поверь.

Дэниэл посмотрел вдаль, на лужайку, и по лицу его пробежала тень усталости или боли.

– Мы всё друг другу рассказывали, – вздохнул он, – еще совсем недавно. Ведь правда? Или это мне одному так запомнилось? Мы впятером против всего мира – и никаких тайн друг от друга, никогда.

Брови Эбби взлетели вверх.

– Вот как? Сомневаюсь, что кто-то кому-то все рассказывает. Ты вот, к примеру, нет.

– Хочется верить, – сказал, чуть помедлив, Дэниэл, – что у меня получается. То есть если нет каких-то особых обстоятельств, я рассказываю тебе и ребятам все самое важное.

– Но ведь каждый раз находятся особые обстоятельства, разве не так? У тебя. – Лицо у Эбби было бледное, взволнованное.

– Может, и так, – сказал Дэниэл тихо, с протяжным вздохом. – Не то что раньше.

– Ты и Лекси, – сказала Эбби. – У вас с ней было?..

Молчание, оба сверлили друг друга взглядами, как два врага.

– Я спросила, потому что это меняет дело.

– Правда? Почему?

Снова молчание. Луна скрылась, их лица слились с темнотой.

– Нет, – ответил наконец Дэниэл, – не было. Не пойму, что тут важного, вот и не жду, что ты мне поверишь. Но если на то пошло, не было.

И вновь тишина. Чиркнул во мраке метеором алый огонек сигареты. Я зябла на кухне, смотрела на них в окно и жалела, что не могу им сказать: теперь все будет хорошо. Все успокоятся, все войдет в колею со временем, а время у нас есть. Я остаюсь.



Среди ночи хлопнула дверь чьей-то спальни, торопливые шаги по деревянному полу, и снова хлопок, на сей раз тяжелее – входная дверь.

Я прислушивалась, сидя на кровати, и сердце стучало как молот. В доме кто-то двигался, так тихо, что я даже не слышала, а чувствовала, как дрожат стены и половицы от чьих-то шагов. Звук мог быть откуда угодно. Ночь была тихая, ни ветерка, лишь протяжный, обманчивый крик совы, что охотилась где-то далеко на тропах. Я прислонилась к изголовью, подложив под спину подушку, и стала ждать. Подумывала выйти покурить, но почти наверняка кто-то тоже сидит сейчас в постели, чутко подмечая любую мелочь, от него не укроется ни щелчок зажигалки, ни запах дыма в ночном воздухе.

Минут через двадцать открылась входная дверь и снова закрылась, на этот раз почти бесшумно. Тишина, осторожные шаги вверх по лестнице, а оттуда – в комнату Джастина, громкий скрип кровати.

Я выждала минут пять – ничего интересного. Выскользнув из постели, бросилась вниз по лестнице – незачем больше таиться.

– А-а, – сказал Джастин, когда я заглянула к нему. – Это ты.

Он сидел на краешке кровати полуодетый, в брюках и туфлях, но без носков, в полурасстегнутой рубашке навыпуск. На него было страшно смотреть.

– Что с тобой?

Джастин закрыл лицо руками, и я увидела, как дрожат у него пальцы.

– Все плохо, – ответил он, – очень плохо.

– Что случилось?

Он опустил руки, уставился на меня воспаленными глазами.

– Ложись спать, – попросил он. – Ложись, Лекси, пожалуйста.