Сходство
Часть 46 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не нравится он мне, – сказал он наконец.
Уголок рта у Сэма дрогнул.
– Мне тоже, уж поверьте. Но приходится его терпеть.
Фрэнк, стоявший со мной рядом, негромко хохотнул, придвинулся ближе к окошку.
Нейлор пожал плечами.
– Может, вы и готовы его терпеть, а я нет. Пока он тут, мне сказать нечего.
– Отлично, – с готовностью согласился Сэм. – Он ушел, и я вас говорить не принуждаю, просто послушайте. Рассказали мне об одном давнем случае в Глэнскхи. По-моему, это многое объясняет. А вы мне скажите, правда это или нет – и все.
Нейлор глянул на него с подозрением, но концерт не возобновил.
– Ну так вот, – начал Сэм, отхлебнув чаю. – Жила в Глэнскхи девушка, еще в Первую мировую…
Рассказ его представлял собой изысканную смесь услышанного им в Ратоуэне, почерпнутого мною из опуса дядюшки Саймона и мелодрамы с Лилиан Гиш[27]. Красок Сэм не пожалел: отец выгнал бедняжку из дому, та побиралась на улицах Глэнскхи, прохожие в нее плевали, дети швырялись камнями… А под конец недвусмысленно намекнул, что девушку растерзала злобная толпа односельчан. Только плача скрипок не хватало!
Под конец этой слезовыжималки Нейлор снова качался на стуле и смотрел на Сэма ледяным, исполненным отвращения взглядом.
– Нет, – сказал он, – Боже сохрани! Отродясь такой белиберды не слыхал! Кто вам наплел?
– Так мне рассказали. Если никто не поправит, вынужден буду придерживаться этой версии.
Однообразно, противно поскрипывал стул.
– Скажите, детектив, с чего вдруг вы интересуетесь такими, как мы, и нашими старыми байками? Мы здесь, в Глэнскхи, люди маленькие, вниманием шишек вроде вас не избалованы.
– Этим он нас потчевал всю дорогу сюда, в машине, – сказал мне Фрэнк, как-то скособоченно стоя рядом со мной и глядя через стекло. – У нашего малыша мания преследования.
– Тихо!
– В “Боярышнике” уже какое-то время творятся неприятные вещи, – продолжал Сэм. – Да вы и без меня знаете. По нашим сведениям, обитатели дома и жители Глэнскхи друг на друга в обиде. Мне нужно знать правду, чтобы выяснить, есть ли связь.
Нейлор засмеялся хрипло, невесело.
– В обиде? – повторил он. – Называйте как хотите! Так вам сказали в Доме?
– Сказали, в пабе им были не рады, вот и все. Да с чего их там привечать? Они же пришлые.
– Повезло им. У них, значит, неприятности, и вы тут как тут, на помощь спешите. А если неприятности у местных, где же вы? Где вы были, когда ту девушку повесили? Записали как самоубийство и пошли в паб?
Брови Сэма взлетели вверх:
– Так это не самоубийство?
Нейлор остановил на нем взгляд, заплывшие глаза-щелки смотрели дерзко, с вызовом.
– Хотите правду?
Сэм сделал знак: слушаю.
Нейлор качнулся на стуле, сжал кружку в ладонях – сломанные ногти, содранные в кровь костяшки.
– Девушка служила в усадьбе горничной, – начал он. – А один из тамошних парней, из Марчей, стал за ней ухлестывать. Может, она надеялась по глупости, что он на ней женится, а может, и нет, – в общем, попала она в беду.
Он смерил Сэма взглядом хищной птицы, убедился, что тот понял.
– Из дома ее не выгоняли. Отец ее бушевал, грозился подкараулить этого Марча где-нибудь на тропинке темной ночью, да только на такое способен разве что чокнутый. Совсем чокнутый. Дело было еще до независимости, понимаете? Марчи были хозяева Глэнскхи. Кто бы эта девушка ни была, они владели и домом ее отца, и скажи он хоть слово, вся семья оказалась бы на улице. Вот он и молчал.
– Нелегко ему, наверное, было удержаться, – заметил Сэм.
– Проще, чем кажется. Местные старались с обитателями усадьбы без крайней нужды не связываться. Слава о ней шла дурная. Боярышник – ведьмино дерево, понимаете? – Он улыбнулся Сэму то ли мрачно, то ли насмешливо. – Даже в наше время не всякий пойдет ночью мимо боярышника, а почему – и сами не знают. Сейчас остались отголоски, а в те времена кругом были суеверия. А все темнота – электричества не было, зимние ночи длинные, мало ли что примерещится. Многие верили, что в “Боярышнике” с эльфами якшаются или с дьяволом, уж кто во что горазд. – И все та же кривая, жестокая усмешка. – А вы что думаете, следователь? Все тогдашние люди – дикари дремучие?
Сэм покачал головой.
– У моего дяди на ферме есть ведьмин круг[28], – сказал он ровным голосом. – В нечистую силу он не верил и не верит, но когда пашет, его обходит.
Нейлор кивнул.
– Вот какие слухи ходили в Глэнскхи, когда та девушка забеременела. Говорили, будто она спуталась с эльфом из “Боярышника” и в животе у нее эльфеныш. И поделом ей.
– Думали, подменыш родится?
– Охренеть! – присвистнул Фрэнк. – Чудны дела твои, Господи!
Его трясло от беззвучного смеха. Так бы его и пнула.
– Да, именно так и думали, – холодно ответил Нейлор. – И не смотрите на меня так, следователь. Это же наши с вами прадеды. Можете поклясться, что не поверили бы, если б сами в те времена родились?
– Времена были другие, – заметил Сэм.
– Не все так говорили. Кое-кто, старики в основном. Но, так или иначе, дошли слухи и до того парня, отца ребенка. То ли он ждал повода от ребенка избавиться, то ли у него было с головой не в порядке. Многие в их роду были с придурью, потому, может, и считали, что они с нечистой силой якшаются. Сам он точно в это верил. Верил, что с ним что-то не так, что его дурная кровь сгубит ребенка.
Его разбитые губы дернулись.
– И однажды вечером, когда подходил уже срок родиться ребенку, назначил он девушке встречу. Та пошла, не чуя подвоха, – он же ее любовник как-никак. Думала, он хочет обсудить, как о ней с ребенком позаботиться. А он прихватил веревку да и повесил ее на дереве. Вот вам и правда. Все в Глэнскхи об этом знают. Не убивала она себя, и никто из местных ее не убивал. Отец ребенка ее убил, из страха перед своим же отродьем.
– Дикари болотные, – буркнул Фрэнк. – Ей-богу, стоит выехать из Дублина, и попадаешь в другой мир. Джерри Спрингер[29] отдыхает!
– Земля ей пухом, – тихо сказал Сэм.
– Да, – отозвался Нейлор, – земля пухом. А ваши это назвали самоубийством, нет бы засадить аристократа из Большого дома. Ее похоронили в неосвященной земле, ее и ребенка.
Может, это и правда. Любая из версий могла быть правдой – а может, и ни одна, через сто лет до истины уже не докопаешься. Главное, Нейлор верил в эту историю, до последнего слова. И вел он себя не как преступник, но это не так уж важно. Почти наверняка он верил, что совесть у него чиста, – столько горечи и страсти было у него в голосе. Сердце у меня билось быстро и тяжело. Я представила, как ждут меня ребята в читальном зале, склонившись над книгами.
– Почему в деревне никто мне об этом не рассказал? – спросил Сэм.
– Потому что не ваше это дело. Мы себе не хотим дурной славы – дескать, деревня чокнутых, где псих убил своего выблядка-подменыша. Мы здесь, в Глэнскхи, – народ порядочный. Люди как люди, не дикари, не идиоты, и не хотим быть посмешищем, ясно? Оставьте нас в покое, и все.
– Но кому-то здесь точно не до покоя, – заметил Сэм. – Кто-то написал на стене дома “ДЕТОУБИЙЦЫ”, дважды. Кто-то два дня назад выбил камнем окно, а когда за ним погнались, дал бой. Кто-то тревожит прах младенца.
Долгое молчание. Нейлор поерзал на стуле, потрогал пальцем рассеченную губу, нет ли крови. Сэм ждал.
– Не в одном ребенке тут дело, – сказал наконец Нейлор. – История скверная, спору нет, но она лишь показала, что это за семейка, все нутро их гнилое. Я не знал, как иначе это выразить.
Он почти признался в хулиганстве, но Сэм это оставил без внимания: он вел крупную игру.
– А что они за люди? – переспросил Сэм. Он сидел расслабленно, держа кружку на колене, будто за беседой в любимом пабе.
Нейлор снова рассеянно потеребил губу. Он напряженно думал, подбирал слова.
– Все вы, ищейки, что-то вынюхиваете в Глэнскхи. А знаете, откуда пошло-то?
Сэм широко улыбнулся.
– Ирландский я подзабыл основательно. “Глэн” – это ведь “боярышник”, да?
Нейлор коротко, с досадой мотнул головой:
– Нет-нет-нет, я не про название. Я про место. Про деревню. Как она, по-вашему, появилась?
Сэм молчал, выжидая.
– От Марчей. Они ее основали, для своего же удобства. Получили землю, построили дом, согнали людей, чтоб на них работали, – горничных, садовников, конюхов, егерей… Хотели слуг держать под боком, в подчинении, но не слишком близко – чтоб не смердели. – Рот у него злобно, брезгливо кривился. – Вот и построили деревню для холопов, как строят бассейн, или теплицу, или конюшню для пони. Небольшая роскошь, удобство.
– Не дело это, так с людьми обращаться, – поддержал Сэм. – Но это же было давно.
– Да, давно. Когда-то Марчам нужна была Глэнскхи. А теперь выгоды от нее никакой, вот они и устранились, а деревня у них на глазах умирает. – В голосе Нейлора послышались новые нотки, беспокойные, грозные, и впервые за все время в голове у меня совместились два образа: человек, рассуждающий с Сэмом об истории здешних мест, и дикий зверь, что пытался на ночной тропе выцарапать мне глаза. – Деревня-то разваливается. Еще несколько лет – и ничего от нее не останется. Все отсюда бегут, кроме тех, кому бежать некуда, вроде меня, а деревня вымирает и нас за собой тянет. Знаете, почему я в колледж не пошел?
Сэм покачал головой.
– Мозги у меня есть, баллов мне хватило бы. Но пришлось остаться в Глэнскхи, за родителями ухаживать, а работы образованному человеку здесь нет, одни фермы кругом. Для чего мне диплом – на чужой ферме в навозе ковыряться? Этим я и занялся, как школу закончил. А что еще делать? И таких, как я, здесь десятки.
– Марчи тут не виноваты, – благоразумно заметил Сэм. – Что они могли бы сделать?
И снова грубый, лающий смех.
– Сделать они могли бы многое. Очень многое. Приезжал сюда лет пять назад один из Голуэя, земляк ваш. Застройщик. Хотел купить “Боярышник”, превратить в шикарный отель. Кое-что достроить – крылья, флигеля, поле для гольфа и все такое, планы были большие. Представляете, что это значило бы для Глэнскхи?
Сэм кивнул:
– Новые рабочие места.
– Не только это. Туристы бы стекались, фирмы открывались, чтобы их обслуживать, люди бы приезжали здесь работать. Молодежь оставалась бы, а не бежала в Дублин, едва окончив школу. Дома бы строились, дороги хорошие. И школа бы снова открылась, не посылали бы детей в Ратоуэн. Нашлась бы работа учителям, врачам, агентам по недвижимости – образованным людям. Не все сразу, не один год бы на это ушел, но если начало положено… Всего-то и нужен был толчок. Один-единственный. И Глэнскхи ожила бы.
Лет пять назад – как раз перед налетами на усадьбу. Психологический портрет к нему подходил тютелька в тютельку. Представив, что “Боярышник” превратили бы в отель, я почти перестала жалеть, что мы так разукрасили Нейлора, и все же страсть в его голосе невольно завораживала, перед глазами возникали дорогие его сердцу картины: возрожденная деревня, вновь полная жизни.