Сходство

Этому малому до чертиков надоело прятаться на своей же территории, шнырять с камнями и баллончиком краски, как жаждущий внимания подросток. Ему не терпелось схватиться с кем-нибудь лицом к лицу.

– Господи боже ты мой, да он спрятался! – сказала я громко, в напряженной ночной тишине голос мой прозвучал по-городскому высокомерно. С двух сторон ко мне дернулись Дэниэл и Раф, но я схватила их за руки и больно ущипнула. – Смех, да и только! Издали настоящий громила, верзила, а стоит подобраться поближе – забился в кусты и дрожит там, как кролик!

Дэниэл выпустил мою руку, и я услышала то ли вздох, то ли смех, тихий, еле различимый.

– Да ладно, – подхватил он. – Наверное, просто мозгов хватает, чтобы понять, что ему с нами не справиться.

Я снова ущипнула Рафа – если что и способно выманить парня из укрытия, так это ленивое английское презрение – и услышала резкий, сердитый вздох. Сработало!

– Думаю, о мозгах тут и речи нет, – заговорил Раф с оттяжкой. – Да они тут все от овец произошли. Да он наверняка уже про нас и думать забыл, убрел к себе в стадо.

Послышался шорох и тут же затих; потом – ничего.

– Кис-кис, – позвала я нежно. – Кис-кис-кис… – И умолкла, хихикнула.

– Во времена моего прадеда, – холодно сказал Дэниэл, – умели обходиться с зарвавшейся челядью. Пощекочи их кнутом – и станут как шелковые.

– Но в одном твой прадед был не прав – позволил им свободно плодиться, – заметил Раф. – Их надо скрещивать, как всякий другой скот.

И снова шорох, на сей раз громче, затем щелчок, тихий, но отчетливый, будто чиркнули камешком о камешек, совсем рядом.

– Мы им находили применение, – сказал Дэниэл безразлично, рассеянно, будто в разгар чтения его отвлекли вопросом.

– Ну да, – отозвался Раф, – но полюбуйся, к чему это привело. Деградация. Отрицательный отбор. Орда слюнявых, вислоухих, безмозглых выродков…

Из кустов, всего в нескольких шагах от нас, кто-то вылетел, пронесся мимо меня и врезался в Рафа, словно пушечное ядро. Раф повалился с хрипом, да так тяжело, что земля задрожала. Возня, прерывистое дыхание, тошнотворный звук удара кулаком – и я бросилась в драку.

Мы покатились клубком; я ударилась плечом о жесткую землю, рядом сопел, задыхаясь, Раф, чьи-то волосы забились мне в рот, я схватила чью-то руку, и она вывернулась, спружинив, как стальной трос. От парня пахло прелой землей, и был он сильный, дрался подло, без правил – лез мне пальцами в глаза, лягался, целясь в живот. Я замахнулась, и он с шумным вздохом отвел руку от моего лица. Тут сбоку в нас кто-то врезался, тяжело, как товарный поезд: Дэниэл.

От страшного удара все мы покатились в кусты, ветки царапали мне шею, кто-то жарко дышал в лицо – и все это под жестокую дробь ударов. Это была не драка, а месиво: мельканье рук и ног, хруст, мерзкие хрипы, будто свора диких псов терзает добычу. Трое на одного, и ярость у всех одинаковая, но темнота ему на руку. Нам не различить, где свой, где чужой, а ему все равно, кого бить, каждый удар попадает в цель. И он этим пользовался – извивался, вертелся ужом, валил нас на землю снова и снова; у меня уже шумело в голове, я задыхалась, отчаянно месила кулаками воздух. Кто-то шлепнулся на меня, я саданула локтем, и человек взвыл от боли – судя по голосу, Раф.

Тут мне снова попытались выцарапать глаза. Я нащупала чей-то небритый подбородок и, высвободив вторую руку, нанесла удар, вложив в него всю силу. Кто-то заехал мне под ребра, но больно не было, я вообще не чувствовала боли, даже если бы этот тип мне живот вспорол, мне было бы плевать, хотелось одного – бить, бить, бить. И будто тоненький голосок нашептывал в ухо: вы его убьете, вас трое, вы его убьете, но я не обращала внимания. Во мне точно что-то взорвалось, вспыхнуло, ослепило на миг, а следом перед глазами пронеслись картины: белая шея мертвой Лекси; светлое окно нашей гостиной в острых зубьях осколков; лицо Роба, холодное, чужое, – и хотелось бить, колотить этого гада, упиться его кровью, превратить его лицо в фарш и все равно не останавливаться.

Он извернулся по-кошачьи, и я угодила кулаком в землю, сбив костяшки о камни. Я шарила вслепую, дернула кого-то за рубашку, и она лопнула, когда он оттолкнул меня плечом. Снова последовала отчаянная, жестокая возня, камни летели во все стороны; раздался мерзкий глухой звук, будто ботинок угодил во что-то мягкое, а следом – звериный рык и удаляющийся топот, быстрый, неровный, все тише и тише.

– Где… – Меня схватили за волосы, я вывернулась и стала отчаянно искать лицо, небритый подбородок, нащупала ткань, горячую кожу, и снова рука провалилась в пустоту. – Слезь… – Кто-то закряхтел, выпустил меня, и тишина – внезапная, пугающая, словно взрыв. – Где…

Из-за облаков показалась луна, и мы увидели друг друга: грязные, выдохшиеся, с дикими глазами. Я не сразу узнала остальных. Раф – оскаленный, под носом темная струйка крови – силился подняться на ноги; Дэниэл – растрепанный, на щеках бурые полосы, то ли грязь, то ли кровь. В неверном свете луны, с черными пятнами вместо глаз, оба были как воины-призраки, последние из погибшего дикого племени.

– Где он? – свирепо выдохнул Раф.

Все кругом было неподвижно, лишь ветерок робко ласкал боярышник. Дэниэл и Раф застыли, пригнувшись, как боксеры, сжав кулаки, и тут я поняла, что тоже замерла в боевой стойке. Думаю, в ту минуту мы готовы были наброситься друг на друга.

Луна вновь скрылась. В воздухе будто прозвенело что-то на высокой, недоступной слуху ноте. Казалось, мускулы у меня обратились в воду и утекают, уходят в песок; не схватись я вовремя за ветку – упала бы. Послышался долгий, прерывистый вздох, похожий на рыдание.

Позади раздался топот – мы развернулись – и смолк в нескольких шагах от нас.

– Дэниэл? – Это прошептал, задыхаясь от волнения, Джастин. – Лекси?

– Мы тут, – отозвалась я. Меня колотило, как в припадке, сердце подкатывало к самому горлу, и я испугалась, что меня вот-вот стошнит.

Рядом закашлялся Раф, согнувшись в три погибели, и прошипел:

– Весь рот в земле…

– Господи! Вы целы? Что тут было? Поймали его?

– Поймали, – прохрипел Дэниэл, – но темно было хоть глаз выколи, и он в этой суматохе удрал. Догонять смысла нет, он уже на полпути к Глэнскхи.

– Боже… Вы не ранены? Лекси! Твои швы…

Джастин едва владел собой.

– Я цела, – сказала я громко и отчетливо, чтобы слышно было в микрофон. Бока ломило нещадно, но жаловаться нельзя: вдруг кто-то захочет посмотреть? – Кулаки только отбила. От меня ему тоже досталось.

– Кажется, и мне заодно, ну и фурия ты, – простонал Раф, но явно беззлобно. – Чтоб у тебя кулак распух и посинел!

– Заткнись, а то еще схлопочешь! – пригрозила я. И пощупала ребра: вроде ничего не сломано, хотя если руки так трясутся, немудрено и ошибиться. – Джастин, слышал бы ты Дэниэла! Он был в ударе!

– Ей-богу! – подхватил Раф, давясь от смеха. – “Пощекотать кнутом”! Где он такого набрался?

– Кнутом?! – вскинулся Джастин. – При чем тут кнут? Откуда кнут?


Мы с Рафом ни слова не могли выговорить от смеха.

– О боже, – выдавила я наконец. – Во времена моего прадеда…

– Зарвавшаяся челядь…

– Челядь? – спросил Джастин. – Какая еще челядь? Откуда челядь?

– К слову пришлось, – ответил Дэниэл. – Где Эбби?

– Осталась у калитки – на случай, если он вернется и… Господи, он же не вернулся, нет?

– Вряд ли, – ответил Дэниэл, тоже сквозь смех. Адреналин: всех нас от него так и распирало. – Думаю, с него хватило на сегодня. Все целы?

– Нет, спасибо за это нашей маленькой мисс Огнемет, – сказал Раф и попытался схватить меня за волосы, но промахнулся и дернул за ухо.

– Я цела, – сказала я, отбиваясь от Рафа.

А Джастин все причитал:

– Боже мой, боже…

– Ладно, – сказал Дэниэл. – Пошли домой.



Эбби у калитки не было; лишь прохладный ветерок, да дрожащие кусты боярышника, да тягучий, назойливый скрип калитки. Джастин тут же задергался, но Дэниэл крикнул в темноту: “Эбби, это мы!” – и она появилась: забелело во мраке лицо, зашуршала юбка, вспыхнули бронзой волосы. В руках она сжимала кочергу.

– Поймали? – спросила она яростным шепотом. – Поймали?

– Боже, вокруг меня девы-воины, – сказал Раф. – Главное – не забывать, что злить вас нельзя. – Он слегка гнусавил.

– Жанна д’Арк и Боадицея, – улыбнулся Дэниэл, положил мне руку на плечо, а другой потрепал по макушке Эбби. – Защищают свой дом. Мы его поймали, он вырвался, но, думаю, все понял.

– Хотела его сюда приволочь, чучело из него сделать и на камин поставить, – сказала я, отряхивая джинсы, – но он удрал.

– Вот гаденыш, – прошипела Эбби. И, вздохнув тяжело, опустила кочергу. – Я так надеялась, что он вернется.

– Пойдем в дом, – сказал, озираясь, Джастин.

– Что он нам в окно бросил? – спросил Раф. – Я и не посмотрел.

– Камень, – ответила Эбби. – А на камень что-то намотано.



– Господи Иисусе! – ужаснулся Джастин, когда мы ввалились в кухню. – Видели бы вы себя!

– Ого! – Брови у Эбби поползли вверх. – Впечатляет! Хотелось бы взглянуть на беглеца.

Вид у нас был кошмарный, как я и ожидала: дрожащие, все в грязи и ссадинах, пятна крови в самых неожиданных местах, зрачки расширены. Дэниэл припадает на одну ногу, рубашка разодрана, рукав болтается. У Рафа сквозь дыру на колене алеет ссадина, глаз подбит – завтра утром разнесет будь здоров.

– Все ваши ссадины, – сказал Джастин, – надо обработать, на этих тропинках какой только заразы нет. Грязь, коровы, овцы всякие…

– Минутку. – Дэниэл откинул с глаз челку. – Сначала давайте посмотрим, что там к камню примотано.

Это был свернутый листок из школьной тетради в линейку.

– Погодите, – остановил Дэниэл меня и Рафа. Взял со стола две ручки, осторожно пробрался к камню, стараясь не наступать на битое стекло, и, орудуя ручками, вытащил листок.

– Ну что, – сказал Джастин, стоя с миской воды в одной руке и тряпкой в другой, – давайте осмотрим ваши раны. Дам пропускаем вперед. Лекси, ты говорила, руки?

– Подожди, – попросила я.

Дэниэл положил листок на стол и осторожно развернул концами ручек.

– Ох, – продолжал вздыхать Джастин, – ох.

Мы тесно обступили Дэниэла. По щеке у него текла кровь – то ли кулаком, то ли оправой очков рассекло скулу, – но он будто не замечал.

Всего три слова заглавными печатными буквами, и с таким свирепым нажимом, что местами прорвалась бумага. МЫ ВАС СПАЛИМ.

На секунду воцарилась мертвая тишина.

– О боже, – выдохнул Раф, повалился на диван и расхохотался. – Красота! Явятся к нам деревенщины с факелами! Представьте себе!