Сходство

– Прошу, не надо, – взмолился Джастин. – Хоть ты-то не заводись. – Голос у него дрожал.

Эбби, отложив карты, встала, аккуратно задвинула стул и вышла. Дэниэл не шелохнулся. Я услышала, как Джастин что-то уронил, выругался яростным шепотом, – но и не взглянула на него.



Завтрак прошел в недоброй тишине. Джастин со мной не разговаривал. Эбби перемещалась по кухне, слегка нахмурив брови, и когда мы домыли посуду, выманила из комнаты Рафа, и они втроем уехали в колледж.

Пока я вытирала и убирала посуду, Дэниэл смотрел в окно, погруженный в себя. Наконец он шевельнулся, вздохнул глубоко.

– Ладно, – сказал он, задумчиво глядя, как в пальцах догорает сигарета, – пора собираться.

Всю дорогу до больницы он молчал.

– Спасибо, – поблагодарила я, выбираясь из машины.

– Пожалуйста, – отвечал он рассеянно. – Звони, если что, я уверен, все хорошо, но вдруг тебе все-таки нужна будет компания? – Он тронулся и, оглянувшись через плечо, помахал на прощанье.

Когда он скрылся из виду, я купила в больничном буфете так называемого кофе в одноразовом стаканчике, вышла на улицу и, привалившись к стене, стала ждать Сэма. Вот он заехал на стоянку, вышел из машины, пошарил глазами и наконец увидел меня. Я не сразу его узнала. Усталый, опухший и старый, просто древний; в голове пронеслось: “Кто это?” Тут он заметил меня, улыбнулся, в голове все встало на места, и Сэм вновь сделался похож на себя. Я уверяла себя: Сэм во время каждого сложного дела чуть поправляется – ест на ходу всякую дрянь, – да и когда живешь бок о бок с теми, кому двадцать с небольшим, тридцатипятилетний покажется ископаемым. Я бросила в урну стаканчик и двинулась Сэму навстречу.

– Боже, – Сэм заключил меня в медвежьи объятия, – как же я рад тебя видеть!

Поцелуй его был теплым, страстным и непривычным; даже его запах – запах мыла и свежевыглаженной рубашки – казался чужим. Лишь спустя секунду я поняла, что мне эта встреча напоминает – тот первый вечер в “Боярышнике”, когда нужно было делать вид, будто я знаю тут все до мелочей.

– Привет! – Я улыбнулась.

Он прижал к плечу мою голову.

– Господи, – выдохнул он. – Давай плюнем на это чертово дело и сбежим на весь день, а?

– Мы же на работе, – напомнила я. – Не забыл? Ты же сам запретил мне надеть кружевные трусики!

– Я передумал. – Его руки скользнули по моим плечам. – Ты сама-то знаешь, какая ты красивая? Такая спокойная, радостная и округлилась немножко. Это дело тебе на пользу.

– Свежий воздух, – сказала я. – Да и Джастин стряпает на десятерых. Каков наш план?

Сэм со вздохом выпустил мои руки, привалился к машине.

– Мои трое парней будут приходить в ратоуэнский участок по одному, с разницей в полчаса, успеешь на них налюбоваться. Но пока что хочу их прощупать, а не сцапать. Наблюдательной комнаты там нет, зато из приемной слышно все, что творится в допросной. Можешь посидеть в машине, пока я их встречаю, а потом пробраться в приемную и оттуда послушать.

– А лучше и посмотреть, – сказала я. – Давай я с самого начала побуду в приемной? Увидят меня, как бы случайно, – ничего страшного. Если один из них наш – убийца или, на худой конец, хулиган, – то узнает меня, по лицу будет ясно.

Сэм покачал головой:

– Это меня и тревожит. Помнишь, мы на днях созванивались? И тебе послышалось, будто кто-то рядом? Если один из них за тобой следит и думает, что ты звонишь нам… Парень он горячий, мы уже убедились.

– Сэм, – сказала я ласково, переплетя пальцы с его, – на то я и здесь. Чтобы подобраться к нему поближе. А если ты мне не позволишь – значит, я просто ленивая туша: жру, бульварные романы читаю, и мне за это еще и платят.

Сэм, чуть помедлив, хохотнул, коротко, натужно.

– Согласен, – сказал он. – Вполне справедливо. Посмотришь на них, когда я их буду провожать.

Он ласково сжал мои пальцы и тут же выпустил.

– Пока не забыл, – добавил он, – Мэкки просил тебе передать. – И протянул мне пузырек, точно такой же, как тот, что я привезла в “Боярышник”, тоже с аптекарским ярлычком “Амоксициллин”. – Просил сказать, что рана твоя не совсем зажила, врач боится нагноения, продлил курс антибиотиков.

– Хотя бы без аскорбинки не останусь. – Я спрятала пузырек в карман. Он оказался увесистый, оттягивал полу куртки. Врач боится… Фрэнк прикидывает, как вывести меня из дела.

Полицейский участок в Ратоуэне захудалый. Много таких перевидала я на задворках страны: небольших, попавших в порочный круг, забытых и теми, кто распределяет средства, и теми, кто раздает должности, и теми, у кого есть надежда на другое назначение, все равно куда. В приемной – один-единственный хромоногий стул, плакат с рекламой мотоциклетных шлемов да окошко, откуда безучастно смотрел Бёрн, мерно жуя резинку. Допросная служила заодно и архивом: стол, два стула, картотечный шкаф без замков – бери что хочешь, – а в углу, неизвестно зачем, помятый полицейский щит восьмидесятых годов. Пожелтевший линолеум, на стене раздавленная муха. Неудивительно, что у Бёрна такой унылый вид.

Я сидела в уголке за столом рядом с Бёрном, пока Сэм пытался навести в допросной хоть какой-то порядок. Бёрн, спрятав за щеку жвачку, посмотрел на меня долгим печальным взглядом.

– Дохлый номер, – сообщил он мне.

Непонятно, какого ответа он ждал, – судя по всему, никакого; Бёрн извлек из-за щеки жвачку и снова уставился в окошко.

– Вот и Бэннон, – сказал он. – Мордоворот.

Сэм мастер непринужденно вести допрос, если есть желание, а в тот день желание явно было. Держался он просто, уверенно, создавал ощущение покоя. Есть у вас предположения, кто мог напасть на мисс Мэдисон? Что скажете об этой пятерке из усадьбы “Боярышник”? Не встречали чужих в окрестностях Глэнскхи? Он ненавязчиво, но четко давал понять, что расследование потихоньку сворачивают.

Бэннон в основном сердито фыркал; Макардл, чуть меньше смахивавший на неандертальца, откровенно скучал. Оба клялись, что ничего не знают. Я слушала вполуха. Если будет зацепка, Сэм ее не пропустит; взглянуть бы на Нейлора – изменится ли тот в лице, увидев меня? Я устроилась на хромом стуле, вытянув ноги – будто меня силком сюда притащили на очередной бессмысленный допрос, и стала ждать.

Бэннон и впрямь был мордоворот: гора мышц, внушительное пивное брюхо, большая тупая башка. Когда Сэм вывел его из допросной и в приемной тот увидел меня, то задержал на мне взгляд и злобно, брезгливо ухмыльнулся – он прекрасно знал, кто такая Лекси Мэдисон, и терпеть ее не мог. Макардл – тощий долговязый парень с жидкой бороденкой, – напротив, вяло кивнул мне и поплелся прочь. Я вернулась за стол, поджидать Нейлора.

Отвечал он примерно то же, что и двое других: ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Голос у него оказался приятный – взволнованный отрывистый баритон (здешний выговор я уже начала узнавать – немного диковатый, чуть грубее, чем у жителей Уиклоу). Закончив допрос, Сэм открыл дверь.


Нейлор был среднего роста, жилистый, в джинсах и линялом мешковатом свитере. Копна рыжевато-каштановых волос, резкие черты: выступающие скулы, большой рот, из-под густых бровей блестят узкие зеленые глаза. Неизвестно, какие мужчины нравились Лекси, но этот, бесспорно, привлекателен.

Тут он увидел меня. Глаза у него расширились, а взгляд пригвоздил меня к месту. В этом взгляде читалось сильное чувство, это могла быть ненависть, любовь, гнев, ужас или все сразу – ничего похожего на хитрую усмешку Бэннона. Здесь была страсть, пылала сигнальным костром.

– Что ты думаешь? – спросил Сэм, глядя, как Нейлор шагает через дорогу к грязному “форду” 89-го года, цена которому от силы фунтов пятьдесят, и купят его разве что на металлолом.

Теперь, кажется, ясно, кто по вечерам смотрел мне в затылок.

– Если Макардл не гений притворства, – ответила я, – смело помещай его на последнюю строчку в списке. Готова спорить на что угодно, он понятия не имел, кто я, а твой хулиган, даже если это не он убил, ошивается около дома. Он бы меня узнал.

– Как Бэннон и Нейлор, – заметил Сэм. – И они явно не обрадовались.

– Ну так они ж из Глэнскхи, – пробурчал Бёрн, сидевший сзади. – Эти никому не рады, всякий знает. И им никто не рад.

– Есть хочу умираю, – сказал Сэм. – Пойдем обедать?

Я помотала головой:

– Не могу. Раф уже сообщение прислал, спрашивает, все ли в порядке. Я ответила, что еще жду в приемной, но мне нужно скорей в колледж, а то они в больницу заявятся, меня искать.

Сэм вздохнул, расправил плечи.

– Ясно, – сказал он. – Главное, одного исключили, осталось двое. Подброшу тебя в город.



Когда я зашла в библиотеку, ребята меня ни о чем не спрашивали, лишь небрежно кивнули, будто я выходила покурить. Мою вчерашнюю обиду на Джастина истолковали верно.

Джастин до сих пор на меня дулся. Весь день я не обращала на это внимания: бойкоты я переношу тяжело, но Лекси бы выстояла, просто сосредоточилась бы на другом. За ужином я все-таки не выдержала; ребята приготовили рагу с такой густой подливкой, что ложка стояла торчком, оно благоухало на весь дом, тепло и сытно.

– А добавка есть? – спросила я Джастина.

Тот пожал плечами, на меня и не взглянул.

– Трепетные мы! – буркнул Раф.

– Джастин, – взмолилась я, – все еще злишься на меня?

Джастин снова пожал плечами. Эбби поставила передо мной кастрюлю с рагу.

– Мне было страшно, Джастин. Боялась, приду, а мне скажут, плохи дела, нужна вторая операция или что-нибудь еще. – Джастин глянул на меня мельком, с тревогой, и продолжил катать из хлеба шарики. – Еще не хватало, чтобы и ты за меня боялся. Мне стыдно, правда, стыдно. Простишь меня?

– Ну… – отвечал он, чуть помедлив, с полуулыбкой, – ладно, прощаю. – И подвинул ко мне поближе кастрюлю с рагу: – Ну, доедай.

– А что врачи сказали? – поинтересовался Дэниэл. – Не нужна операция?

– Не-а, – ответила я, зачерпывая рагу. – Только антибиотики. Рана заживает медленнее, чем они надеялись, опасаются инфекции.

Стоило мне произнести это вслух, меня передернуло, казалось, даже микрофон уловил мою дрожь.

– Анализы брали? Томограмма?

Я не представляла, что положено было сделать врачам.

– Все у меня хорошо, – сказала я. – Может, сменим тему?

– Молодец. – Джастин кивком указал на мою тарелку: – Значит, теперь можно готовить с луком больше раза в год?

Сердце тоскливо упало, я уставилась на Джастина непонимающим взглядом.

– Ну, раз ты хочешь добавки, – сказал он кротко, – значит, тебя от лука больше не тошнит?

Черт, черт, черт! Я ем что дают, не задумываясь о том, что Лекси могла быть разборчивой в еде, а Фрэнку было бы не так-то просто это выяснить в непринужденной беседе. Дэниэл смотрел на меня, опустив ложку.

– Лук я и не почувствовала. Из-за антибиотиков у меня чехарда со вкусом. Вся еда кажется одинаковой.

– Я думал, ты лук не любишь из-за того, что скользкий, – удивился Дэниэл.

Черт!

– Мне просто думать о нем противно. Теперь знаю, что там есть лук, и…

– С моей бабушкой тоже так было, – вставила Эбби. – Антибиотики ей обоняние отшибли. Навсегда. Пожалуйся врачу.