Сходство
Часть 31 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что? – Раф приподнялся на локтях, буравя Джастина холодным взглядом. – При чем тут я?
Все молчали. Джастин снял очки и принялся сосредоточенно их протирать краем рубашки; Раф закурил.
Эбби искоса глянула на меня, будто подсказывая. Я вспомнила видео с телефона. С полуслова друг друга понимают, говорил Фрэнк. Это работа Лекси: разогнать тучи, ввернуть дерзкое словцо, чтобы все закатили глаза, посмеялись и забыли.
– Да пошло все к бесу, в ад и куда подальше! – выругалась я, когда винтик в очередной раз соскользнул в траву. – Такая формулировка всех устроит?
– Что значит “подальше”? – возмутилась Эбби. – Я предпочитаю, чтоб все было под рукой!
Джастин и тот расхохотался, а Раф перестал дуться, положил сигарету на булыжник и помог мне отыскать винтик. Волна радости накрыла меня: я все сделала верно.
– Этот детектив меня караулил возле аудитории, – сказала Эбби в пятницу вечером в машине.
Джастин уехал домой пораньше – с самого утра жаловался на головную боль, но, по-моему, просто все еще был обижен на Рафа, – и мы вчетвером в машине Дэниэла застряли в пробке на автостраде, среди несчастных клерков, с виду готовых вот-вот покончить с собой, и недоделков на джипах. Я дышала на стекло и играла сама с собой в крестики-нолики.
– Который из них? – спросил Дэниэл.
– О’Нил.
– Хм-м, – протянул Дэниэл. – Что ему надо было на этот раз?
Эбби взяла у него зажженную сигарету, прикурила.
– Допытывался, почему мы в деревне не бываем.
– Потому что там одни выродки шестипалые, – буркнул Раф, глядя в окно.
Он сидел со мной рядом развалясь и толкал коленом сиденье Эбби. Пробки его всегда бесили, но на сей раз его дурное настроение подтверждало мою догадку: между ним и Джастином что-то произошло.
– Ну а ты? – спросил Дэниэл, вытянув шею и пытаясь свернуть с трассы в переулок, машины в пробке сдвинулись на пару сантиметров.
Эбби передернула плечами:
– Я ему сказала: сунулись как-то в паб, нас выжили, больше мы туда ни ногой.
– Любопытно, – заметил Дэниэл. – Видно, недооценили мы детектива О’Нила. Лекс, говорили вы с ним хоть раз про деревню?
– Если и говорили, то забыла. – Я обыграла себя в крестики-нолики и победно взмахнула в воздухе кулаками.
Раф зыркнул на меня исподлобья.
– Ну, – сказал Дэниэл, – вот и дождались. Признаюсь, О’Нила я всерьез не воспринимал, но раз он своим умом до этого дошел, значит, проницательней, чем я думал. Хотел бы я знать… гм…
– Он занудней, чем я думал, – буркнул Раф. – Мэкки, тот хотя бы от нас отвял. Когда же они нас оставят в покое?
– Блядь, да меня ножом пырнули! – возмутилась я. – Я чуть не умерла! А они хотят выяснить, чьих это рук дело. Кстати, это и я хочу знать. А вы – нет?
Раф пожал плечами и продолжал сверлить злобным взглядом соседние машины.
– Ты ему рассказала про художества на стенах? – спросил Дэниэл у Эбби. – А про взломы?
Эбби помотала головой.
– Он не спрашивал, я и не стала говорить. Думаешь?.. Хочешь, позвоню ему, скажу?
Никто ни словом не упоминал ни про художества на стенах, ни про взломы.
– Думаете, меня кто-то из местных ударил? – спросила я, забыв про крестики-нолики, и протиснулась между передними сиденьями. – Правда?
– Не уверен, – ответил Дэниэл. Я не поняла, к кому он обращается, ко мне или к Эбби. – Надо обдумать варианты. Сейчас, по-моему, лучше не вмешиваться. Если детектив почуял неладное, в остальном он и сам разберется, незачем его подталкивать.
– Ох, Раф. – Эбби, протянув руку, шлепнула Рафа по колену. – Прекрати.
Раф шумно выдохнул, уперся ногами в дверцу. В пробке наметился просвет, Дэниэл перестроился на другую полосу, мягко свернул с трассы, поддал газу.
Когда я позвонила в тот вечер Сэму, он уже знал и про граффити, и про взломы. Несколько дней он безвылазно проторчал в ратоуэнском участке – ковырялся в бумагах, отыскивая упоминания об усадьбе “Боярышник”.
– Да, что-то и впрямь там нечисто. В делах этот дом всплывает сплошь и рядом. – Сэм говорил горячо, вдохновенно – значит, напал на след (“Только что хвостом не виляет”, сказал бы Роб). Впервые с тех пор, как Лекси Мэдисон ворвалась в нашу жизнь, голос у него звучал бодро. – Преступности в Глэнскхи нет вообще, но за последние три года “Боярышник” взламывали четырежды: в 2002-м, в 2003-м и дважды – когда старик Саймон лежал в хосписе.
– Что-нибудь взяли? Ограбили? – Наглядевшись на “сокровища” дяди Саймона, я почти отбросила предположение Сэма, что Лекси убили из-за какой-то драгоценной безделушки, однако если в дом вламывались четырежды…
– Ничего подобного. Ни разу ничего не пропало, если верить Саймону Марчу, – впрочем, Бёрн говорит, в доме был такой бардак, что если бы что-то и пропало, старик и не заметил бы, – и никаких признаков, что искали что-то определенное. Вышибли пару стекол в задней двери, устроили погром: шторы сорвали, в первый раз на диван помочились, во второй перебили кучу посуды – ну ты понимаешь. Это не грабеж. Это месть.
Дом… При мысли, что какой-то выродок притащился сюда, все переломал, а потом извлек из штанов свои три дюйма, чтобы пометить диван, я от ярости чуть не задохнулась; только попадись он мне!
– Чудненько, – процедила я. – Может, все-таки мелюзга развлекалась? Субботним вечером в Глэнскхи податься некуда.
– Погоди, – сказал Сэм, – это еще не все. До того как Лекси и компания сюда въехали, с домом что-то творили почти каждый месяц, четыре года подряд. То в окно кирпич бросят, то бутылку об стену разобьют, то крысу дохлую подкинут в почтовый ящик, ну и стены пачкали. Вот, например, – шорох страниц записной книжки, – “АНГЛИЧАШКИ, ВОН! СМЕРТЬ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦАМ! ИРА, ВПЕРЕД!”
– По-твоему, Лекси Мэдисон – жертва ИРА?
Спору нет, дело странное, возможно все, но столь невероятной теории еще не было.
Сэм расхохотался весело, от души.
– Бог ты мой, да нет же! Не их это почерк! Но кто-то в Глэнскхи до сих пор считает Марчей британцами, феодалами и, мягко говоря, недолюбливает. И вот еще что: две надписи, одна в 2001-м, другая в 2003-м, были одинаковые: “ДЕТОУБИЙЦЫ – ВОН!”
– Детоубийцы? – переспросила я ошарашенно, на одно безумное мгновение потеряв счет времени и вспомнив о мимолетной, тайной беременности Лекси. – Что за чертовщина? Откуда тут взяться ребенку?
– Не знаю, но выясню. Кто-то держит зло – не на Лекси и компанию, слишком уж давно это длится, и даже не на старика Саймона. Англичашки, детоубийцы – тут не об одном старике речь. Видно, весь род кому-то поперек горла, и “Боярышник”, и его обитатели.
Тропа была молчаливой, враждебной – казалось, за каждым поворотом маячат тени прошлого, помнят все, что здесь случилось, за всю историю. Я юркнула под большое дерево, прислонилась к стволу.
– Почему мы до сих пор не знали?
– Не спрашивали, вот и не знали. Сосредоточились на Лекси, кто бы она ни была, считали ее мишенью; не задумывались, что она, возможно – как бы это назвать? – случайная жертва. Бёрн и Догерти не виноваты. Опыта расследования убийств у них наверняка нет – не знают, с какого конца подступиться. Им и в голову не пришло, что для нас это важные подробности.
– Что они говорят?
Сэм вздохнул:
– Почти ничего. Подозреваемых нет, ни о каком мертвом ребенке не слыхали, пожелали удачи. Оба говорят, что за все время, сколько здесь работают, ничего о Глэнскхи толком и не узнали. Здешний народ себе на уме – ни полицию, ни пришлых не любят, а если совершено преступление, то никто ничего не видел, не слышал, разбираются сами по-тихому. И Бёрн, и Догерти сказали, даже в соседних деревнях считают, что в Глэнскхи одни психи живут.
– И на хулиганство закрыли глаза? – спросила я, голос срывался от гнева. – Взяли показания, заявили: “Тут ничего сделать не можем” – и позволили этим ублюдкам и дальше разорять “Боярышник”?
– Они старались как могли, – твердо сказал Сэм, все полицейские, даже вроде Бёрна с Догерти, для него братья. – После первого взлома посоветовали Саймону Марчу собаку завести или установить сигнализацию. А он: собак ненавижу, сигнализация – это для слабаков, могу и сам за себя постоять, спасибо большое. Бёрн и Догерти почуяли, что у него есть оружие, – вы и нашли револьвер. Они встревожились, ведь старик пил не просыхая, но ничего не поделаешь, спросили у него прямо – тот все отрицал. Не заставишь же его насильно установить сигнализацию.
– А когда его в хоспис положили? Знали же, что дом пустой, вся деревня знала, понимали, что на дом могут напасть…
– Каждый вечер проверяли, во время дежурства, – вступился Сэм. – Что еще они могли сделать?
Тон у него был обиженный – я и не заметила, что повысила голос.
– Ты говорил, пока сюда не въехали Лекси и компания, – напомнила я уже спокойнее. – А дальше что?
– Хулиганство не прекратилось, только поулеглось. Зашел Бёрн, поговорил с Дэниэлом, рассказал ему, что происходит, Дэниэл отнесся довольно спокойно. С тех пор было всего два случая: в октябре в окно запустили камнем, а в декабре опять на стене написали: “ЧУЖАКИ, ВОН!” Вот еще почему Бёрн с Догерти нам ничего не сказали. Решили, дело давнее, все позади.
– То есть, возможно, это кровная месть дяде Саймону.
– Может быть, но вряд ли. Думаю, тут дело в расписании. – Слышно было по голосу, что Сэм улыбается: хорошая зацепка меняет дело. – В шестнадцати отчетах указано время происшествия, каждый раз с половины двенадцатого до часу ночи. Это неспроста. У преступника в это время окно в расписании.
– Время закрытия пабов, – предположила я.
Сэм рассмеялся.
– У великих мысли сходятся! Я представил парня или двоих: выпивают время от времени, а как переберут, начинают буянить, из паба их вышвыривают, а они прямиком к усадьбе, с парой кирпичей, или с баллончиком краски, или что у них там есть под рукой. Распорядок старика им подходил по всем статьям, к половине двенадцатого тот лежал бревном – это те отчеты, где время происшествия не указано, потому что полицию он вызывал только утром, как проспится, – а если даже был в сознании, то встать и пуститься в погоню все равно не мог. Первые два раза, когда к нему вламывались, он был дома и ничего не слышал, проспал. К счастью, замок на двери в спальню у него был надежный, а то бог знает чем могло кончиться.
– А потом въехали мы, – вставила я. И лишь секунду спустя поняла, что сказала “мы”, а не “они”, но Сэм, похоже, не заметил. – Теперь с половины двенадцатого до часу ночи здесь пятеро не спят, по дому расхаживают. Не так уж и весело все громить, если там трое крепких парней: поймают – накостыляют.
– И пара крепких девчонок, – добавил Сэм, и я снова поняла по голосу, что он улыбается. – Ей-богу, вы с Эбби тоже кому угодно наваляете! Когда камнем стекло разбили, этим могло кончиться. Вся компания сидела в гостиной, время было ближе к полуночи, и тут в окно кухни влетает камень. Как только поняли, что случилось, бросились впятером с черного хода в погоню за отморозком, но тот успел удрать – их ведь не было в кухне, вот и не сразу сообразили, в чем дело. Повезло ему, сказал Бёрн. Полицию вызвали только через три четверти часа – сперва прочесали все тропинки – и даже спустя столько времени бушевали, не остыли. Ваш Раф заявил Бёрну: если мы этого типа поймаем, его родная мама не узнает, а Лекси грозилась – цитирую – “вбить ему яйца в глотку, пускай дрочит через рот”.
– Молодец девочка! – одобрила я.
Сэм засмеялся.
– Да, так и думал, что ты оценишь! У остальных хватило ума при полицейских придержать язык, но Бёрн говорит, про себя они все так думали. Он им целую лекцию прочел – мол, не вершите самосуд, – но сомневается, что до них дошло.
– Я их понимаю, – сказала я. – Ведь от полиции толку было чуть. А надпись на стене?
– Лекси с друзьями дома не было. Воскресенье, вечер, выбрались в город – в кафе поужинать, в кино сходить. Домой приехали чуть за полночь – стена испачкана. В первый раз за все время они вернулись так поздно. Может, совпадение, но вряд ли. После случая с камнем хулиган наш присмирел, но то ли он за домом следил, то ли увидел случайно, как из деревни выехала машина. И воспользовался случаем.
– То есть, по-твоему, это не вражда деревни с Большим домом? – спросила я. – Просто мститель-одиночка?
Сэм что-то промычал.