Сходство
Часть 29 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Выбирать было почти не из кого. Долгожителей в роду у них нет, из родственников сейчас живы двое – Дэниэл и его двоюродный брат Эдвард Ханрахан, внук старика Саймона. Эдди – пай-мальчик, работает в агентстве по недвижимости. Саймон, как видно, счел, что наш Дэнни – меньшее из двух зол. А может, люди науки были ему больше по душе, чем яппи, или дело в том, что у Эдварда фамилия другая.
Ай да Саймон!
– А Эдди, наверное, обиделся.
– Еще как! С дедом он был не ближе, чем Дэниэл, но пытался оспорить завещание, доказывал, что Саймон от пьянства совсем спятил. Вот почему завещание так долго не могли утвердить. Глупость, конечно, но наш Эдди умом не блещет. Врач Саймона подтвердил, что тот был алкаш и вредный старикашка, но в здравом уме, как мы с тобой, – тем и кончилось. Здесь не подкопаешься.
Казалось бы, огорчаться не с чего, я с самого начала не верила, что ребята накапали белладонны старику в зубопротезный гель, и все же меня не покидало ощущение, что вокруг усадьбы “Боярышник” творится что-то не совсем понятное.
– Ясно. Просто проверяла версию. Прости, что зря время из-за меня потратил.
Фрэнк вздохнул.
– Не зря. Проверять нужно все. (Еще хоть раз услышу эту фразу – сама кого-нибудь прирежу.) Если они тебе кажутся подозрительными, то, скорее всего, так и есть. Просто не в том смысле.
– Я никогда их не называла подозрительными.
– На днях ты опасалась, что они дядю Саймона подушкой задушили.
Я надвинула поглубже капюшон – дождь лил сильнее, жалил тонкими иглами, скорей бы домой. Непонятно, что бесполезнее – моя слежка или этот разговор.
– Ничего я такого не думала. Просила проверить, так, на всякий случай. Не похожи они на банду убийц.
– Хм-м… – задумался Фрэнк. – Потому что они такие симпатяги?
По голосу никак не поймешь, дразнит он меня или проверяет, Фрэнк есть Фрэнк, наверняка всего понемногу.
– Да ладно тебе, Фрэнк, ты меня знаешь. Ты спросил, что мне чутье подсказывает, вот оно и подсказывает. Я неделю с ними варюсь в одном котле – и ни намека на мотив или неспокойную совесть; и опять же, если это один из них, остальные трое должны знать. За столько времени кто-то уже бы проговорился, так или иначе. Ты, видимо, прав, они что-то скрывают, но из другой оперы.
– Доля правды тут есть, – ответил Фрэнк уклончиво. – Итак, на вторую неделю у тебя две задачи. Во-первых, выяснить, почему ты чуешь неладное. А во-вторых, начать слегка наседать на ребят, разбираться, что у них там за тайна. До сих пор мы их щадили, и это правильно, все по плану, но пора потихоньку закручивать гайки. И вот что не упускай из виду. Помнишь вчерашний разговор по душам с Эбби?
– Да, – ответила я. При мысли, что Фрэнк все слышал, меня кольнуло непонятное чувство, сродни ярости. Хотелось рявкнуть: “Не твое дело!”
– Да здравствуют вечеринки в пижамах! Говорил я тебе, она девочка умная. Как думаешь, знает она, от кого ребенок?
Тут я засомневалась.
– Возможно, догадывается, но не до конца уверена. И догадки свои при себе держит.
– Следи за ней в оба. – Фрэнк снова отхлебнул. – Слишком уж она наблюдательная, как я погляжу. Как думаешь, скажет она парням?
– Нет, – ответила я без колебаний, – похоже, Эбби в чужие дела не лезет, а если у кого что стряслось, предоставляет им самим разбираться. О ребенке она заговорила, чтобы мне было к кому обратиться если что, причем заговорила прямо – не виляла, не прощупывала почву. Она не проболтается. И вот что, Фрэнк, – ты собираешься их снова допрашивать?
– Пока не знаю. – В голосе я уловила настороженность – Фрэнк не любит, когда на него наседают. – А что?
– Если будешь, то не надо про ребенка, ладно? Хочу их сама огорошить. С тобой они начеку, ты узнаешь половину того, что нужно, а я – все.
– Ладно, – согласился, подумав, Фрэнк. Говорил он так, будто одолжение делает, но я чуяла, он доволен, ход моих мыслей ему нравится. Приятно, когда к тебе прислушиваются. – Только время выбери подходящее. Когда они напьются, к примеру.
– Они не напиваются – так, хлебнут, и все. Я почувствую, когда надо сказать.
– Понял. Но вот я о чем: Эбби это скрывала, причем не от нас одних – и от Лекси, а от парней скрывает до сих пор. Мы о них рассуждаем так, будто они одно целое, с одной на всех тайной, да только не так все просто. Есть в их дружбе трещинки. Тайна может быть одна на всех, или у каждого своя, или и то и другое. Ищи трещинки. И держи меня в курсе.
Он как будто собирался закончить разговор.
– Есть новости про нашу девочку? – спросила я.
Мэй-Рут. Имя почему-то не шло с языка, даже сейчас меня будто током ударило. Но если Фрэнк что-то о ней разузнал, мне пригодится.
Фрэнк хмыкнул.
– Ты сама пробовала хоть раз торопить ФБР? У них своих отцеубийц и кровосмесителей хватает, чужое пустяковое убийство – дело далеко не первой важности. Выкинь их из головы. Когда вспомнят про нас, тогда и вспомнят. Главное для тебя сейчас – ответы на мои вопросы.
Фрэнк был прав, вначале я воспринимала их как единое целое: друзья, плечо к плечу, величавые и нераздельные, как на групповом портрете, все четверо сияют, точно старинный вощеный паркет. Лишь спустя неделю они для меня ожили, стали отдельными людьми, каждый со своими слабостями и причудами. Ясное дело, без трещин тут не обойдется. Такая дружба не рождается на пустом месте, вспыхнув утренней радугой, будто в кадре голливудского кино. Чтобы так друг к другу притереться, нужна большая работа. Спросите у любого фигуриста, танцора, наездника – у всякого, кто овладел искусством красивых, слаженных движений: ничто не дается с таким трудом, как легкость.
Вначале трещинки были едва заметны – неуловимые, словно дымка, не к чему придраться. Утром в понедельник мы сидели на кухне, завтракали. Раф, как обычно, устроил утреннее представление “хочу кофе” и ушел к себе, просыпаться. Джастин нарезал аккуратными полосками глазунью, Дэниэл одной рукой отправлял в рот сосиски, а другой царапал на полях ксерокопии какого-то древнескандинавского сочинения, Эбби просматривала газету недельной давности, что принесла из гуманитарного корпуса, а я болтала о пустяках, обращаясь ко всем сразу. Приходилось постепенно набирать обороты. Легко сказать, а сделать труднее. Чем больше болтаешь, тем сильнее рискуешь что-нибудь ляпнуть, но чтобы разговорить ребят, надо, чтобы они расслабились, а расслабятся они, когда Лекси станет прежней, разговорчивой. Я вещала на всю кухню про четырех кошмарных девиц на моем семинаре – тема как будто вполне безопасная.
– Похоже, все они – один и тот же человек. Зовут их Орла, или Фиона, или Ифе, или как-нибудь в этом духе, и все как одна гнусавят, будто им аденоиды удалили, и все крашеные блондинки с выпрямленными волосами и к семинарам никогда не готовятся. На что им колледж, ума не приложу.
– С богатенькими студентами знакомиться, – сказала из-за газеты Эбби.
– Хотя бы одна подцепила такого. Один верзила – наверное, регбист – ждал ее на прошлой неделе после пары, и ей-богу, когда все четыре вышли, он растерялся и протянул было руку не той девице, но тут подлетела нужная. Он тоже их путает.
– Кто-то почти выздоровел, – улыбнулся Дэниэл, сидевший напротив.
– Болтушка, – сказал Джастин и положил мне на тарелку еще кусочек поджаренного хлеба. – Интересно, ты хоть раз в жизни молчала больше пяти минут кряду?
– Еще как! В девять лет ларингитом болела, так пять дней ни слова не могла выговорить. Ужас! Меня пичкали куриным бульоном, подсовывали комиксы и всякую другую нудятину, и только открою рот, чтобы сказать: мне лучше, хочу встать, – мне говорят: тише, береги связки! Когда вы были маленькие…
– Вот же! – Эбби вдруг оторвалась от газеты. – Вишня! Срок хранения вчера истек. Кто-нибудь голодный? Могу блинчики с вишней сварганить или что-нибудь еще.
– Блинчики с вишней – в первый раз слышу, – поморщился Джастин. – Звучит омерзительно.
– А что тут такого? Ты же ешь блинчики с черникой…
– И булочки с вишней, – добавила я с набитым ртом.
– Там совсем другой принцип, – вмешался Дэниэл, – вишня засахаривается. Уровень кислотности и влаги…
– Давайте попробуем. Она стоит целое состояние, не позволю ей просто так сгнить.
– Я на все согласна, – поддержала я. – Готова и на блинчики с вишней!
– Ради бога, лучше не надо. – Джастина от отвращения аж передернуло. – Возьмем ее лучше в колледж, на перекус.
– Рафу не дадим, – сказала Эбби и, свернув газету, направилась к холодильнику. – Знаете, чем у него из рюкзака воняет? Это он полбанана во внутреннем кармане забыл. С сегодняшнего дня ничего ему с собой не даем, пусть ест при нас. Лекс, поможешь завернуть?
Все было гладко, я даже ничего не заподозрила. Вишню мы с Эбби поделили на четыре кучки и уложили вместе с бутербродами, почти всё съел Раф, и я об этом забыла до следующего вечера.
Мы выстирали самые приличные из уродливых занавесок и решили развесить в нежилых комнатах, не для красоты, а для тепла – на весь дом у нас один электронагреватель и камин, зимой здесь будет как на Северном полюсе. Джастин и Дэниэл вешали занавески на втором этаже, а мы с Эбби и Рафом – наверху. Эбби и я нанизывали на струну крючки, и вдруг снизу раздался грохот, крик Джастина, потом голос Дэниэла: “Ничего, я цел!”
– Что такое? – встрепенулся Раф. Он кое-как держал равновесие на подоконнике, ухватившись одной рукой за карниз.
– Кто-то откуда-то грохнулся, – процедила Эбби с крючками в зубах, – или обо что-то споткнулся. Ничего, жить будет.
Снизу послышался вопль, и Джастин позвал:
– Лекси, Эбби, Раф, скорей сюда! Смотрите!
Мы бросились вниз, в нежилую комнату. Там, среди всякой рухляди, стояли на коленях Дэниэл и Джастин, я даже сперва испугалась, не покалечился ли кто из них. И тут увидела, на что они смотрят. Между ними на полу лежала потемневшая кожаная сумка, а в руках у Дэниэла блестел револьвер.
– Дэниэл со стремянки сорвался, – объяснил Джастин, – и все это сшиб, и эта штука тоже упала, прямо возле его ног. Я даже не понял откуда, в таком-то хаосе поди разбери. Бог знает что еще там есть.
Это был “Уэбли” – красавец, сквозь корку грязи проглядывала патина.
– Боже… – Раф плюхнулся рядом с Дэниэлом, протянул руку, погладил ствол. – “Уэбли МК-6”, старинный. Их выпускали в Первую мировую. Твой чокнутый дядюшка или кто он тебе, Дэниэл, – тот, на кого ты похож, – может, это его.
Дэниэл кивнул, бегло осмотрел револьвер, откинул ствол: разряжен.
– Уильям, – пояснил он. – Да, может, и его. – Он защелкнул ствол, бережно сжал рукоятку.
– Грязный, – сказал Раф, – но не беда, почистим. Подержать пару дней в хорошем растворителе да щеткой шлифануть. Просить патроны – это, наверное, уже перебор?
Дэниэл улыбнулся ему с неожиданной теплотой. Перевернул кожаную сумку, и оттуда вывалилась потемневшая картонная коробка с патронами.
– Ух ты, красота! – Раф взял коробку, тряхнул. Судя по звуку, почти полная, штук девять-десять. – Мы его быстренько в порядок приведем! Я куплю растворитель.
– Это не игрушка, если не разбираешься, лучше не трогай, – предостерегла Эбби.
Она одна не подошла полюбоваться револьвером, и радости в ее голосе не чувствовалось. Я и сама не знала, что думать. “Уэбли” – красавец, я бы охотно из него постреляла, но когда работаешь агентом, то уже совсем по-другому смотришь на забавы с оружием. Сэм бы точно не одобрил.
Раф закатил глаза.
– С чего ты взяла, что я не разбираюсь? Отец меня брал каждый год на охоту, с семи лет. Я в фазана на лету попадаю, три выстрела из пяти у меня удачные. Однажды мы ездили в Шотландию…
– А это вообще законно? – поинтересовалась Эбби. – Разве не нужна нам лицензия или как ее там?
– Это же семейная реликвия, – возразил Джастин. – Мы его не покупали, а получили в наследство.
Опять “мы”!
– Лицензия нужна не на покупку оружия, глупый, – вмешалась я, – а чтобы им владеть.
Пусть Фрэнк объясняет Сэму, что револьвер мы не конфискуем, даже если лицензии на него нет и не было никогда.
Раф поднял брови: