Сходство

Ближе к полуночи заскрипели ступеньки и кто-то робко постучал. Я подскочила чуть ли не до потолка, метнулась к чемодану, убедилась, что он закрыт, и сказала: “Заходите”.

– Это я, – отозвался из-за двери Дэниэл, или Раф, или Джастин, так тихо, что и не разобрать, кто именно. – Спокойной ночи хотел пожелать. Мы ложимся.

Сердце у меня колотилось.

– Спокойной ночи, – отозвалась я. – Сладких снов!

На лестнице, сверху и снизу, слышались голоса, призрачные и переливчатые, словно хор цикад, ласковые, будто кто-то гладит тебя по голове. “Спокойной ночи, – шептали они, – доброй ночи, сладких снов! С возвращением, Лекси! Добро пожаловать домой! Доброй ночи, сладких снов!”

Сплю я чутко, и слух у меня тонкий. В ту ночь я проснулась под утро, всего лишь миг – и сна ни в одном глазу. Напротив, в комнате Дэниэла, кто-то шептался.

Я затаила дыхание, но из-за тяжелых дверей доносился лишь шелест, точно вспышки в темноте; ни слов, ни голосов. Я осторожно выпростала из-под одеяла руку, нащупала на тумбочке телефон Лекси. 03:17.

Долго еще я прислушивалась к перекличке двух шепотков среди писка летучих мышей и порывов ветра. Без двух минут четыре скрипнул в замке ключ, щелкнула и закрылась дверь Дэниэла. Шорох на лестнице, еле слышный, – кто-то скользнул тенью, потом все стихло.





6




Разбудил меня топот на лестнице. Мне снился сон, тяжелый, сумбурный, и лишь спустя одну безумную секунду я очнулась и поняла, где я. Не найдя возле кровати револьвера, я испугалась, стала искать, но тут вспомнила, где его спрятала.

Я села в постели. Чувствовала я себя отлично – как видно, меня не отравили. В дверную щелку проникал запах яичницы, откуда-то снизу неслись бодрые утренние голоса. Вот же черт, проспала, не пришла готовить завтрак! Просыпаюсь я в последнее время не позже шести утра, вот и не стала заводить будильник. Я снова нацепила повязку с “жучком”, натянула джинсы, футболку и гигантский свитер (наверное, чей-то из ребят – холод был собачий) и спустилась на кухню.

Кухня была в глубине дома, и по сравнению с “ужастиком” из телефона Лекси там многое изменилось к лучшему. Ни плесени, ни паутины, ни грязного линолеума; выложенный плитняком пол, чистый деревянный стол, на подоконнике возле раковины горшок с растрепанной геранью. Эбби в красном фланелевом халате, надвинув капюшон, переворачивала на сковороде сосиски, ломтики бекона. Дэниэл, уже в костюме, читал за столом книгу, подсунув ее под край тарелки, и не спеша, с удовольствием ел яичницу. Джастин нарезал треугольничками гренки и жаловался:

– Честное слово, впервые вижу подобное. На прошлой неделе только двое – двое! – подготовились к занятиям, остальные глаза таращили да жвачку жевали, как стадо коров. Ты точно не хочешь со мной поменяться, только на сегодня? Может, у тебя с ними лучше получится…

– Нет, – ответил Дэниэл, не поднимая головы.

– Но твои-то сейчас сонеты разбирают, а я в сонетах дока. Сонеты – мой конек!

– Нет.

– Доброе утро! – сказала я с порога.

Дэниэл хмуро кивнул и снова уставился в книгу. Эбби помахала лопаткой:

– Доброе утро!

– Солнышко, – улыбнулся Джастин, – иди садись. Дай посмотрю на тебя. Как себя чувствуешь?

– Ничего, – ответила я. – Прости, Эбби, проспала. Дай-ка мне…

Я потянулась за лопаткой, но Эбби отдернула руку.

– Нет, все ты правильно сделала, ты же у нас раненая. Но завтра я тебя растолкаю. Садись.

И вновь это слово – “раненая”. Дэниэл и Джастин застыли на миг, перестав жевать. Я села за стол, Джастин вновь занялся гренками, а Дэниэл, перевернув страницу, подвинул ко мне красный эмалированный чайник.

Эбби, не спрашивая, положила на тарелку три ломтика бекона и два яйца, поставила передо мной.

– Брр… – сказала она и побежала к плите греться. – Боже мой. Знаю, Дэниэл, ты против стеклопакетов, но честное слово, надо нам хотя бы подумать о…

– Стеклопакеты – изобретение дьявола. Это уродство.

– Зато тепло. Раз уж мы решили обойтись без ковров…

Джастин, подперев рукой подбородок, жевал гренок, и от его пристального взгляда мне стало не по себе. Я сосредоточилась на еде.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – спросил Джастин. – Что-то ты бледная. В колледж не едешь, нет?

– Пожалуй, останусь, – ответила я.

Пока что я не настолько вжилась в роль, чтобы играть ее весь день. Да и не мешало бы самой осмотреть дом, поискать дневник, или записную книжку, или что там может быть.

– Надо отдохнуть еще несколько дней. Кстати, ты мне напомнил: как там мои семинары?

Официально семинары заканчиваются после пасхальных каникул, но некоторые, по разным причинам, переносятся на летний семестр. У меня оставалось две группы, одна по вторникам, другая по четвергам. Мне было совсем не до них.


– Мы замещали, – ответила Эбби и, положив себе в тарелку еду, подсела к нам, – с большим или меньшим успехом. Дэниэл в четверг читал с твоими “Беовульфа”. В оригинале.

– Красота! – воскликнула я. – Ну и как они, справились?

– Вполне прилично, правда, – ответил Дэниэл. – Сначала слегка обалдели, но в конце концов один или двое сказали что-то умное. Вышло довольно интересно.

Приплелся Раф, в футболке и пижамных штанах, волосы торчком – явно на автопилоте. Помахал нам, нашарил кружку, от души плеснул в нее крепкого кофе, откромсал кусочек от гренка Джастина и заковылял прочь.

– Двадцать минут! – крикнул ему вслед Джастин. – Ждать тебя не буду!

Раф махнул на ходу, не оборачиваясь, и исчез.

– Не пойму, что толку воздух сотрясать, – заметила Эбби, нарезая сосиску. – Через пять минут он даже не вспомнит, что тебя видел. Сначала кофе. С Рафом все разговоры – после кофе.

– Да, но тогда он весь изноется – дескать, я не дал ему времени собраться. Ей-богу, в этот раз ждать не буду, опоздает – сам виноват. Пусть машину себе покупает или пешком в город ходит, мне все равно…

– Вот так каждое утро, – сказала мне Эбби, перегнувшись через Джастина, а тот возмущенно взмахнул ножом для масла.

Я скосила глаза. Позади Эбби, за стеклянной дверью, жевал траву на газоне кролик, оставляя следы на жемчужной росе.



Через полчаса Раф и Джастин уехали. Джастин подогнал машину к самому дому и сидел за рулем, сигналя и грозя в окно, и наконец в кухню ввалился Раф – пальто на одно плечо, в руке болтается рюкзак, – сунул в зубы гренок и выбежал, хлопнув дверью так, что затрясся весь дом. Эбби мыла посуду, напевая густым контральто: Вода студеного ручья…[12] Дэниэл курил сигарету без фильтра, в бледных лучах солнца вился жидкий дымок. Они расслабились при мне – значит, удалось сойти за свою.

Мне бы радоваться, да как бы не так. Я не предполагала, что проникнусь к ребятам теплыми чувствами. Насчет Дэниэла и Рафа я пока сомневалась, но Джастин излучал теплоту, а суетливость и неуклюжесть только придавали ему обаяния, а насчет Эбби Фрэнк был прав: при иных обстоятельствах я мечтала бы о такой подруге.

Они недавно потеряли близкого человека и до сих пор об этом не знают, и, возможно, погибла Лекси из-за меня, а я прохлаждаюсь у них на кухне, ем их яичницу и морочу им голову. Вчерашние подозрения – стейк с цикутой, прости господи! – показались вдруг до того нелепыми и надуманными, что меня передернуло.

– Дэниэл, нам пора, – сказала наконец Эбби, глянув на часы, и вытерла руки посудным полотенцем. – Что-нибудь привезти тебе с большой земли, Лекс?

– Сигареты, – ответила я. – У меня кончаются.

Эбби выудила из кармана халата пачку “Мальборо”, бросила мне:

– Держи, по дороге еще куплю. Что будешь делать до вечера?

– На диване валяться, читать и есть. Печенье у нас осталось?

– Твои любимые, с ванильным кремом, в жестянке, а с шоколадной крошкой – в холодильнике. – Эбби аккуратно сложила полотенце, повесила на ручку плиты. – Может быть, все-таки хочешь, чтобы кто-нибудь с тобой дома побыл?

До этого Джастин уже спрашивал меня раз шесть. Я уставилась в потолок.

– Не надо.

Взгляд Эбби метнулся от меня к Дэниэлу, но Дэниэл листал книгу, не обращая на нас внимания.

– Ладно, – сказала Эбби. – Смотри не хлопнись на лестнице в обморок. Дэниэл, пять минут?

Дэниэл кивнул, глядя в книгу. Эбби, в одних носках, бесшумно взбежала вверх по лестнице; я услышала, как она выдвигает и задвигает ящики, а спустя минуту она вновь замурлыкала: Я думала, что крепок дуб, и оперлась о ствол спиной…

Лекси курила больше меня, по пачке в день, и начинала уже после завтрака. Я взяла у Дэниэла спички, зажгла сигарету.

Дэниэл взглянул на номер страницы, захлопнул книгу и отложил в сторону.

– Может, не стоит тебе курить? – спросил он. – Учитывая обстоятельства.

– Да ну! – сказала я дерзко и пустила в его сторону дым. – А тебе стоит?

Мои слова его рассмешили.

– Вид у тебя с утра бодрее, – заметил он. – Вечером ты еле на ногах держалась, была какая-то потерянная. И немудрено, а сейчас приятно видеть, как ты оживаешь.

Я взяла на заметку: в ближайшие дни надо потихоньку набирать обороты.

– В больнице мне все уши прожужжали, мол, все наладится со временем, не надо торопиться, – сказала я, – только не пойти ли им подальше? Надоело болеть.

Улыбка Дэниэла расплылась еще шире.

– Могу представить! Уверен, пациентка из тебя была идеальная. – Он подошел к плите, наклонил кофейник, проверяя, остался ли кофе. – Ты хоть что-нибудь помнишь из того, что случилось?

Он вылил себе в кружку остатки кофе, наблюдая за мной; лицо у него было спокойное, ясное, заинтересованное.

– Ни хрена, – ответила я. – Весь тот день начисто стерся, а из предыдущего дня помню обрывки. Думала, вам в полиции уже рассказали.