Шешель и шельма

Интересно, как Шешель отреагирует, если в квартиру по соседству въедет она? Не мышка, не какая-то еще из масок, а Чарген Янич, ромалка тридцати четырех лет от роду. Интересно, ему нравятся брюнетки?..

Но ужаснуться этой мысли Чара не успела, потому что предмет раздумий появился на пороге ванной. В расстегнутой рубашке навыпуск, со слипшимися от воды взъерошенными волосами, которые торчали иголками, — возмутительно уютный и домашний, несмотря на неизменно цепкий внимательный взгляд.

При появлении следователя Чарген машинально поднялась со своего места. И шагнула ему навстречу — чтобы не думать.





ГЛАВА 7

Рефлексы быстрее разума, но именно ему приходится разгребать последствия




— Ты быстро, — неуверенно улыбнулась Чара, стоя близко-близко и не зная, как сделать последний шаг, так, чтобы Шешель не посчитал ее сумасшедшей.

Вот странно, вроде бы он ненамного выше, всего на несколько сантиметров, но Чарген чувствовала, что смотрит на него снизу вверх, как ребенок на взрослого. Что-то такое… располагающее к этому читалось в его взгляде сейчас. Как будто он точно знал, о чем она думала, не одобрял, но давал возможность все-таки сотворить задуманную глупость.

— Да мне-то что мыть? — Он выразительно взъерошил волосы еще больше.

— Ну… погреться хотя бы, — еще неуверенней проговорила Чара, опустила взгляд на его грудь.

Все же решилась и коснулась кончиками пальцев впадинки между ключиц. Кожа оказалась горячей и немного влажной.

— Да я не замерз, — спокойно ответил следователь. Не делая шага вперед — но и не отталкивая, и Чарген окончательно плюнула на сомнения.

Пускай. Пусть считает ее распущенной и вообще какой угодно, все равно они через несколько дней расстанутся, и Цветана Ралевич исчезнет.

Ладонь ее скользнула по груди мужчины в сторону, отодвигая полу рубашки. К ней присоединилась вторая рука, и обе переместились на плечи, сбрасывая одежду. Следователь не препятствовал, и рубашка белым облачком осела на пол.

Тело Стевана выглядело странно и непривычно, казалось граненым и словно целиком состояло из острых углов. Мышцы не сглаживали фигуру, а, наоборот, подчеркивали эту угловатость. Чарген, окинув хозяйственным взглядом, пришла к выводу, что, несмотря на необычность, ей скорее нравится, чем нет. Да, не фигура атлета, но Шешелю та и не подошла бы. А так… словно он небрежно вырублен из куска камня. Или льда?

— Ты уверена, что это хорошая идея? — негромко спросил он, подцепил ее за подбородок кончиками пальцев и вынудил поднять взгляд.

— Уверена, — улыбнулась Чарген уголками губ.

Больше вопросов не последовало. Зато последовал поцелуй, от которого перехватило дыхание, а сердце торопливо застучало в горле. Развязать пояс халата — мгновение, скинуть его с женских плеч — еще одно, и Чара не сдержала довольного вздоха, когда ладони Шешеля наконец коснулись ее безо всяких преград. Огладили талию, и одна устремилась ниже, на бедро, заодно прижимая Чару к твердому телу.

Поцелуй стал глубже, горячее. Чарген с восторгом ощущала растекающееся по телу тепло предвкушения и возбуждение. Она хотела этого мужчину, и с каждым мгновением все больше.

Он набрал ее тяжелые, влажные после душа волосы в горсть, потянул, вынуждая запрокинуть голову сильнее. Покрыл поцелуями шею, и Чара тихо блаженно ахнула от удовольствия — от того, как легко он находил самые чувствительные точки.

Новое прикосновение губ к губам — и Стеван, обхватив ладонями ее талию, сделал небольшой шаг вперед, тесня к кровати. Край матраца толкнулся под колени, и Чара, выскользнув из сильных рук, плюхнулась на постель. Пробежала взглядом по телу следователя, любуясь, потом — выше, на лицо.

Стыдливо прикрыться она не попыталась. Глупо, да и чего ей стыдится? Пусть тоже любуется. Она же ощущает его взгляд почти физически и точно знает, что увиденное ему нравится.

Стеван не спешил. Пару секунд стоял и просто смотрел, потом, точно так же без спешки, взялся за ремень брюк. И Чара поняла, что это ей тоже нравится — его выдержка, его невозмутимость. И если сейчас она вдруг передумает и скажет «нет», он не наговорит гадостей и уж точно не попытается принудить силой. Конечно, не промолчит, выскажется в своей обычной манере, но точно так же спокойно оденется.

Интересно, есть в мире хоть что-то, способное поколебать невозмутимость этого человека? Вывести из себя всерьез, до потери самоконтроля?..

Чара тоже не спешила. Сидела на кровати, опираясь на расставленные руки, и смотрела, растягивая удовольствие, наслаждаясь собственным предвкушением и нетерпением. Когда последний раз она была с мужчиной вот так? Чтобы пальцы подрагивали от желания прикоснуться, чтобы просто оттого, что он рядом, внутри все сладко таяло и замирало от возбуждения… Давно. Очень давно.

Да, сама виновата, и никто больше. Да, сама таких выбирала. Но сейчас она выбрала его, и плевать, что будет потом.

Чарген встала на колени на краю постели, как раз когда Стеван избавился от одежды, обняла его за плечи и потянула к себе. Мгновение, другое — и под спиной прохладные простыни, а сверху — горячая тяжесть мужского тела. И новый поцелуй, уверенный и уже более жадный, нетерпеливый.

Выдержка выдержкой, но сейчас он не прятал собственного желания. Может быть, и не пытался, но Чаре приятнее было думать, что не мог. Потому что саму ее уже пробирала мелкая дрожь предвкушения, а ведь это только начало!

Потом она удивится и, может, даже испугается, как быстро и безвозвратно исчезают рядом с этим человеком ее здравый смысл, осторожность и самоконтроль. Потом она растеряется: ведь в жизни были мужчины, с которыми было хорошо, но почему-то никогда не было хорошо настолько. Потом в очередной раз удовлетворенно подумает, что не ошиблась в Стеване. Потом. Все потом.

А пока сбивалось дыхание, и Чара жадно глотала воздух, выдыхая стоны. Выгибалась под ласкающими прикосновениями мужских рук, отчаянно тянулась за поцелуями, цеплялась за его плечи, гладила спину, грудь, руки и все больше растворялась в происходящем. Целовала сама — с упоением, с трепетом, — и от хриплого звука его учащенного дыхания, от того, как тело его отзывалось на прикосновения, окончательно и бесповоротно теряла голову.

Пока не взмолилась о большем, желая чувствовать его полностью, — и захлебнулась стоном, получив желаемое. Чаре хватило всего нескольких размеренных, сильных движений, чтобы тело скрутило сладкой судорогой наслаждения. И хорошо, что Стеван успел закрыть ей рот поцелуем, иначе у соседей за тонкими стенами возникли бы вопросы.

Пара секунд промедления — и снова движение, мерный, ускоряющийся ритм которого сводил с ума. Опираясь на локоть, второй рукой мужчина придерживал бедра женщины, контролируя, не позволяя вести в этом танце. И ощущение его мягкой, но неоспоримой власти над ее телом возбуждало едва ли не сильнее, чем сами прикосновения.

Новая волна удовольствия накрыла Чару, когда движения мужчины стали рваными, а ладонь стиснула ее бедро до боли. Он снова закрыл ей рот, не позволяя вскрикнуть, — и по его напряженному телу прошла волна дрожи. А Чарген крепче впилась пальцами в твердые плечи, наслаждаясь не только своими ощущениями, но и его. Тем, как Стеван, шумно дыша, уронил голову ей на плечо, продолжая удерживать вес на локте. Как длинно вздохнул, передернув плечами, и на пару мгновений крепче прижал к себе, а губы его легко, почти невесомо коснулись кожи, словно благодаря.

Несколько секунд они лежали неподвижно, потом он упал на бок, перевалился на спину. И Чарген, совершенно не думая, что делает, последовала за ним. Прильнула всем телом, устраивая голову на твердом плече, обняла. Стеван накрыл ладонью лежащую на груди руку любовницы, второй — обнял за плечи.

Чара блаженно потерлась о его плечо щекой, опять дотянулась губами до шеи, потом уткнулась в нее носом, впитывая тепло и запах удовольствия. Хотелось мурлыкать. Она поймала себя на том, что улыбается, — просто потому, что ей сейчас хорошо.


И в этот момент внутри проснулась запоздалая тревога. Чарген никогда не любила вот так нежиться в постели. Даже с теми мужчинами, с которыми оказывалась в ней для удовольствия и получала его в полной мере. Было глупо и неловко — они оба взяли что хотели, какой смысл тратить время на мелкие глупости, когда ждут большие дела!

А сейчас — хотелось. Лежать, чувствовать, как под рукой постепенно выравнивается стук сердца, как тело тонет в сладкой неге. Как зябнут плечи, остывая от недавнего жара, и от этого хочется еще теснее прижаться к горячему телу любовника.

Это испугало. Потому что Чара осознала: ее отношение к господину Сыщику сильно отличается от отношения к прочим мужчинам. В глубину, в сторону доверия и нежности, и это точно нельзя объяснить благодарностью за спасение. Это уже совсем не азарт, удовольствие от игры или желание попробовать его на вкус, а другое чувство. И это совсем, совсем неправильно!

Боги! Да, она хотела влюбиться, но… почему именно сейчас? Почему именно в него?! Они провели вместе меньше суток, когда?!

А потом вдруг с ошеломляющей ясностью поняла: давно. Еще когда сталкивалась с ним порой возле дома, в лифте или на лестничной площадке. Когда он улыбался и называл ее мышкой. Вот в эту улыбку и холодные, цепкие глаза. И именно поэтому так навязчиво хотелось поцеловать его и затащить в постель, любопытство тут совсем ни при чем. Не какого-то абстрактного мужчину она хотела, предполагая, что ей с ним будет хорошо, и желая забыть прикосновения покойного мужа, а совершенно определенного, именно этого.

Захотелось заорать в голос, проклиная Ралевича, который ее сюда затащил, и ту сволочь, которая его прирезала, обеспечив Чарген продолжительное общение с господином Сыщиком и вот это неуместное открытие.

Но вместо этого Чара опять потерлась щекой о теплое, твердое плечо и спросила:

— Как мы попадем на дирижабль?

— Я — под видом одного из грузчиков, а ты — в качестве ценного груза.

— Чего? — Мошенница так опешила, что напрочь забыла о своих недавних переживаниях и приподнялась на локте, чтобы заглянуть в бесстыжие глаза. — Ты серьезно?

— А как еще ты предлагаешь незаметно провести тебя на борт, если твоя мордашка известна каждой собаке и сотрудники порта наверняка оповещены особо? — с чрезвычайно довольной улыбкой поинтересовался следователь, вопросительно выгнув брови.

— Ты… Ты! — Чара упала обратно на постель и возмущенно ткнула его кулаком в ребра.

Шешель даже не поморщился, но крепче притиснул ее к себе, лишив возможности махать руками. И Чарген даже не удивилась, что возмущения такое движение вызвало гораздо меньше, чем удовольствия.

— Это просто, надежно и быстро. Полежишь пару часов в ящике с опилками, поспишь, потом переберешься в комфортабельную каюту. Я бы с радостью с тобой поменялся, мне-то эти ящики таскать.

— Ладно, ты прав, извини, — со вздохом признала Чарген, опять потерлась щекой о плечо следователя — уж очень нравилось ей это ощущение. — Просто я слишком расслабилась, такое чувство, как будто мы уже в безопасности, а ведь это пока видимость. И как я попаду в этот ящик? То есть мне опять надо надеть парик, чтобы никто не узнал?

— Душан обещал подогнать фургон прямо к дому, упакуем тебя по дороге.

— Я боюсь темноты и замкнутых пространств, — тихо напомнила она. — В детстве случайно оказалась заперта в шкафу. Не уверена, что справлюсь с этим.

— Придется тебя вырубить и постараться управиться побыстрее, — после короткой паузы рассеянно проговорил Шешель.

Несколько секунд они помолчали, пока Чара пыталась придумать новый важный вопрос, чтобы не погрузиться опять в пучину мрачных мыслей, для которых добавился еще один повод. Стоило представить, что ее заколотят в маленький темный ящик, и уже сейчас начинало трясти от страха. Но ничего так и не придумалось, и Чарген решила воспользоваться другим доступным способом борьбы с тяжелыми мыслями.

Погладила ладонью лежащего рядом мужчину по груди, по животу, а сводом стопы — по ноге вверх, по голени, по колену, на бедро. С удовольствием отметила, что эти ее прикосновения вызывают однозначную реакцию, и приподнялась на локте, чтобы вдохновенно, с удовольствием поцеловать чувствительную шею. Стеван запрокинул голову, охотно позволяя это.

— Если ты надеешься так уговорить не сажать тебя в ящик, это не поможет, — со смешком предупредил он.

— Дурак. Не напоминай мне про этот ящик, — проворчала она и подвинулась, чтобы закрыть болтуну рот поцелуем. Только она немного расслабилась и настроилась на позитивный лад!

К счастью, продолжать тему Шешель не стал и вообще умолк, так что Чара поспешила развить успех, уселась верхом. Подсохшие волосы тут же полезли в лицо, она выпрямилась, отфыркиваясь, отбросила их за спину. В первый момент — просто потому, что они действительно мешали, но потом поймала жадный взгляд любовника и прогнулась уже намеренно, красуясь, тряхнула головой. Предложение Стеван принял, его ладони неспешно огладили ее талию, приласкали грудь.

Потом одна опять вернулась на талию, потянула, заставляя наклониться. Волосы снова попытались попасть в лицо, но мужчина с явным удовольствием собрал локоны в обе горсти.

Чара с иронией подумала, что у господина Сыщика все же есть как минимум одна маленькая слабость: длинные женские волосы. И как здорово, что уж эта деталь ее внешности — настоящая, если не считать их цвета.

Последнюю опасную мысль Чарген поспешила откинуть, а потом на некоторое время стало совсем не до тревог и страхов.

Появления Душана Чайки они дождались на той же постели, но сидя и уже полностью одетыми. Чара почти с нежностью сменила жуткие тряпки на собственное платье, хотя, конечно, предпочла бы сменить это платье и белье на чистое.

Стараясь отвлечься от предстоящего потрясения, Чарген изо всех сил пыталась разговорить спутника на любую тему. Тот, кажется, понял ее проблему и неожиданно решил войти в положение, во всяком случае, разговорился быстро. В основном, конечно, он и рассказывал — о дирижаблях, о Регидоне, о Зоринке, когда Чарген высказала мысль поступить туда учиться. А еще он знал бесчисленное множество следственных баек, и с его чувством юмора все это звучало очень увлекательно.

Капитан вернулся один, без машины, но с двумя свертками, в одном из которых оказалась одежда для Шешеля — раздолбанные ботинки, синие штаны, синяя роба и смешная кепка. Собственную одежду Стевана Чайка убрал в свой чемодан, туда же спрятали и пистолет, все равно быстро вытащить его из-под робы невозможно.

— Красавец-мужчина! — не удержалась от замечания Чарген, насмешливо разглядывая переодетого следователя. — Зря только фингал смыли.

В новый наряд тот вписался удивительно органично, словно родной, словно именно в таком проводил большую часть времени. Особенно если надвинуть козырек и спрятать уж очень цепкий взгляд. Не хватало цигарки в уголке рта, и образ вышел бы завершенным, у него даже как будто осанка поменялась.

А вот второй бумажный пакет произвел на Чару еще более неизгладимое впечатление.

— Душан, я вас уже люблю, так и знайте! — сообщила она, с нежностью вцепившись в свежий, еще теплый слоеный рогалик.

Пилот рассмеялся, но с некоторым опасением покосился на Шешеля. Чарген, заметив это, едва не захихикала. Ревности, что ли, ждал? Наивный.

А потом погрустнела, когда поняла, что была бы не против, если бы…

— Хочешь? — щедро предложила она все-таки своему товарищу по несчастью, который тоже ел какие-то пирожки, но совсем не такие аппетитные.

— Я, конечно, тронут, но я сладкую сдобу не люблю, — усмехнулся господин Сыщик.