Шешель и шельма
Часть 19 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— А вы? — предложила Чара хозяину.
— Ешьте, — улыбнулся он. — Я не голоден, а вам полезно сладкое, после всего пережитого.
Оставшийся до погрузки час прошел в той неповторимой атмосфере, когда одной проблемой оказываются связаны люди, у которых нет больше ничего общего и которые скоро навсегда расстанутся. И обсуждать ее вроде бы глупо, все пять раз оговорено, и о чем-то светски болтать совсем не тянет.
Капитан явно предпочел бы пофлиртовать с хорошенькой Цзетаной или почитать одну из книг, которые лежали в чемодане, но при Шешеле ему неловко было делать первое, а при девушке — второе. Чара тоже с удовольствием поговорила бы с кем-то из мужчин, но светский разговор ни о чем не клеился, только усугубляя чувство неловкости, а для чего-то большего мысли ее слишком занимал все тот же Шешель. Который, в свою очередь, при появлении постороннего напрочь растерял всю свою говорливость и с невозмутимостью изваяния сидел на стуле, рассеянно оглядываясь и о чем-то размышляя. Его ожидание явно не тяготило, вот уж точно — настоящий снайпер.
Появление возле дома автомобиля с облегчением восприняла даже Чара, которой совсем не хотелось прятаться в коробку. Хотя там-то тоже предстояло ждать, причем в гораздо менее удобных условиях.
Трясти Чарген, независимо от раскачивающегося кузова фургона, начало ровно в тот момент, как она села в стружку, насыпанную в продолговатый ящик, жутковато похожий на гроб, разве что пошире. Таких в кузове стояло несколько, а из людей компанию Чаре составляли только Шешель и Чайка.
— Не волнуйся, дырок полно во всех стенках, — успокоил ее следователь, аккуратно пытаясь отцепить побелевшие от напряжения пальцы будущего ценного груза от бортика ящика.
— А можно мне твою зажигалку? Ну или какой-нибудь еще источник света…
— Хочешь сгореть заживо? — мрачно спросил следователь. — Цвета, я тебя сейчас правда вырублю.
— Вырубай, — обреченно кивнула она.
— Погодите, у меня же ручка есть, — опомнился капитан.
— Какая ручка? — растерялся Стеван, а Чара уставилась на Душана с отчаянной надеждой во взгляде.
Про ручку она тоже не поняла, но «погодить» готова была очень долго, лишь бы ее не запихивали в ящик.
— Сувенир. Там очень слабый белый светлячок, местные такими деньги проверяют. Я ее с собой вожу — ручка хорошая, но писать ею очень неудобно, самое то в дорогу, когда много не надо.
Чарген приняла подношение и теперь столь же отчаянно цеплялась за свой будущий маяк, выпустив наконец бортик ящика.
— Убери в рукав, так, чтобы наружу светлячок торчал, — велел Шешель. Чара не поняла зачем, но все же послушалась. — До встречи в небе.
Чарген ойкнула и вздрогнула, когда следователь одной рукой перехватил ее за горло, а второй больно нажал на какую-то точку у основания шеи. Последнее, что Чарген видела, прежде чем лишиться сознания, — слабая фиолетовая вспышка магического воздействия.
Чайка молчал, помогая следователю уложить бессознательную девушку, закрыть ящик и аккуратно приладить на место «волшебные» пломбы — такие, которые легко можно снять, зная секрет. Капитан понимал, что лезть в чужие дела со своими замечаниями глупо, да и тысячу раз прав Шешель: нет других вариантов. Но молчал все равно укоризненно, потому что насмерть перепуганную девушку было искренне жаль, и стоило хотя бы сказать ей что-то ободряющее перед тем, как вот так…
— Не скрипи на меня так зубами, эта дамочка крепче, чем кажется, — проворчал Стеван наконец.
— Я не знаю, что там с ее крепостью, но напугана она была всерьез. У нее же явно фобия. Она и умереть в этом ящике может с перепугу…
— Значит, нам надо как можно быстрее погрузить все это и выгнать проверяющих, чтобы достать ее на свет, — пожал плечами следователь.
Как человек совсем непугливый по жизни и напрочь лишенный каких-либо фобий, он был совершенно уверен, что проблема преувеличена и ничего страшного с женщиной не случится. Однако с каждой минутой тревога покусывала все сильнее. То ли слова Чайки запали в голову, то ли тоскливо-обреченный взгляд Цветаны, которая до сих пор не давала повода считать себя отъявленной трусихой.
И Стеван непроизвольно прислушивался, ожидая криков и стука из ящика: эффекта того фокуса, которым он отправил спутницу отдыхать, могло хватить максимум на час, который пролетел за погрузкой. Потом потянулись нервные минуты ожидания, которые, как назло, не получалось сократить: в трюме постоянно толклись посторонние. То кому-то не понравилось закрепление пары контейнеров, пришлось переделывать, то какие-то проблемы с сопроводительными бумагами на два мешка почты. Час, другой — из ящика не доносилось ни звука. Конечно, в «умереть» Шешелю совсем не верилось, но…
Он волновался. За нее. Несмотря ни на что. Поэтому, когда трюмы наконец закрылись и дали разрешение на взлет, после одобряющего кивка Чайки — можно, никто не сунется, — отправился вызволять спутницу едва ли не бегом, благо сорвать крышку он мог и в одиночестве.
Что все плохо, он понял, когда Цветана не откликнулась. А открыв ящик, убедился в этом. И на мгновение замер в беспомощной растерянности, не зная, что с этим делать. Свернувшись калачиком, насколько позволяли размеры ящика, она судорожно вцепилась обеими руками в ручку, не сводила с нее совершенно стеклянного взгляда и мелко-мелко тряслась всем телом.
— Цвета! — окликнул он, коснулся локтя, тряхнул…
Попытался. Тело было напряжено так, что пошевелить ее не получилось. На ощупь это выглядело один в один трупное окоченение, только дрожь и выдавала, что она жива.
— Цвета! — позвал снова, потянул — без толку.
Нужный ящик стоял на другом, тянуться было неудобно, пришлось тоже залезать в него, благо места оставалось предостаточно. Опять потянул за плечо, поднял — ровно в том же положении, в котором она находилась до этого. Кое-как вытащил, ругаясь сквозь зубы. По-хорошему стоило бы отнести ее в каюту и позвать врача, в штаге такой был, но…
Он никак не мог поверить, что все это на самом деле. Ну правда, она пару часов просидела в ящике, что могло случиться?! А вот случилось.
Стеван опустился прямо на пол, привалившись спиной к какому-то тюку, угнездил Чару у себя на коленях, отгоняя неприятное ощущение, что держит в руках деревянную болванку.
— Да чтоб тебя… Цвета! Или как там тебя на самом деле? Биляна? Посереть!..
Не помогли оклики, тряска и пара легких пощечин. В раздражении он вывернул из ее рук светлячка с ручкой, который злил тем, что прицельно светил в глаз, и вот это неожиданно возымело действие.
Она закричала, забилась, из глаз хлынули слезы. Шешель испытал облегчение — это состояние было гораздо более знакомым и не настолько впечатляло. Сжал крепче на несколько секунд, пережидая крики и не позволяя удариться или ударить его. А потом силы разом оставили молодую вдову, она обмякла и разрыдалась тихо, безутешно, цепляясь за робу на его груди.
— Все в порядке, — тихо заверил он. Провел рукой по волосам, собранным в мягкую косу, выбрал несколько запутавшихся завитков стружки. — Все позади, мы в безопасности. Ты молодец, ты справилась, летим домой.
Они долго так просидели. Чара рыдала, Стеван обнимал ее, гладил по голове и спине, говорил что-то рассеянно-приободряющее.
И даже если бы он задался таким вопросом, то, наверное, и самому себе не смог бы ответить почему. Почему возится сейчас с этой сомнительной девицей, вместо того чтобы хорошенько встряхнуть и оттащить к врачу, что обязательно сделал бы в такой ситуации раньше. Почему несет всю эту утешительную чушь. Почему, наконец, чувствует себя виноватым в ее состоянии, хотя никак не мог на него повлиять. Ну не достанешь так просто и так быстро надежное снотворное, которое позволило бы ей спокойно проспать все эти часы, а другого выхода, кроме как с ящиками, не нашлось. Он-то нашелся чудом!
— Цепляйся, — велел Шешель, когда истерика окончательно прошла и Чарген только изредка тихо всхлипывала, продолжая молча к нему жаться. — Попробую отнести тебя в каюту.
— Попробуешь? — тихо и сипло спросила Чара.
— Ну а вдруг не донесу? Ты, знаешь ли, тяжелая, а я уже за сегодня натаскался на год вперед.
Проявлять гордость она не стала, послушно уцепилась за крепкие плечи. Да следователь явно не ждал от нее излишней стойкости, просто дурачился, потому что какой бы тяжелой она ни была, а поднялся с этой ношей он прямо так, с пола.
С капитаном в сопровождении какого-то немолодого мужчины в гражданском они столкнулись буквально на выходе из трюма.
— Цветана? Как вы? — с искренним сочувствием спросил Чайка.
— Терпимо, — нехотя заверила Чарген, у которой не было никаких сил разговаривать и тем более улыбаться посторонним.
— Это доктор Меккель, — представил тем временем капитан, придерживая Шешелю дверь. — Я попросил его осмотреть вас.
— Нет нужды, я… — поспешила заверить Чара.
— Доктор очень кстати, — одновременно с ней одобрил следователь, встряхнув свою ношу, которая от такого резкого движения ойкнула и едва не прикусила язык. Намек оказался более чем прозрачным, больше она спорить не стала, только вцепилась крепче. — Пойдемте.
Каюту им, к радости Чарген, выделили одну на двоих — единственную свободную. Пассажирских мест на дирижабле имелось немного, рейс был больше грузовым, те, что имелись, выкупались заранее, а эту придерживали «для своих». Капитан благородно предлагал уступить свою, но его заверили, что они прекрасно разместятся вдвоем.
Осмотра доктора Чарген опасалась по вполне объективной причине: вдруг он окажется слишком внимательным и обратит внимание на магическое воздействие, которому подверглось тело? Шанс невелик, такие вещи надо специально искать, но мало ли!
К счастью, ничего этакого доктор не нашел, заверил, что стресс сильно на ней не сказался, выдал какие-то успокаивающие капли и прописал здоровый сон. Последней рекомендации Чарген последовала особенно охотно: пережитое в ящике оставило ее совершенно опустошенной и обессиленной. Даже мысли о господине Сыщике сейчас не тревожили. Кое-как раздевшись, Чара забралась в постель и отключилась еще до возвращения следователя, вежливо покинувшего каюту, чтобы не мешать осмотру.
ГЛАВА 8
Поступать правильно зачастую не очень-то приятно
Обратный перелет из Регидона в Ольбад Чарген решила считать компенсацией дороги туда и искренне наслаждалась процессом. По-прежнему не хватало только смены одежды, но это неудобство показалось ничтожным, особенно после того, как она аккуратно перестирала нижнее белье и более-менее отчистила платье.
Со своим особым отношением к Шешелю она смирилась. И хоть порой позволяла себе помечтать о несбыточном, тем более в мелочах явственно сквозила его ответная симпатия, но очень осторожно. Чара прекрасно сознавала, что счастливой супружеской пары из них двоих не выйдет: открывать собственное прошлое господину Сыщику более чем опрометчиво, а вечно водить его за нос в шкуре Цветаны она не сумеет. Да и не захочет, если совсем честно.
Поэтому Чарген приняла твердое решение: насладиться процессом сейчас, избавиться от браслета в Беряне и вычеркнуть следователя из собственной жизни. Совсем. Продать квартиру, начать с чистого листа. Да, больно и трудно, но она просто не сможет дальше убедительно изображать «мышку», каждый раз видя его и вспоминая все эти приключения. И поцелуи. И ласкающие прикосновения его рук…
Жить с таким принятым решением стало грустно, но гораздо легче, чем до него. Видимо, потому, что Чара понимала его единственную правильность.
Хотя помнить о нем и следовать ему с каждым днем становилось все сложнее, потому что в спокойной, расслабленной обстановке она все лучше узнавала этого человека и все больше сердилась на судьбу за ее жестокую иронию. Потому что из всех мужчин, которых Чарген встречала, — и речь совсем не о любовниках и «жертвах», а о мужчинах в общем, — именно господин Сыщик подходил ей лучше всего. Почти идеально.
С ним было хорошо в постели. С ним нравилось просто молчать, читая рядом книги. С ним было интересно разговаривать о каких-то серьезных посторонних вещах. С ним было весело дурачиться, обмениваться насмешливыми замечаниями и подтрунивать друг над другом. На сторонний взгляд, порой грубо, но, главное, процесс доставлял удовольствие обоим.
С некоторым удивлением Шешель выяснил, что его спутница умеет и любит играть в клетки — стратегическую игру на доске с фигурами. С еще большим изумлением обнаружил, что играет она в них неплохо и выигрывает три из десяти. И это его удивление с нотками уважения Чаре тоже очень нравилось и чрезвычайно льстило…
Конечным пунктом следования дирижабля была не Беряна, но остановку в столице он делал, поэтому удалось обойтись без пересадок.
В Ольбад блудные дети вернулись глубокой ночью, что встретила россыпью звезд на ясном небе и обилием знакомых запахов, от которых с непривычки кружилась голова. Несмотря на позднее время, возле здания порта дежурили автомобили такси, поэтому с транспортом проблем не возникло.
— Куда мы едем? — тихо, стараясь спрятать напряжение в голосе, спросила Чарген.
Тревога затеплилась в ней еще тогда, когда дирижабль причаливал, и с каждой минутой только крепла. Наверное, дело было в предстоящем расставании: короткая сказка кончилась, пора возвращаться в действительность и выкидывать из головы и сердца возмутительно прочно обосновавшегося там мужчину.
— Ко мне, — спокойно отозвался следователь. — В управлении все равно сейчас никого нет, и тащиться туда не хочется. А тот специалист, который ответственен за артефакт теперь, живет гораздо ближе ко мне, чем к зданию СК. Или тебя отвезти домой?
— Нет, — рассеянно отмахнулась она. — Не хочу оставаться там сейчас, да еще одна…
Возвращаться в дом к Ралевичу не собиралась: сейчас явно неподходящий момент вскрывать его сейф, если в нем вообще что-то осталось после наверняка прошедших обысков. В той каморке, где ютилась под именем Цветаны Лилич, тем более делать нечего. Ну а другой, более настоящий дом… Как это ни смешно, а везет он ее именно туда.
Те добрососедские отношения, которые прежде связывали Чару с господином Сыщиком, не предполагали приглашения в гости, поэтому в квартире следователя мошенница никогда раньше не бывала и сейчас, когда пришла вслед за ним туда, оглядывалась с искренним любопытством. И смешанным чувством досады и сочувствия.
Здесь было… пусто. Квартира очень походила на ее собственную — три комнаты, просторная кухня-столовая, но две оказались закрыты, в них хозяин ее даже не повел. Отшутился: «Туда лучше не заходить, я там не бываю, мало ли что завелось за годы».
Кухня тоже, похоже, не пользовалась большой популярностью. Обставленной со вкусом и любовью, ей явно не хватало мелочей, какие расползаются по всем поверхностям даже у самой аккуратной и чистоплотной хозяйки. Салфетки, скатерти, симпатичные безделушки, красивые баночки для пряностей, прихватки и полотенца, крючки для тех вещиц, которые редко бывают нужны, но занимают на полках слишком много места, — всего этого не было. То есть крючки были, но пустовали.
Одна сковородка, одна небольшая кастрюлька, слегка закопченный чайник, единственная сохнущая на столе кверху донцем кружка. Человек, который здесь жил, здесь… не жил. Он изредка заходил, что-то разогревал, пил чай и аккуратно убирал за собой. И никогда не приводил гостей.
Чуть менее удручающее впечатление производила спальня, она же единственная по-настоящему обжитая комната. Помимо широкой низкой кровати, здесь стояли платяной шкаф, книжный и секретер, несколько полок занимали книги, на полках сверху возвышались аккуратные стопки журналов и газет. Привлекали внимание тикавшие на стене старые часы в резном корпусе, покрытом темно-вишневым лаком. На прикроватной тумбочке у телефона лежал какой-то пухлый желтый журнал, в который Чара сунула нос, пока Шешель доставал из шкафа свежее полотенце. Правда, тут же поспешно вынула обратно: название «Вестник судебно-медицинской экспертизы» не обещало ничего приятного.
— А халат у тебя есть? — спросила Чара, взяв полотенце из рук хозяина квартиры.
— Ешьте, — улыбнулся он. — Я не голоден, а вам полезно сладкое, после всего пережитого.
Оставшийся до погрузки час прошел в той неповторимой атмосфере, когда одной проблемой оказываются связаны люди, у которых нет больше ничего общего и которые скоро навсегда расстанутся. И обсуждать ее вроде бы глупо, все пять раз оговорено, и о чем-то светски болтать совсем не тянет.
Капитан явно предпочел бы пофлиртовать с хорошенькой Цзетаной или почитать одну из книг, которые лежали в чемодане, но при Шешеле ему неловко было делать первое, а при девушке — второе. Чара тоже с удовольствием поговорила бы с кем-то из мужчин, но светский разговор ни о чем не клеился, только усугубляя чувство неловкости, а для чего-то большего мысли ее слишком занимал все тот же Шешель. Который, в свою очередь, при появлении постороннего напрочь растерял всю свою говорливость и с невозмутимостью изваяния сидел на стуле, рассеянно оглядываясь и о чем-то размышляя. Его ожидание явно не тяготило, вот уж точно — настоящий снайпер.
Появление возле дома автомобиля с облегчением восприняла даже Чара, которой совсем не хотелось прятаться в коробку. Хотя там-то тоже предстояло ждать, причем в гораздо менее удобных условиях.
Трясти Чарген, независимо от раскачивающегося кузова фургона, начало ровно в тот момент, как она села в стружку, насыпанную в продолговатый ящик, жутковато похожий на гроб, разве что пошире. Таких в кузове стояло несколько, а из людей компанию Чаре составляли только Шешель и Чайка.
— Не волнуйся, дырок полно во всех стенках, — успокоил ее следователь, аккуратно пытаясь отцепить побелевшие от напряжения пальцы будущего ценного груза от бортика ящика.
— А можно мне твою зажигалку? Ну или какой-нибудь еще источник света…
— Хочешь сгореть заживо? — мрачно спросил следователь. — Цвета, я тебя сейчас правда вырублю.
— Вырубай, — обреченно кивнула она.
— Погодите, у меня же ручка есть, — опомнился капитан.
— Какая ручка? — растерялся Стеван, а Чара уставилась на Душана с отчаянной надеждой во взгляде.
Про ручку она тоже не поняла, но «погодить» готова была очень долго, лишь бы ее не запихивали в ящик.
— Сувенир. Там очень слабый белый светлячок, местные такими деньги проверяют. Я ее с собой вожу — ручка хорошая, но писать ею очень неудобно, самое то в дорогу, когда много не надо.
Чарген приняла подношение и теперь столь же отчаянно цеплялась за свой будущий маяк, выпустив наконец бортик ящика.
— Убери в рукав, так, чтобы наружу светлячок торчал, — велел Шешель. Чара не поняла зачем, но все же послушалась. — До встречи в небе.
Чарген ойкнула и вздрогнула, когда следователь одной рукой перехватил ее за горло, а второй больно нажал на какую-то точку у основания шеи. Последнее, что Чарген видела, прежде чем лишиться сознания, — слабая фиолетовая вспышка магического воздействия.
Чайка молчал, помогая следователю уложить бессознательную девушку, закрыть ящик и аккуратно приладить на место «волшебные» пломбы — такие, которые легко можно снять, зная секрет. Капитан понимал, что лезть в чужие дела со своими замечаниями глупо, да и тысячу раз прав Шешель: нет других вариантов. Но молчал все равно укоризненно, потому что насмерть перепуганную девушку было искренне жаль, и стоило хотя бы сказать ей что-то ободряющее перед тем, как вот так…
— Не скрипи на меня так зубами, эта дамочка крепче, чем кажется, — проворчал Стеван наконец.
— Я не знаю, что там с ее крепостью, но напугана она была всерьез. У нее же явно фобия. Она и умереть в этом ящике может с перепугу…
— Значит, нам надо как можно быстрее погрузить все это и выгнать проверяющих, чтобы достать ее на свет, — пожал плечами следователь.
Как человек совсем непугливый по жизни и напрочь лишенный каких-либо фобий, он был совершенно уверен, что проблема преувеличена и ничего страшного с женщиной не случится. Однако с каждой минутой тревога покусывала все сильнее. То ли слова Чайки запали в голову, то ли тоскливо-обреченный взгляд Цветаны, которая до сих пор не давала повода считать себя отъявленной трусихой.
И Стеван непроизвольно прислушивался, ожидая криков и стука из ящика: эффекта того фокуса, которым он отправил спутницу отдыхать, могло хватить максимум на час, который пролетел за погрузкой. Потом потянулись нервные минуты ожидания, которые, как назло, не получалось сократить: в трюме постоянно толклись посторонние. То кому-то не понравилось закрепление пары контейнеров, пришлось переделывать, то какие-то проблемы с сопроводительными бумагами на два мешка почты. Час, другой — из ящика не доносилось ни звука. Конечно, в «умереть» Шешелю совсем не верилось, но…
Он волновался. За нее. Несмотря ни на что. Поэтому, когда трюмы наконец закрылись и дали разрешение на взлет, после одобряющего кивка Чайки — можно, никто не сунется, — отправился вызволять спутницу едва ли не бегом, благо сорвать крышку он мог и в одиночестве.
Что все плохо, он понял, когда Цветана не откликнулась. А открыв ящик, убедился в этом. И на мгновение замер в беспомощной растерянности, не зная, что с этим делать. Свернувшись калачиком, насколько позволяли размеры ящика, она судорожно вцепилась обеими руками в ручку, не сводила с нее совершенно стеклянного взгляда и мелко-мелко тряслась всем телом.
— Цвета! — окликнул он, коснулся локтя, тряхнул…
Попытался. Тело было напряжено так, что пошевелить ее не получилось. На ощупь это выглядело один в один трупное окоченение, только дрожь и выдавала, что она жива.
— Цвета! — позвал снова, потянул — без толку.
Нужный ящик стоял на другом, тянуться было неудобно, пришлось тоже залезать в него, благо места оставалось предостаточно. Опять потянул за плечо, поднял — ровно в том же положении, в котором она находилась до этого. Кое-как вытащил, ругаясь сквозь зубы. По-хорошему стоило бы отнести ее в каюту и позвать врача, в штаге такой был, но…
Он никак не мог поверить, что все это на самом деле. Ну правда, она пару часов просидела в ящике, что могло случиться?! А вот случилось.
Стеван опустился прямо на пол, привалившись спиной к какому-то тюку, угнездил Чару у себя на коленях, отгоняя неприятное ощущение, что держит в руках деревянную болванку.
— Да чтоб тебя… Цвета! Или как там тебя на самом деле? Биляна? Посереть!..
Не помогли оклики, тряска и пара легких пощечин. В раздражении он вывернул из ее рук светлячка с ручкой, который злил тем, что прицельно светил в глаз, и вот это неожиданно возымело действие.
Она закричала, забилась, из глаз хлынули слезы. Шешель испытал облегчение — это состояние было гораздо более знакомым и не настолько впечатляло. Сжал крепче на несколько секунд, пережидая крики и не позволяя удариться или ударить его. А потом силы разом оставили молодую вдову, она обмякла и разрыдалась тихо, безутешно, цепляясь за робу на его груди.
— Все в порядке, — тихо заверил он. Провел рукой по волосам, собранным в мягкую косу, выбрал несколько запутавшихся завитков стружки. — Все позади, мы в безопасности. Ты молодец, ты справилась, летим домой.
Они долго так просидели. Чара рыдала, Стеван обнимал ее, гладил по голове и спине, говорил что-то рассеянно-приободряющее.
И даже если бы он задался таким вопросом, то, наверное, и самому себе не смог бы ответить почему. Почему возится сейчас с этой сомнительной девицей, вместо того чтобы хорошенько встряхнуть и оттащить к врачу, что обязательно сделал бы в такой ситуации раньше. Почему несет всю эту утешительную чушь. Почему, наконец, чувствует себя виноватым в ее состоянии, хотя никак не мог на него повлиять. Ну не достанешь так просто и так быстро надежное снотворное, которое позволило бы ей спокойно проспать все эти часы, а другого выхода, кроме как с ящиками, не нашлось. Он-то нашелся чудом!
— Цепляйся, — велел Шешель, когда истерика окончательно прошла и Чарген только изредка тихо всхлипывала, продолжая молча к нему жаться. — Попробую отнести тебя в каюту.
— Попробуешь? — тихо и сипло спросила Чара.
— Ну а вдруг не донесу? Ты, знаешь ли, тяжелая, а я уже за сегодня натаскался на год вперед.
Проявлять гордость она не стала, послушно уцепилась за крепкие плечи. Да следователь явно не ждал от нее излишней стойкости, просто дурачился, потому что какой бы тяжелой она ни была, а поднялся с этой ношей он прямо так, с пола.
С капитаном в сопровождении какого-то немолодого мужчины в гражданском они столкнулись буквально на выходе из трюма.
— Цветана? Как вы? — с искренним сочувствием спросил Чайка.
— Терпимо, — нехотя заверила Чарген, у которой не было никаких сил разговаривать и тем более улыбаться посторонним.
— Это доктор Меккель, — представил тем временем капитан, придерживая Шешелю дверь. — Я попросил его осмотреть вас.
— Нет нужды, я… — поспешила заверить Чара.
— Доктор очень кстати, — одновременно с ней одобрил следователь, встряхнув свою ношу, которая от такого резкого движения ойкнула и едва не прикусила язык. Намек оказался более чем прозрачным, больше она спорить не стала, только вцепилась крепче. — Пойдемте.
Каюту им, к радости Чарген, выделили одну на двоих — единственную свободную. Пассажирских мест на дирижабле имелось немного, рейс был больше грузовым, те, что имелись, выкупались заранее, а эту придерживали «для своих». Капитан благородно предлагал уступить свою, но его заверили, что они прекрасно разместятся вдвоем.
Осмотра доктора Чарген опасалась по вполне объективной причине: вдруг он окажется слишком внимательным и обратит внимание на магическое воздействие, которому подверглось тело? Шанс невелик, такие вещи надо специально искать, но мало ли!
К счастью, ничего этакого доктор не нашел, заверил, что стресс сильно на ней не сказался, выдал какие-то успокаивающие капли и прописал здоровый сон. Последней рекомендации Чарген последовала особенно охотно: пережитое в ящике оставило ее совершенно опустошенной и обессиленной. Даже мысли о господине Сыщике сейчас не тревожили. Кое-как раздевшись, Чара забралась в постель и отключилась еще до возвращения следователя, вежливо покинувшего каюту, чтобы не мешать осмотру.
ГЛАВА 8
Поступать правильно зачастую не очень-то приятно
Обратный перелет из Регидона в Ольбад Чарген решила считать компенсацией дороги туда и искренне наслаждалась процессом. По-прежнему не хватало только смены одежды, но это неудобство показалось ничтожным, особенно после того, как она аккуратно перестирала нижнее белье и более-менее отчистила платье.
Со своим особым отношением к Шешелю она смирилась. И хоть порой позволяла себе помечтать о несбыточном, тем более в мелочах явственно сквозила его ответная симпатия, но очень осторожно. Чара прекрасно сознавала, что счастливой супружеской пары из них двоих не выйдет: открывать собственное прошлое господину Сыщику более чем опрометчиво, а вечно водить его за нос в шкуре Цветаны она не сумеет. Да и не захочет, если совсем честно.
Поэтому Чарген приняла твердое решение: насладиться процессом сейчас, избавиться от браслета в Беряне и вычеркнуть следователя из собственной жизни. Совсем. Продать квартиру, начать с чистого листа. Да, больно и трудно, но она просто не сможет дальше убедительно изображать «мышку», каждый раз видя его и вспоминая все эти приключения. И поцелуи. И ласкающие прикосновения его рук…
Жить с таким принятым решением стало грустно, но гораздо легче, чем до него. Видимо, потому, что Чара понимала его единственную правильность.
Хотя помнить о нем и следовать ему с каждым днем становилось все сложнее, потому что в спокойной, расслабленной обстановке она все лучше узнавала этого человека и все больше сердилась на судьбу за ее жестокую иронию. Потому что из всех мужчин, которых Чарген встречала, — и речь совсем не о любовниках и «жертвах», а о мужчинах в общем, — именно господин Сыщик подходил ей лучше всего. Почти идеально.
С ним было хорошо в постели. С ним нравилось просто молчать, читая рядом книги. С ним было интересно разговаривать о каких-то серьезных посторонних вещах. С ним было весело дурачиться, обмениваться насмешливыми замечаниями и подтрунивать друг над другом. На сторонний взгляд, порой грубо, но, главное, процесс доставлял удовольствие обоим.
С некоторым удивлением Шешель выяснил, что его спутница умеет и любит играть в клетки — стратегическую игру на доске с фигурами. С еще большим изумлением обнаружил, что играет она в них неплохо и выигрывает три из десяти. И это его удивление с нотками уважения Чаре тоже очень нравилось и чрезвычайно льстило…
Конечным пунктом следования дирижабля была не Беряна, но остановку в столице он делал, поэтому удалось обойтись без пересадок.
В Ольбад блудные дети вернулись глубокой ночью, что встретила россыпью звезд на ясном небе и обилием знакомых запахов, от которых с непривычки кружилась голова. Несмотря на позднее время, возле здания порта дежурили автомобили такси, поэтому с транспортом проблем не возникло.
— Куда мы едем? — тихо, стараясь спрятать напряжение в голосе, спросила Чарген.
Тревога затеплилась в ней еще тогда, когда дирижабль причаливал, и с каждой минутой только крепла. Наверное, дело было в предстоящем расставании: короткая сказка кончилась, пора возвращаться в действительность и выкидывать из головы и сердца возмутительно прочно обосновавшегося там мужчину.
— Ко мне, — спокойно отозвался следователь. — В управлении все равно сейчас никого нет, и тащиться туда не хочется. А тот специалист, который ответственен за артефакт теперь, живет гораздо ближе ко мне, чем к зданию СК. Или тебя отвезти домой?
— Нет, — рассеянно отмахнулась она. — Не хочу оставаться там сейчас, да еще одна…
Возвращаться в дом к Ралевичу не собиралась: сейчас явно неподходящий момент вскрывать его сейф, если в нем вообще что-то осталось после наверняка прошедших обысков. В той каморке, где ютилась под именем Цветаны Лилич, тем более делать нечего. Ну а другой, более настоящий дом… Как это ни смешно, а везет он ее именно туда.
Те добрососедские отношения, которые прежде связывали Чару с господином Сыщиком, не предполагали приглашения в гости, поэтому в квартире следователя мошенница никогда раньше не бывала и сейчас, когда пришла вслед за ним туда, оглядывалась с искренним любопытством. И смешанным чувством досады и сочувствия.
Здесь было… пусто. Квартира очень походила на ее собственную — три комнаты, просторная кухня-столовая, но две оказались закрыты, в них хозяин ее даже не повел. Отшутился: «Туда лучше не заходить, я там не бываю, мало ли что завелось за годы».
Кухня тоже, похоже, не пользовалась большой популярностью. Обставленной со вкусом и любовью, ей явно не хватало мелочей, какие расползаются по всем поверхностям даже у самой аккуратной и чистоплотной хозяйки. Салфетки, скатерти, симпатичные безделушки, красивые баночки для пряностей, прихватки и полотенца, крючки для тех вещиц, которые редко бывают нужны, но занимают на полках слишком много места, — всего этого не было. То есть крючки были, но пустовали.
Одна сковородка, одна небольшая кастрюлька, слегка закопченный чайник, единственная сохнущая на столе кверху донцем кружка. Человек, который здесь жил, здесь… не жил. Он изредка заходил, что-то разогревал, пил чай и аккуратно убирал за собой. И никогда не приводил гостей.
Чуть менее удручающее впечатление производила спальня, она же единственная по-настоящему обжитая комната. Помимо широкой низкой кровати, здесь стояли платяной шкаф, книжный и секретер, несколько полок занимали книги, на полках сверху возвышались аккуратные стопки журналов и газет. Привлекали внимание тикавшие на стене старые часы в резном корпусе, покрытом темно-вишневым лаком. На прикроватной тумбочке у телефона лежал какой-то пухлый желтый журнал, в который Чара сунула нос, пока Шешель доставал из шкафа свежее полотенце. Правда, тут же поспешно вынула обратно: название «Вестник судебно-медицинской экспертизы» не обещало ничего приятного.
— А халат у тебя есть? — спросила Чара, взяв полотенце из рук хозяина квартиры.