Шале

— Хм… даже не знаю… не уверен… — бормочу я.

Дидье трогает мою руку, и на этот раз я с изумлением осознаю, что рад прикосновению другого человека.

— Простите. Мы должны были разъяснить вам процедуру. Сейчас я отведу вас к медсестре — она уже видела вашего брата. Она возьмет мазок и, возможно, расскажет вам, чего ожидать. Тогда и решите, хотите вы видеть его или предпочтете запомнить таким, какой он был. Вы согласны?

Я киваю и с трудом заставляю себя прошептать:

— Спасибо.

У меня подкашиваются ноги и выступают слезы на глазах. Наверное, не стоило пить столько вина за ланчем. Я спотыкаюсь, и Дидье осторожно подводит меня за локоть к стулу.

— Принести вам чего-нибудь? Может, стакан воды?

Единственное, чего мне сейчас хочется, это лечь и заснуть, но я соглашаюсь выпить воды, потом делаю пару глубоких вдохов, и головокружение проходит.

— Извините. Спасибо вам. Сами понимаете, день сегодня эмоциональный. Но я уже в порядке. Можем идти к медсестре.

Сестра, пожилая женщина с добродушным лицом, совсем не говорит по-английски. С помощью Дидье она объясняет, что возьмет мазок у меня с внутренней стороны щеки, делает это, а потом заталкивает подобие гигантской ватной палочки в пластмассовую трубку.

Она долго что-то объясняет на французском, и Дидье переводит:

— Сестра сказала, что результат будет готов в течение суток, потому что, с учетом обстоятельств, анализ проведут в срочном порядке. Она читала отчеты полиции и патологоанатома, а также видела вашего брата и хочет подчеркнуть, что по состоянию… хм… в общем, по его телу и оставшейся одежде можно почти с уверенностью утверждать, что это Уилл.

Я киваю, и голова снова кружится.

— Да. Да, я понимаю.

— Еще она сказала, что вы можете увидеть его, если хотите, потому что многие родственники находят в этом утешение. Однако в данном случае, поскольку он долго пролежал в горах, тело выглядит плохо, и вы, возможно, предпочтете не смотреть на него. Но она подчеркивает — это только ваше решение.

Я киваю, на этот раз помедленней. До сих пор не могу решить, как будет лучше.

— Поскольку тело — то есть, прошу прощения, Уилл — пробыло в снегу так долго, установить причину смерти не представляется возможным, — продолжает Дидье. — Хотите, чтобы я сообщил вам некоторые детали из отчета патологоанатома, или лучше не стоит? Вы могли бы и сами его прочитать, но отчет на французском.

— Скажите, что там написано; я хочу знать, — с удивлением слышу я собственный голос, хотя на самом деле не знаю, нужно ли. Это все равно ничего не изменит.

Дидье кивает.

— Хорошо. Судя по всему, произошло падение — сломано несколько костей и основание черепа. Высота была большая — это объясняет в том числе, почему его не нашли, ведь тело лежало далеко от склона. Он погиб мгновенно и не страдал. Надеюсь, это немного вас утешит.

Я киваю.

— Спасибо. Мне важно было это узнать.

— Я могу также напомнить, во что он был одет. На нем была голубая лыжная куртка «Спайдер» и черные брюки — они разложились сильнее, поэтому фирму установить не удалось. Вы не помните, какой…

Я трясу головой.

— Простите, это было так давно… Я не помню, в чем он катался.

Я не добавляю, что не стал проявлять фотографии, которые сделал в ту поездку. Не хотел ворошить воспоминания.

— Ничего страшного. Результаты анализа поступят очень быстро и всё подтвердят. Теперь осталось решить, хотите ли вы увидеть вашего брата.

Я вдруг понимаю, что принял решение.

— Нет. Благодарю. Думаю, я воспользуюсь советом медсестры — запомнить его таким, какой он был. Думаю, Уилл и сам этого хотел бы.

Но я знаю, что это неправда. Ему было бы наплевать, захочу я смотреть на его труп или нет. Единственное, чего он хотел бы, — это остаться в живых.





54




Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

Реа




До сих пор мне удавалось избегать продолжительного общения с Адамом. Он не выказал никаких признаков узнавания, когда мы завтракали, да и, как сказал Кэмерон, с чего бы? Это произошло так давно, и в тот день стоял такой холод, что мы были закутаны по уши и он даже не видел моего лица. И вообще, у него было двадцать лет на то, чтобы разобраться в ситуации и предпринять какие-то действия, а он ни разу не дал о себе знать. Соответственно, мне не о чем волноваться.

Но я ощущаю совсем другое. Чувство вины, преследовавшее меня два десятилетия, и та наша ложь лежат на моей душе тяжелым грузом. Я больше не могу его тащить. Не могу проводить время с братом человека, в смерти которого я — по крайней мере, частично — тоже повинна. Не могу притворяться, что сочувствую его потере, потому что эта потеря произошла по моей — нашей — вине, и мы лгали о ней так долго.

— Дороги уже открыты, — говорю я Хьюго. — Мы ведь можем уехать? Сослаться на какую-нибудь чрезвычайную ситуацию на работе или что-то в этом роде? Уверена, Саймон поймет.

Хьюго вздыхает.

— Нам и так осталось всего пара дней. Я уже говорил: будет очень сложно попасть на другой рейс после всего, что тут случилось, да и Саймону с Кэмероном это покажется грубостью с нашей стороны, а мне очень нужно, чтобы они оба согласились со мной сотрудничать. Поэтому нет, прости, но нам придется остаться. В конце концов, — он обводит рукой нашу комнату, — есть места и похуже, в которых можно застрять, правда? Милли так о нас заботится, да и компания не так уж плоха.

— Это правда, но я не могу больше сидеть тут взаперти, особенно теперь… когда этот человек с нами. И, кажется, Кэм… Кэмерон снова собирается к нам на ужин? Он просто отвратителен — хоть в этом ты согласен со мной? С меня хватит подобного общения.

— Обычно тебе нравятся вечеринки.

— Только не сейчас. Мы можем уехать домой?

Хьюго прищуривается.

— В чем все-таки дело? Ты что-то от меня скрываешь?

Я чувствую, что краснею.

— Нет, конечно.

Я не могу ему сказать. Он бросит меня, если узнает, что я виновна в смерти человека, да еще и лгала об этом долгие годы. И тогда я окажусь практически на улице — одна, без копейки в кармане. В точности, как на тот момент, когда Кэмерон заставил меня тайком проникнуть на вечернику к Хьюго в Музее естественной истории. В последнем моем приличном платье, по уши в долгах и с судебными приставами, стучащимися в двери. Жить с Хьюго может быть скучно, но в целом он неплохой человек, и нищета пугает меня гораздо больше. Все очевидно.

Хьюго берет меня за руку.

— Это из-за того, что ты не хочешь детей? Поэтому не хочешь оставаться здесь со мной? Всё в порядке, за таблетки я тебя уже простил. Мы можем подождать. Я просто предпочел бы, чтобы ты поговорила со мной, а не принимала противозачаточные за моей спиной, но… я все равно тебя люблю. Ты мне нужна. А будущий ребенок — это вишенка на торте.

Я сразу смягчаюсь. Сжимаю его ладонь.

— Всё в порядке. Нам не нужно ждать. Я уже перестала принимать таблетки. Но все равно хочу скорее домой.

Но он отнимает свою руку.

— Так легко ты меня не перехитришь. Прости, Реа, но мы остаемся.





55




Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

Хьюго



— Это шале было построено в две тысячи шестнадцатом году, — разливается Кэмерон, — хотя может показаться, что оно стоит тут уже давно. Весь камень местный, за исключением мрамора на кухне, одного из лучших на рынке. Как вы видите, на стенах у нас рисунки Бэнкси — никакой альпийской чепухи вроде деревянных сердечек и лыж для наших гостей. Покрывала из натурального меха, потому что это нравится клиентам, но мы можем заменить их на искусственные, если гости озабочены вопросами экологии — только предупредите. Правда, такого практически не бывает. Шампанское — «Боланже», если клиенты не попросят другое; во всех комнатах парфюмированные свечи люксового сегмента — мы предлагаем разные бренды и ароматы, перечислив их в электронном письме, которое отправляем гостям до прибытия. Любое желание — от трансфера на вертолете до стейков из аллигатора на ужин — мы с радостью удовлетворим; естественно, за соответствующую плату. Все делается на заказ — богатые это любят.

Весь остаток дня Кэмерон таскал меня по своим шале. В моих глазах он остается полным придурком, но, должен признать, шале действительно впечатляющие, а сам он на рынке роскоши как рыба в воде.

— Сколько недель в году у вас обычно полная бронь? — спрашиваю я.

Кэмерон бросает на меня недовольный взгляд, хотя вопрос, безусловно, вполне разумный.

— Обычно зимой мы полностью забронированы, плюс еще летом пару недель. Но встречаются такие клиенты, у которых денег больше, чем здравого смысла, — с них можно запрашивать просто бешеные суммы за пик зимнего сезона. Иногда богатые семьи бронируют дома вроде вашего на весь сезон: привозят с собой детей, нянек, учителей и тому подобное, прилетают на частном самолете или вертолете, благо у нас есть посадочная площадка. Могут провести тут в результате не больше пары недель, а мы получаем полную оплату за несколько месяцев. Некоторые приезжают и даже не катаются. Не представляю, зачем им платить такие деньги, какие мы с них запрашиваем, но они платят, так что я не жалуюсь.

— Звучит неплохо, — говорю я, прикидывая, соответствует ли отношение Кэмерона к клиентам подходу компании «Редбуш», которая славится своим индивидуальным сервисом. — А сам ты часто… хм… общаешься с гостями?

Он издает странный звук, больше похожий на лай, который, как я успел узнать, считается у него смехом. В который раз за неделю я жалею, что со мной нет Оливии — она гораздо лучше умеет обращаться с типами вроде Кэмерона. И она куда надежней Реа, говоря к слову.

— Вот уж нет, — отвечает он. — На этой неделе я показался только потому, что ты — большая шишка в «Редбуше», да еще и Саймона с собой привез. Завтра же уберусь отсюда. Обычно я приезжаю только покататься на лыжах или на велосипеде, да еще чтобы приструнить персонал. Кстати, о персонале — до сих пор не знаю, как отреагировать на выходку Милли прошлым вечером. В целом она отличный сотрудник — не катается на лыжах, не ходит на свидания и не напивается, насколько мне известно, — но такая неловкость в присутствии гостей просто непростительна.

— Это была обычная ошибка, — говорю я. — С каждым может случиться. Прошу, не увольняй ее. Всю неделю она работала идеально.

Сейчас не время указывать на это Кэмерону, но он нуждается во мне не меньше, чем я в нем. Надеюсь, он поймет подоплеку моих слов: «Я не стану вести дела с человеком, который может уволить сотрудницу за что-то подобное», — хоть до конца и не уверен. Бедняжка Милли! Не хватало еще чтобы она лишилась работы из-за какого-то разбитого графина.

— Хмм… — бормочет Кэмерон. — Ты у нас, значит, добренький, не то что я. С другой стороны, очень сложно будет найти ей замену в высокий сезон, а ведь он уже на подходе.