Сейчас и навечно

– О боже, – прошептала я.

Я прикрыла лицо руками, подглядывая за ними сквозь пальцы, но Сойер аккуратно поймал малышку и посадил ее на бедро.

– А теперь время перекусить. – Он взглянул на меня и засмеялся. – Можешь убрать руки, она в безопасности. Присоединишься к нам?

– Я не хочу мешать вам…

– Все в порядке, мы здесь каждую субботу.

Сойер посадил Оливию на покрывало, где она нашла свое недоеденное печенье, и порылся в коляске, достав из нее фрукты.

– Яблоко или банан?

– Яблоко, – сказала я.

Он бросил его мне, и, поймав его, я села с ними на покрывало. Мы ели и разговаривали, а Оливия помогала нам сосредоточиться на чем-то другом, когда воздух между нами начинал сгущаться. Прошло слишком много времени после того, как мы с Сойером оставались наедине, когда я ощущала его кожу под своими ладонями. К лицу то и дело приливал жар, и я переводила взгляд на Оливию всякий раз, когда ловила себя на подглядывании за Сойером. Дважды ловила его взгляд на себе, прежде чем он успевал отвести его.

Пожилая пара, прогуливающаяся за руку по парку, свернула в нашу сторону.

– Мы просто обязаны были вам сказать, что вы красивая молодая семья, – произнесла женщина. – Такая невероятная.

Я взглянула на Сойера.

– Ох, эм… мы не…

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо вам большое.

Пара, улыбнувшись в ответ, развернулась и пошла дальше.

– Это проще, чем объяснять, – добавил Сойер.

– Подобное уже случалось? – нарочито равнодушно поинтересовалась я.

– Да, с моим другом Джексоном, – начал он. – Он как-то присоединился к нам в субботу, и нас окружила толпа девушек с девичника, думая, что мы пара, а Оливия – наша приемная дочь.

Я сделала большой глоток воды из бутылки.

– Миленько.

– Я не потрудился сказать им правду, хотя Джексон все это время флиртовал с подружкой невесты, так что это, вероятно, сбивало с толку.

Сойеру с легкостью удавалось рассмешить меня, и я поклялась себе расслабиться и наслаждаться днем, вместо того чтобы забивать себе голову глупыми, ненужными мыслями. Я откинулась на руки, позволяя солнечному свету согревать меня.

– Джексон тоже юрист? Кажется, ты упоминал об этом.

– Да, практикующий. Адвокат, – добавил Сойер с усмешкой. И ласково улыбнулся Оливии, которая запихивала в рот дольки клубники, чередуя их с печеньем. – Специализируется на налоговом праве и работает сейчас в крупной компании.

– Налоговое право. Господи. Меня клонит в сон от одной только мысли, – простонала я и откусила яблоко, замерев. – Черт. Я только поняла, что никогда не интересовалась твоей специализацией.

– Налоговое право, – серьезно сказал Сойер, но задорный блеск в глазах тут же выдал его.

– Врунишка, – засмеялась я, хрустнув яблоком. – А на самом деле?

– Криминальное право. Я хочу быть прокурором.

– Ох, – выдохнула я, и мне показалось, что солнце скрылось за облаками. Кожа покрылась мурашками, а кусок яблока застрял в горле, который я еле проглотила. – Это тот, кто сажает людей за решетку, да?

Я прекрасно знала ответ на свой вопрос, потому что три года назад один из них стоял напротив меня в здании суда. Благодаря ему меня приговорили к трем годам тюремного заключения за хранение наркотиков в небольшом размере.

– Это еще не все, – ответил Сойер. – Федеральный прокурор представляет государство или штат в уголовных делах, выступает перед присяжными…

– Ты поэтому хочешь стать адвокатом? Наказывать тех, кто не соблюдает закон?

Он нахмурился, как будто вопрос не имел никакого смысла.

– Дело не в наказании, а в справедливости. – Его лицо осветила улыбка. – Это же не пиратский кодекс. Закон существует не для того, чтобы служить руководством к действию. Он создан, чтобы ему следовали.

– Да, так и есть, – кивнула я.

Воцарилась тишина. Ливви переворачивала тяжелые картонные страницы книги про голодную гусеницу. Ее каштановые волосы под солнечными лучами отдавали золотом.

Я кашлянула, набираясь смелости:

– Что заставило тебя выбрать это направление?


Он улыбнулся мне, но, когда начал говорить, улыбка потускнела:

– Я люблю закон. Мне нравится, что здесь лишь белое и черное. Слова на бумаге, которые обладают настоящей властью. – Он сорвал травинку и покрутил ее между пальцев. – Я хочу обладать этой властью, чтобы предотвратить то, что случилось с моей семьей.

– А что произошло?

Сойер, казалось, с трудом подбирал слова или раздумывал, а стоит ли вообще их произносить.

– Ты не обязан рассказывать. Я перешла черту. Всегда лезу, куда не просят, – мягко добавила я.

– Нет, – ответил Сойер. – Ты ведешь беседу. А у меня это не получается в последнее время.

– Ты отличный собеседник.

– Я не очень часто говорю о том случае. Или вообще никогда.

Мне так хотелось прикоснуться к нему, к его руке.

– Ты и не должен.

– Нет, я должен. Ради нее. Моя мама погибла в автокатастрофе, когда я был маленьким, – быстро выдал он, а потом сглотнул. – Ее убил пьяный водитель.

Я прикрыла рукой рот.

– О боже, Сойер. Мне так жаль. Сколько тебе было?

– Восемь. Младшему брату, Эмметту, было четыре. Худший день нашей проклятой жизни.

Мои глаза наполнились слезами, когда я представила двух маленьких мальчиков, которые только что лишились матери.

– Я не знаю, что сказать. Мне очень жаль.

Он пожал плечами, будто мог минимизировать последствия, но я заметила боль в глубине его карих глазах. Как сжались его челюсти.

– Парень, что ее убил, до этого был арестован дважды, – голос Сойера стал тверже. – И оба раза он клялся перед судьей, что больше не будет так делать, что он стал лучше. Прокурор оказался недостаточно силен, не надавил как следует. Через три недели после освобождения из тюрьмы при вождении в нетрезвом виде парень въехал на своем грузовике в машину моей мамы, когда та возвращалась с работы.

– Это ужасно, – я покачала головой.

– Мне не нравится говорить об этом, и писать о том случае я тоже не хочу, но у меня нет другого выхода.

– Что ты имеешь в виду?

– Судья Миллер попросил нас выбрать какой-то инцидент из нашей жизни и описать, как бы мы повели себя на месте прокурора.

– Это тот парень, на кого ты хочешь работать?

Сойер кивнул.

– Я планирую писать о матери, но это ужасно злит меня и…

– Причиняет боль? – аккуратно добавила я.

Сойер вздрогнул.

– У меня нет времени на боль. Может быть, в этом моя проблема. Миллер сказал, что мне не хватает чувств, – фыркнул он. – Понятия не имею, о чем он. У закона нет чувств. Только направление, которое указывает, куда тебе идти и что делать дальше.

– Но в жизни так не бывает, – сказала я.

– Что ты только что сказала? – резко переспросил Сойер.

– В жизни нет путеводной карты. Всякое случается, люди реагируют по-своему, и ни один человек не будет поступать одинаково. – Пришла моя очередь играть с травинкой в своих руках. – Некоторых людей невозможно спасти, как того засранца, который… убил твою маму. Но не все же такие.

– У него было предостаточно шансов, – мрачно ответил Сойер. – Он ими не воспользовался.

– Ты не веришь во вторые шансы? – Мой голос сделался чуть выше и отдавался в ушах.

Сойер смотрел на меня в течение минуты, его темные глаза были полны вопросов и размышлений, затем он покачал головой.

– Не знаю. Дело не в том, во что я верю, а в том, что могу сделать. Закон подвел мою мать, и я сделаю все возможное, чтобы он больше не подвел никого.

– Он звучит мудро, этот судья Миллер, – сказала я, срывая очередную травинку.

Сойер кивнул.