Салихат

– Расима-апа или Загид? – спрашиваю я.

– Расима.

– Значит, Загид еще спит, а она будить его боится. Нельзя мне тут больше, Жубаржат…

– И куда пойдешь?

– Обратно, домой…

– С ума сошла! – Жубаржат всплескивает руками. – Да они только и ждут, посадят тебя под замок и поминай как звали!

– Все равно идти мне больше некуда, да и дети там. – Я повязываю платок и тянусь за пальто. – Как вернется отец, расскажи ему все. Если захочет помочь – придет за мной.

– Погоди ты! – Жубаржат выхватывает у меня пальто и кивает на стул. – Сядь и слушай, что скажу. О детях вспомнила – это хорошо. А раз вспомнила, сама посуди: что с ними станет, коли Загид своего добьется? Да в своем ли ты уме, в самом деле, туда возвращаться? К Мазифат-апа тебе надо, в Махачкалу, вот что.

Тетя Мазифат! Как же я про нее забыла? Она добрая, всегда меня любила и относилась, как к дочери. Ее муж влиятельный человек и сможет мне помочь.

– Ты знаешь телефон?

– Ай, нет, – Жубаржат мрачнеет, – только Абдулжамал знает, может, номер у него и записан, да только где ж его отыскать…

– Значит, так поеду, – говорю я и в ответ на недоуменный взгляд мачехи объясняю: – К Мазифат-апа. В Махачкалу. Ты же сама сказала.

– Ай, нет! – повторяет Жубаржат. – Я имела в виду – только позвонить! Как сама поедешь? Туда знаешь, сколько часов пути? Уйма километров, да по безлюдным дорогам.

– Пешком дойду. – Я решительно забираю пальто у Жубаржат. – Торопиться мне надо, чтобы до темноты… Здесь уже нельзя мне. Вот-вот Загид проснется, так перво-наперво сюда прибежит. Он не Расима-апа, не поверит тебе на слово.

– Слушай, что мне в голову пришло… – Жубаржат с минуту молчит, задумчиво прикусив палец и размышляя. – До соседнего села всего пять километров пешком. Генже там живет, подружка твоя, ну та, которая замужняя за Иршадом Алишеровым. Его сестра, Заира, за братом Генже, Нуруллой, замужняя… Поняла, да? Мы с Заирой вроде как подружки стали, за водой вместе ходим, судачим о том о сем. Хорошая она девушка, за год двух мальчиков родила, представляешь, да?

– Жубаржат… – Я переминаюсь с ноги на ногу. – Идти мне надо… ну при чем тут Генже? А тем более эта Заира?

– Заира ни при чем, точно. Я про Генже говорю, слушаешь меня, нет? Муж ее, Иршад, брат Заиры, в Махачкале работает, а живут-то они в соседнем селе, вот как! Каждое утро он на машине в город едет, а вечером возвращается. Мне Заира рассказывала. Так ты иди к Генже, неужели она за подругу мужа не попросит? Что ему, жалко тебя до Махачкалы довезти?

Постепенно я начинаю понимать, о чем пытается сказать мне Жубаржат. Ай, вот голова у нее! Мы с Генже давно не видались, уж больше трех лет прошло, как она замуж вышла. Все эти годы я часто думала о ней: как-то сложилась у нее семейная жизнь, сколько детей она родила, не бьет ли ее муж? И вот теперь я смогу с ней повидаться, уж она-то будет рада меня видеть не меньше, чем я ее. Вряд ли ее Иршад плохой человек, если его сестра у Жубаржат в подругах.

– Как мне их найти? Может, спросить у Заиры адрес?

– Ай, какой адрес, ты с ума сошла? Вот еще давай сходи к Заире, там тебя Загид и найдет, ага. Село то небольшое, поспрашиваешь у людей и найдешь.

Я растерянно смотрю на Жубаржат, почему-то об этом я совсем не подумала.

– Но… как же дети? Мне обнять их надо, объяснить…

– Точно умом повредилась, – качает головой Жубаржат. – Погоди минуту.

Она выходит из кухни и вскоре возвращается, держа в руках небольшой сверточек.

– Тут вот деньги. Немного, но могут пригодиться… Ай, бери, говорю! Абдулжамал о них ничего не знает, это мои, сэкономленные, на такой как раз случай… Одета ты тепло? Вроде опять снег собирается. Ну все. Давай, сестренка, иди скорей.

Я чуть не плачу от благодарности к мачехе. Крепко обнимаю ее и целую, закутываюсь в платок, прячу деньги поглубже в карман пальто. Теперь я готова идти.

Жубаржат окликает меня уже на выходе. Забыла что-то, видать. Я оборачиваюсь. По ее щекам текут слезы, а голос дрожит, когда она спрашивает:

– Салихат, ты ведь не думаешь, что он и правда мертв?

О ком это она? Я не сразу понимаю, что о моем муже, Джамалутдине. Сейчас я не допускаю и мысли, что его больше нет, поэтому улыбаюсь и твердо говорю:

– Джамалутдин живой. Аллахом клянусь!

– Да, – Жубаржат кивает с облегчением, – да, конечно. Это я так просто спросила… Ну иди.

О том, что ждет меня в дороге, не хочу думать. Аллах не оставит меня Своей милостью, все будет хорошо. С этими мыслями я покидаю дом отца и вскоре, никем не замеченная, оказываюсь за окраиной села.





18




Путь до соседнего села растянулся на два часа, хотя летом я преодолела бы его раза в два быстрее. Идти пришлось медленно, увязая по самые щиколотки в каше из мокрого снега и время от времени сходя на обочину, чтобы пропустить редкие машины. Каждый раз я боялась, что вот эта нагоняющая меня машина – уж точно Загида, но спрятаться было некуда: с одной стороны тянулось бесконечное поле, с другой – лесистый пригорок, который отделял от обочины глубокий ров, заполненный водой.


Пока не стемнело, я поворачивалась к дороге спиной и вжимала голову в плечи, покуда очередной автомобиль не проезжал мимо, обдавая грязными брызгами. К счастью, никто не останавливался, чтобы спросить, не нужно ли меня подвезти. В наших краях одинокую девушку о таком не спрашивают, если только в машине не сидят плохие люди, способные на все. Честные мужчины предпочитают не замечать, что девушка идет без сопровождения.

Я шла и думала о Джамалутдине, о наших детях, о том, увижу ли их снова. Загид наверняка меня хватился и сейчас ищет, заходя в дома, где, как он думает, я могла бы укрыться. У Жубаржат он наверняка уже побывал, но ушел ни с чем, это точно.

Примерно на середине пути стемнело, и я перестала опасаться, что меня кто-нибудь увидит. Я не боялась темноты и безлюдья, ничего со мной тут случиться не могло. Эти места я знаю с детства, хоть и ходила в соседнее село довольно редко. Когда дорога резко повернула вправо, вдали, на возвышенности, завиднелись редкие огоньки села. От радости, что мое путешествие почти закончилось, я прибавила шаг, не чувствуя усталости и не обращая внимания на мерзкий хлюпающий звук в промокших ботинках.

Когда я поравнялась с первым домом, время, должно быть, перевалило за восемь. Конечно, в такой час, да еще в такую погоду, улица была пустынна. В домах горел свет, но во дворы было не попасть, потому что ворота запираются на ночь. Как же мне найти дом Алишеровых?..

К счастью, я приметила продуктовый магазин, стоящий на маленькой квадратной площади в самом начале села. Туда я и отправилась в надежде, что магазин еще открыт.

Продавщица – пожилая женщина в темном платке и потрепанном пальто – гремела ключами, запирая входную дверь. Услышав мой голос, она едва не подскочила от неожиданности и недовольно буркнула:

– Закрываю уже, завтра приходи!

– Мне не за покупками, апа, а спросить…

Вглядевшись в мое лицо, освещенное светом фонаря, женщина всплеснула руками:

– Ай, так ты не местная! То-то слышу, голос незнакомый. Откуда ты и что тут делаешь?

– Алишеровых ищу. Не знаете, где их дом?

– Да как не знать, когда мы соседи! Ты не сестра ли Генже?

– Сестра, – решилась я соврать; мало ли кто там у Генже в подругах ходит, сестра-то звучит куда убедительней.

– Вот и смотрю, вроде, похожа. – Продавщица кивнула, радуясь своей наблюдательности. – Ну иди за мной. Я тебе их ворота покажу.

Чавкая жижей под ногами, мы шли минут пятнадцать, и за это время ни одна живая душа не попалась нам навстречу. Еще похолодало, ветер нес по небу низкие облака, и я ждала, что в любую минуту пойдет мокрый снег. Наконец женщина остановилась и указала на забор, за которым смутно виднелась крыша высокого дома.

– Там Алишеровы. Только громче стучи, могут не услышать. Ну а я домой.

Я осталась одна на темной улице. Медлить было нельзя, я продрогла и не чувствовала промокших ног. От усталости и волнения у меня, кажется, поднялась температура. На всякий случай я толкнула калитку, но она не поддалась. Тогда я стала стучать. Сначала молча, а потом, не зная, что кричать, стала звать Генже по имени. Время от времени я прекращала стучать и прислушивалась, не подошел ли кто к калитке с той стороны. Наконец стала бить в калитку ногами, почти плача от отчаяния, что достигла цели, а пускать меня не хотят.

– Кто там? – вдруг громко спросил мужской голос, и я тут же закричала:

– Откройте! Я к Генже!

Послышался шум отпираемого замка, калитка распахнулась. Мне в лицо ударил луч фонаря, и я зажмурилась и прикрыла лицо рукой. Фонарь сместился ниже. Я увидела мужчину с худым лицом и черными усами, в накинутой на плечи непромокаемой куртке. Это может быть или муж Генже, или один из его братьев. Его лицо показалось мне незлым, только глаза смотрели подозрительно.

– Генже здесь живет? – спросила я слабым голосом.

– Здесь. А зачем она тебе? – Взгляд мужчины стал еще более подозрительным.

– Я подруга ее, Салихат. Мы выросли вместе и дружили, пока она замуж не вышла.

– Но тебя на свадьбе не было, – сказал мужчина, не спрашивая, а утверждая.

– Я тогда только ребенка родила, и муж не пустил так далеко. Но я хотела, правда…

– Проходи. – Мужчина распахнул калитку.

Я проскочила мимо него, выдохнув от облегчения. Через выложенный досками двор мы пошли к дому. Мужчина впустил меня в прихожую и велел:

– Грязную обувь сними.

Я быстро скинула с ног разбухшие ботинки, стянула пальто, оставшись в кофте с длинной юбкой, платке и толстых вязаных чулках. В этот момент дверь распахнулась, и Генже с радостным криком повисла на моей шее.



И вот я сижу в уютной кухне и пью который по счету стакан горячего чаю, закусывая колотым сахаром и сырными лепешками. Напротив сидит Генже, подкладывает на тарелку лепешки, хотя в меня уже не лезет. Не могу поверить, что у меня все получилось: и добраться досюда, и найти дом Генже, и попасть в него, несмотря на запертые ворота.

Когда Генже наконец убедилась, что глаза ее не обманывают и перед ней действительно я, она, не задавая лишних вопросов, перво-наперво показала, где у них уборная, а потом спросила, не нужно ли мне совершить намаз, и отвела в специальную комнату.

Пока я подкреплялась, Генже рассказала о своей жизни в замужестве. Человек, впустивший меня, и правда оказался ее мужем Иршадом. Помимо них, в доме живут родители Иршада, два его младших брата, оба пока не женатые, и младшая сестра, которую уже засватали. У Генже оказалось двое детей: двухлетняя Басират и трехмесячный Галид, в это время они уже спали. Генже выглядела здоровой, ухоженной и счастливой, поэтому я за нее порадовалась: она, скорее всего, и думать забыла про Фаттаха. Спросить прямо я постеснялась, рассудив, что Генже и сама скажет, если захочет.

Выпив весь чай, я готова рассказать свою историю. Генже ведет меня в залу женской половины, здесь нам не помешают, говорит она, свекровь и сестра мужа рано ложатся спать.

– Как ты, Салихат? – спрашивает подруга, участливо сжимая мою руку. – Случилось что, да? Ай, я так и подумала, когда тебя увидала. В гости-то под самую ночь не часто приходят. Помощь моя нужна, да? Ты давай все-все говори, слышишь?

Второй раз за день я пересказываю события последних месяцев, промолчав только про раненого боевика и про то, чем на самом деле занимается Джамалутдин. Я продолжаю думать о муже в настоящем времени, он живой, что бы там ни говорил Загид. В середине рассказа Генже, не выдержав, начинает плакать. Она не может поверить, что все это произошло на самом деле, ведь когда она приходила ко мне перед тем, как выйти замуж, моей жизни можно было завидовать.

– Иршад отвезет меня завтра в Махачкалу? Мне к тете Мазифат надо.

– Отвезет, не сомневайся! – Генже вытирает слезы и решительно добавляет: – Еще и не то сделает, коли попрошу. Как сына родила, он совсем сумасшедший стал, любое мое желание выполняет, ковры мне под ноги готов стелить, когда из дома иду. Ты мне подруга, даже считай сестра! Да и дело такое, что не помочь никак нельзя. Вот только придется тебе до послезавтра ждать, завтра Иршад выходной.