Рутинер

— И ничего я не намекаю, я прямо говорю, как есть! — заявил Микаэль.

Ведьма сверкнула льдисто-серыми глазами и зло спросила:

— Тебе жалко, что ли?

— Да ни в жизни! — улыбнулся бретер. — Но Адалинда откормила тебя до такой степени, что на мальчика ты уже как-то и непохожа.

Уве прекратил давиться смехом и расхохотался в голос, а маэстро Салазар потрепал девчонку по щеке. Та вспыхнула, откинула его руку в сторону и ушла, но перед тем с обидой посмотрела на меня.

— Микаэль, ты к ней несправедлив, — укорил я подручного. — За последние дни она, конечно, немного… округлилась и прибавила в весе, но дело не столько в питании, сколько в эфирном теле. Когда я встретил Марту, оно больше напоминало лохмотья, а сейчас восстановилось и перестало иссушать плоть.

Маэстро Салазар кивнул и вдруг отвесил Уве затрещину.

— Чего ржешь как сивый мерин? Мотай на ус! Если не приведешь в порядок энергетические узлы, ничем хорошим для тебя это не закончится.

Школяр потер затылок и обиженно засопел, но дерзить бретеру не решился; Микаэля он откровенно побаивался.

— Учту, — пробурчал Уве.

— Учти-учти! — кивнул маэстро Салазар и вдруг послал воздушный поцелуй кому-то за нашими спинами.

Я оглянулся и увидел в одном из окон сеньору Белладонну, она погрозила Микаэлю пальцем и скрылась из вида.

— Ну кто бы мог подумать! — озадаченно протянул я.

— Что тебя смущает, Филипп? — с нескрываемой ехидцей поинтересовался маэстро Салазар.

— Смущает меня, дружище, твоя расположенность к ее светлости. Не замечал за тобой прежде подобного всепрощения.

— Всепрощение? Фьюи! — присвистнул бретер. — Не забивай себе голову такой ерундой, Филипп. Я поквитался с Адалиндой за былое, только и всего. — Он подкрутил ус и с некоторой даже гордостью добавил: — Дважды.

— Что — дважды? — не понял Уве.

— Дважды поквитался, — пояснил маэстро Салазар. — Или думаешь, я на такое уже не способен? В старики меня записал?

Школяр покраснел.

— Как можно?! Что вы за человек такой? Ее светлость в трауре! Она… она столько сделала для нас! А вы… говорите такое!

— Траур? Ну не знаю, не знаю. Панталоны на Адалинде были отнюдь не черные, — добил паренька Микаэль.

Уве развернулся и порывисто зашагал прочь, тогда бретер обратился ко мне:

— Ох уж этот юношеский максимализм!

Я махнул рукой:

— Жги, Микаэль. Не сдерживай себя!

— В смысле? — Маэстро Салазар склонил голову набок. — О чем ты, Филипп?

— Сначала ты до крайности раздраконил Марту, затем плюнул в душу Уве. Теперь, надо понимать, пришла моя очередь. Разве нет?

Микаэль лишь фыркнул и без запинки выдал:

Правдоруба горек хлеб, се пропащий человек,

Простецам и даже графам он не сдался и вовек

Вот льстецы и лизоблюды — те везде в большой цене,

Хоть в таверне захудалой, хоть при княжеском дворе!





Я испустил страдальческий вздох:

— Есть разница между «открыть человеку глаза» и «плюнуть ядом». И потом — чего ты напустился на Уве?

Бретер подступил ко мне и постучал пальцем по груди.


— Юношеский максимализм! — со значением произнес он. — У нашего юного друга слишком восторженный образ мысли и слабость к зрелым женщинам в теле. Видел бы ты фру Эмму из Регенмара!

Я страдальчески поморщился:

— И что в этом плохого?

— Плохо, что в этом конкретном случае Уве принимает хорошее отношение за расположение иного рода. Понимаешь, о чем я?

— Ты сгущаешь краски!

— Пусть так, зато теперь он точно не наговорит маркизе наивных и нелепых благоглупостей вроде признаний в искренней и вечной любви, — продолжил настаивать на своем Микаэль.

Я с интересом присмотрелся к подручному. Тот все понял верно.

— Гадаешь, не придумал ли я все? — ухмыльнулся он и оттянул ворот сорочки, демонстрируя припухший след от укуса. Полукружье оставленных зубами синих отметин прерывалось парой красных ссадин, где кожу проткнули клыки. — Если Адалинда и змея, то определенно не ядовитая, — подытожил маэстро Салазар.

Я никак комментировать его высказывание не стал.



Резиденцию рода цу Лидорф мы покинули в напряженном молчании, но отнюдь не в тишине. Цокали по брусчатке подковы коней, шмыгала носом Марта, злобно сопел нахохлившийся Уве, беззаботно насвистывал под нос Микаэль. Я постукивал пальцами по луке седла и мысленно выстраивал в голове маршрут. Риерское отделение Вселенской комиссии по этике было конечной точкой пути, но до прибытия туда требовалось посетить представительство ордена Ангельской милости. Братья-ангелисты помимо множества благочестивых дел занимались еще и проведением расчетов при разного рода сделках, а их долговые расписки полагались ничуть не менее надежными, нежели векселя крупнейших банкирских домов.

Уве и Микаэля я оставил во внутреннем дворе представительства ордена, а Марту потянул за собой, чем ту немало удивил.

— Зачем мы здесь, Филипп? — насторожилась ведьма, с некоторой даже опаской посматривая на посетителей и монахов.

— С тебя станется сцепиться с Микаэлем, а это не то место, где стоит устраивать скандал.

Марта в ответ на мои слова раздраженно фыркнула, но все же переборола возмущение и промолчала. Меня подобная выдержка только порадовала.

В представительстве ордена мы в итоге пробыли немногим более часа. Помимо направления Марты Кюстер на факультет тайных искусств Кальвортского университета я оформил поручение на оплату первого года обучения, да еще попросил составить долговое письмо, поскольку вручать девчонке кошель с золотом представлялось мне идеей в высшей степени сомнительной. А так при необходимости она всегда сможет получить оговоренную сумму в представительстве ордена.

Участие в судьбе Марты обошлось в пять дюжин дукатов, и не могу сказать, что этих денег было совсем уж не жаль, но я решил думать о тратах, как о вложениях в будущее. Обязанный тебе истинный маг — это хорошо, но несравненно лучше, если тебе обязан истинный маг с университетским образованием.

— Как продашь коня и осла, деньги при себе не держи, — предупредил я Марту, вручая ей полный комплект бумаг. — Переведи в долговые бумаги ордена или какого-нибудь банкирского дома.

— Это же куча золота! — опешила девчонка.

— Ты того стоишь, — уверил я ведьму, потрепал ее по щеке и позвал: — Идем! И не вздумай распустить нюни! Ты сейчас Мартин — не забывай! — а мальчики не плачут.

— Все плачут, надо только побольнее ударить, — уверила меня Марта, несколько раз моргнула и отвернулась. — Да не плачу я, ресница в глаз попала! И такие траты… Я в жизни их не отработаю!

— Еще как отработаешь! — усмехнулся я, вышел во двор и нахмурился.

Рядом с нашими конями нервно прохаживался насупившийся школяр, а вот маэстро Салазара видно не было.

Я спустился с крыльца и негромко спросил:

— Уве, где Микаэль?

Паренька явно так и подмывало ответить какой-нибудь дерзостью, вроде «я ему не сторож», но вместо этого он молча указал на выезд со двора. Я решил было, что маэстро Салазар по своему обыкновению отправился промочить горло в один из окрестных кабачков, но тут же приметил фигуру бретера. Тот расположился в арке так, чтобы его не было видно с улицы, и внимательно наблюдал за прохожими.

Я подошел и спросил:

— Что-то случилось?

— Не высовывайся! — потребовал Микаэль и потянул меня обратно к коновязи. — За нами хвост. Засветились мы вчера.

Святые небеса! Только этого еще не хватало!

Я зябко поежился и уточнил:

— Уверен?

— Одного субчика еще по дороге сюда приметил, сейчас выглянул — стоит, ждет.

— Что будем делать?

— Вы езжайте. Я следом.

— Обойдись по возможности без поножовщины, — попросил я, забираясь в седло, а когда на меня выжидающе уставились Уве и Марта, отмахнулся: — Пустяки! Микаэль обо всем позаботится и нагонит нас позже.

Бретер с довольным видом покрутил ус и предупредил:

— Встретимся в отделении.