Рутинер

ГЛАВА 10




Солнце!

Солнце заливало все кругом мягким теплым свечением небесного эфира, рвавший незримую стихию шторм остался за пределами шатра, внутри царило благостное умиротворение. Ангелы небесные, до чего же хорошо!

Сгинула головная боль, перестали крутить левую руку приступы острой ломоты, стихло жжение ангельской печати на спине. Я просто стоял и наслаждался согревавшим душу теплом, да еще щурился и разглядывал зависший под куполом кусок янтаря с кулак величиной, который испускал золотистое сияние и плавился от переполнявшей его мощи, беспрестанно менял форму и кипел, но не сгорал. Небесный эфир принял материальное воплощение, соединившись в единое целое с окаменевшей смолой, и этот удивительный союз ломал разум невозможностью и немыслимостью своего существования.

Но мне было хорошо. Янтарь плавился и сиял, не в силах удержать влитую в него силу, и та постепенно выплескивалась в пространство, чудесным образом наполняла мое тело бодростью, а сознание — эйфорией. Я бы и вовсе отрешился от неприглядной действительности, зажмурился и позабыл обо всем на свете, но мешала болезненная пульсация, вбивавшая, вбивавшая и вбивавшая незримые гвозди в левое запястье, — это в такт биению сердца пульсировали четки святого Мартина.

Я опустил взгляд, впервые оторвав его от рукотворного светила, и только тогда осознал, что вся немалых размеров арена исчерчена сложной вязью магических формул. Символы, письмена и фигуры сплетались друг с другом воедино так, что невозможно было с ходу разобрать, где заканчивается один элемент схемы и начинается другой. А в центре…

В центре под солнечным камнем, испускавшим такое ласковое и теплое сияние, изломанными лучами свастики замерли восемь детских тел. Всем — от двух до трех лет, у всех кожа покрыта глубокими старческими морщинами, словно нечто не просто выпило их жизни, но пожрало само отмеренное небесами время.

Мне многое довелось повидать и в Лаваре, и на службе во Вселенской комиссии, но тут к горлу подкатил комок тошноты. Я согнулся в приступе рвоты, а выпрямился уже собранным и отрешенным, с жгучим желанием сжечь на медленном огне устроившего эдакую пакость выродка. Сияние сотворенного в ходе ритуала философского камня больше не вызывало противоестественной эйфории, а его лучи скорее опаляли кожу, нежели согревали.

Не знаю, сумела бы эта чудовищная волшба заточить в куске янтаря всю святость Сияющих Чертогов, но ей без труда удалось собрать небесный эфир со всех окрестных кварталов и лишить сил колдунов из свиты императора.

Профессор Граб — наивный глупец! Официал ордена Герхарда-чудотворца не собирался посягать на оплот истинной веры, он лишь обрел оружие, способное взломать любую магическую защиту.

Ангелы небесные! Я ведь подозревал подвох! Подозревал!

Я окинул внимательным взглядом схему, затем разбил заполненный магическими формулами круг на несколько секторов и попытался запомнить каждый элемент. Едва ли справился с этим должным образом, понял лишь, что ритуал не довели до конца.

Но спугнула заклинателя наша контратака или так и задумывалось изначально — это уже не имело никакого значения. Затянутые на запястье четки пульсировали все сильнее, да и долетавший с улицы шум схватки начал понемногу стихать, и я сорвался с места, пробежал напрямик через арену, вспорол боковину шатра и осмотрелся. С этой стороны — никого.

Но куда бежать?

Я крутанул четки, стиснул их в кулаке и уловил, как пульсацию собственного сердца перекрывает дрожание чужой ауры. Капитан Колингерт был где-то неподалеку, но вовсе не там, где отбивались от мятежников остатки гвардейцев и лиловых жандармов.

Выскочив из шатра, я сразу поднырнул под фургон и выбрался за кольцо цирковых повозок к паперти церкви Святого Марка. Проще всего было обежать ее и нырнуть в переулок, да только Рихард невесть с чего решил искать убежища в храме, и я метнулся по его следам, ориентируясь на дрожание четок.

Только взбежал по каменным ступеням, и на площадь из приглянувшегося мне прохода между домами вылетели два кирасира. Грохнули пистоли, но на полном скаку взять точный прицел мятежникам не удалось; одна пуля вышибла искры из лестницы, вторая угодила в приоткрытую дверь церкви. Я тотчас нырнул за нее, сомкнул створки и задвинул засов.

Капитан! Куда он подевался?!

Биение четок повело к алтарю, а там на глаза попался спуск в подвал. Я скатился по стертым ступеням, наступил на что-то мягкое и едва не упал, лишь в последний момент сумел опереться о стену. Под ногами обнаружилось тело с белой повязкой на руке, я отступил от него и рванул по темному коридору, в изнеможении хватая воздух распахнутым ртом.

Ангелы небесные! Избавиться бы от кирасы, но нет времени.

Бежать! Бежать! Бежать!

Под церковью оказался разветвленный лабиринт ходов с казематами, кельями и залами с саркофагами, стены которых были выложены человеческими костями и черепами. Находить там дорогу было непросто, даже несмотря на помощь четок, и я начал подумывать, не укрыться ли в темном углу, но все же продолжил двигаться вслед за Колингертом и несколько минут спустя вывернул к длинному коридору, терявшемуся в непроглядной тьме. Побежал по нему, заметил впереди блеклый отсвет и заставил себя ускориться, несмотря на горевшие огнем легкие и катившийся по лицу пот.

В судорожном рывке я взлетел по лестнице и буквально вывалился в распахнутую настежь дверь, за которой тянулся глухой проход между домами. Тот вывел в узенький переулок с натянутыми меж окнами веревками с бельем, но куда именно меня занесло, оставалось только гадать. Подозреваю, на другую сторону Староимперского тракта. В любом случае район был незнаком, а местные обитатели попрятались, напуганные стрельбой, поэтому я припустил вдогонку за капитаном лиловых жандармов.

Где-то совсем неподалеку бухали одиночные выстрелы, а над округой плыл густой звон церковных колоколов, не иначе из-за этого шума я и не расслышал лязга клинков. Просто выскочил из-за угла, отдуваясь от бега, и едва не споткнулся о тело Густава, валявшегося в грязи с раскроенной мастерским ударом головой. Пришлось скакнуть через него, и в результате я чуть ли не нос к носу столкнуться со спешившимся кирасиром. Тот удерживал на поводу трех лошадей, да еще напряженно всматривался в проход меж домами, а потому к стычке оказался готов не больше моего.

Мятежник рванул из ножен палаш, я вскинул пистоль и выстрелил ему в лицо. Пуля угодила под шлем и едва не развалила голову надвое, безжизненное тело рухнуло на землю, и лошади захрипели, попятились, испуганно заржали. Из прохода в переулок вывалился еще одни кирасир, но ему было не до меня: из рубленой раны на бедре хлестала кровь, а миг спустя удар в шею и вовсе заставил его растянуться на земле.

Рихард Колингерт переступил через тело мятежника, узнал меня и опустил окровавленную шпагу; на его кирасе хватало зарубок и вмятин, но сам капитан лиловых жандармов оказался невредим. Просто повезло, что на момент сшибки пистоли бунтовщиков уже были разряжены, а в узком проходе они не сумели взять его в клещи и были вынуждены атаковать по одному.

— Второй кирасирский, — с отвращением сплюнул Рихард на тело поверженного врага. — Никудышные фехтовальщики!

— На твое счастье, — фыркнул я и двинулся к нервно бившим копытами о землю жеребцам. — По чьему приказу их перевели в столицу?

— Не важно! — отмахнулся капитан, не пожелав откровенничать со мной на этот счет. — Надо убираться отсюда!

— И куда же?

— Императорский дворец мятежникам не взять, их выбьют из столицы еще до конца дня!

Кое-как мы успокоили коней и забрались в седла. Рихард Колингерт поскакал первым, я от него не отставал, но, когда потянулись знакомые места и капитан лиловых жандармов повернул в сторону центра города, я натянул вожжи:

— У меня другие планы!

— Как знаешь, вон Черен. Не пропадай!

Рихард пришпорил коня и унесся прочь, я повернул в другую сторону и поскакал к ближайшему каналу, но выезд на набережную перекрыл пикет и повязки на рукавах бойцов были белыми. Мне в мундире лиловых жандармов там ничего хорошего не светило, и я направил жеребца дальше. Вдогонку прозвучало несколько выстрелов, одна из пуль даже угодила в брусчатку в паре шагов и с мерзким стуком отскочила в стену дома.

Ангелы небесные! Да сколько же этой погани в столице?


По соседней улочке проскакал отряд верховых; меня они не заметили, а я не стал выяснять их принадлежность и пришпорил скакуна. Проскочил два квартала, увидел бегущий по переулку отряд стражников и промчался мимо, решив лишний раз не рисковать. И все бы ничего, но не сообразил, что вывешенные из окон дома на следующем перекрестке простыни — это отнюдь не сохнущее белье, а подражание белым стягам мятежников, и лишь чудом опередил рванувших наперерез горожан.

Один попытался палкой перебить ноги коня, но сам подставился под удар, и угодивший по островерхой шляпе палаш развалил его череп надвое. Замах утянул меня вперед, я чуть не вывалился из седла и приник к лошадиной шее, это и спасло. Пущенный вдогонку арбалетный болт прошел выше и засел в ставне соседнего дома. Жеребец заржал и попытался встать на дыбы, я каким-то чудом осадил его, и мы помчались дальше.

На соседнем перекрестке с разваленной баррикадой шла драка; пришлось пригнуться и поскакать по галерее, едва не стоптав при этом какого-то раззяву. И все бы ничего, но чем дальше, тем неровней и неохотней бежал конь. Пришлось даже колоть его кинжалом в шею, только и это помогло не слишком сильно. Очутившись на безлюдной улочке, я выпрыгнул из седла, тогда и обнаружил засевший в лошадином бедре болт.

— Дерьмо! — выругался я и побежал к видневшейся неподалеку набережной.

На ходу разрезал ремни кирасы, и та со звоном упала на мостовую, у меня с плеч словно гора свалилась. А уж когда увидел привязанные ко вбитым в дно канала столбам лодки, так и вовсе духом воспрянул. Рано радовался — ни шеста, ни весел не оказалось ни в одной из них.

— Святые небеса! — простонал я и завертел головой по сторонам.

Поблизости никого не было, лишь по мосту в соседнем квартале пробежал десяток солдат, которых толком с такого расстояния не разглядел.

Шансы своим ходом добраться до Северной набережной в мундире лилового жандарма представлялись не слишком высокими, поэтому я разбежался и со всего маху ударил плечом в дверь ближайшей лавки. Та заскрипела, засов явственно подался, но окончательно выбить его получилось только с третьего раза.

Я вломился внутрь с обнаженным палашом и с облегчением перевел дух, обнаружив, что хозяину хватило ума не бросаться на защиту имущества, а запереться в квартире над магазинчиком. В итоге никто не помешал мне отыскать в кладовке весла, забраться в приглянувшуюся лодку и перерубить прочную веревку, которой ту привязали к торчавшему из воды столбу.

Все! Дальше будет проще!



Спасло отсутствие у мятежников единого плана действий. Тут и там вспыхивали столкновения между сторонниками и противниками императора, но они носили, как выразились бы мои коллеги, не системный, а скорее спорадический характер. Где-то перекрывались дороги и захватывались мосты, а где-то все ограничивалось вывешенными из окон белыми полотнищами и сбором квартального ополчения.

Да иначе и быть не могло! Хоть проповеди настоятеля монастыря Поступи Пророка нашли отклик в душах многих горожан, но хватало и тех, кто рьяно поддерживал устремления светлейшего государя по искоренению солнцепоклонников, а большинство обывателей и вовсе предпочло отсидеться дома. Наверняка в мятеже участвовали и другие отряды, помимо второго кирасирского полка, но, судя по звукам стрельбы, противостояние сместилось в район императорского дворца, а на окраинах было спокойно.

Канал не перегораживали шлюзы, и я беспрепятственно доплыл до Рейга, а там, когда лодку подхватило и потянуло сильное течение, бросил весла и принялся умываться и оттирать от крови руки. Привести в порядок мундир не стал даже и пытаться — выглядел он так, словно довелось поработать на скотобойне. Да и в любом случае лиловый сейчас не тот цвет, в котором стоит выходить из дома.

Пристань пустовала, как и набережная, чего нельзя было сказать о таверне. Туда набились едва ли не все окрестные жители, и я спешно прошмыгнул на задворки заведения, под скрип ступеней взбежал на третий этаж, отпер дверь и навалился на стену, с облегчением переведя дыхание. Сразу взял себя в руки, прошел в комнату, бросил оружейный ремень с палашом на кровать. Одну за другой расстегнул медные пуговицы, стянул мундир, кинул под ноги. Потом избавился от фуфайки, сапог и рейтуз, подошел к рукомойнику и долго умывался, оттирая не замеченные ранее пятна засохшей крови и въевшуюся в кожу пороховую гарь.

Моя повседневная одежда осталась в казарме лиловых жандармов, пришлось надевать свой лучший костюм, который вкупе с замызганными сапогами и перевязью смотрелся попросту нелепо.

Плевать! Я убрал в саквояж кошель, ручную бомбу и ящичек с бутылкой рома, забросил за спину чехол со штуцером и застегнул на поясе ремень со шпагой. Остальные свои пожитки побросал в дорожный мешок и ушел в комнату Микаэля, намереваясь прихватить с собой и вещи бретера. Просто не был уверен, что еще доведется сюда вернуться.

Уж проще переждать беспорядки у Эстебана вместе с остальными. А там все будет зависеть от развития событий.

Плюнув с досады под ноги, я вытянул из-под кровати мешок бретера, тогда-то и услышал скрип рассохшихся ступеней. И поднимался не одиночка, не двое и не трое. Значить это могло только одно — кто-то из недоброжелателей вознамерился заполучить трофей в виде головы магистра-расследующего — ох, простите! — ревизора Вселенской комиссии по этике Филиппа Олеандра вон Черена.

Я достал из саквояжа ручную бомбу, запалил ее фитиль и поставил на порог распахнутой входной двери. Пистоли заранее нацелил на лестничный пролет, и, когда на него вывернули двое громил с белыми повязками, сразу грохнула пара выстрелов, коридор утонул в пороховом дыму, а следом носок сапога отправил вниз по ступеням бомбу с догоревшим почти до корпуса фитилем.

Заперев дверь, я ухватил ремень саквояжа и опрометью бросился в комнату. За спиной басовито грохнул взрыв, и кто-то зашелся в истошном крике, а потом засов отлетел, выбитый мощным ударом.

Волшебная палочка в моей руке крутанулась, соткала эфир в безыскусный сгусток обжигающей энергии и отправила его в затянутый дымом коридор. Шаровая молния мигнула и погасла, а из сизой пелены возникла фигура с двумя вскинутыми пистолями. Сыпанули искрами колесцовые замки, и я отступил в центр круга святого Варфоломея, дернул жезлом, закручивая сгустившийся после моих многодневных упражнений эфир в невидимый водоворот. Стволы плюнули огнем, но пули не достигли цели и взорвались при столкновении с магической завесой, как это случилось некогда в Регенмаре. Зашипела прожженная раскаленным свинцовым крошевом одежда, что-то обожгло шею и щеку, но в целом я остался невредим. И даже откат от сотворенного защитного заклинания ударил не слишком сильно; левую руку заморозило по локоть, и только.

— Сеньор де ла Вега! — скривился я, разглядев лицо противника, и потянул из ножен шпагу. — Или же Виллем Келен-Басалар?

Официал герхардианцев отбросил пистоли, выдернул засевшую в щеке щепку и сложил на груди руки, не спеша обнажать скьявону.

— Поразительная осведомленность, Филипп! Просто поразительная! Хотел бы я забраться вам в голову и узнать, кто вы на самом деле такой.

Совсем уж бесследно близкий взрыв ручной бомбы для Сильвио не прошел, и держался он немного скованно, а из левого уха потихоньку сочилась кровь, но я не собирался рисковать и выходить за пределы магической схемы, как бы мне ни хотелось вырезать собеседнику сердце.

— Что вам до моих секретов, официал? — улыбнулся я, стараясь не упустить ни единого движения противника.

Коридор за спиной Сильвио был пуст, а доносившийся снизу гомон встревоженных голосов принадлежал скорее посетителям таверны, нежели подручным де ла Веги, а посему мы вполне могли перевести дух и побеседовать в ожидании подходящего момента выпустить друг другу кишки.

— Ваши секреты дурно пахнут, магистр, — скривился южанин в отнюдь не притворном отвращении. — Вы убийца и чернокнижник!

Я слегка поклонился, но никак комментировать услышанное не стал, да Сильвио в ответе и не нуждался.

— Меня не заботят ваши тайны! — заявил он. — Меня интересует, откуда вам стали известны мои!

— Спрашивайте! — разрешил я, поскольку иной раз вопросы могли сказать о человеке несравненно больше, нежели вранье, которое он скормит, пытаясь ввести вас в заблуждение.

— Позвольте представиться, Виллем Келен-Басалар! — отвесил официальный поклон официал герхардианцев. — Но вам это и так было известно. Откуда?

Я постучал себя отставленным в сторону от волшебной палочки указательным пальцем левой руки по ложбинке между ключиц, ровно туда, где у собеседника на миг мелькнула в вороте сорочки перецепленная на цепочку изумрудная серьга. Южанин повторил мой жест, нащупал драгоценный камень и понимающе улыбнулся:

— Церковные архивы?

— Именно, — подтвердил я и в свою очередь спросил: — Почему сейчас?

Сильвио пожал плечами.