Рутинер

Невесть с чего подумалось, что нам — мне! В первую очередь именно мне! — не удалось до конца разобраться в планах Сильвио де ла Веги, но тут первые ряды всадников вывернули на площадь Святого Марка, следом начали выезжать к фургонам циркачей кареты, и процессия замедлилась, пришлось и самому придержать жеребца.

В крови забурлил азарт, и неспроста: впереди — поворот на Староимперский тракт, остается миновать площадь и монастырь, а дальше незаметно прибиться к колонне не сможет уже никто. Только бы доехать без происшествий… Но вспомнилась проповедь настоятеля и его полные яда высказывания о понтифике и тех отступниках веры, которые в безмерной гордыне своей пытаются извлечь выгоду из союза с догматиками, и я непроизвольно оскалился.

Ангелы небесные, если де ла Вега и в самом деле попытается…

И тут в спину мягко толкнулась смерть. Но мягким и ласковым ее касание было только в самый первый миг, а потом по коже словно стеганул порыв песчаной бури, и эфирный шквал чуть не вырвал душу из тела. Голова, левая рука и часть торса загорелись огнем, из носа хлынула кровь, боль невидимым резцом прошлась по расчертившему грудь диагональному шраму, ангельская печать на спине опалила плоть влитым в рану расплавленным свинцом.

Удар сердца спустя штормовой фронт унесся к площади Святого Марка, но мир не сделался прежним. Где-то впереди словно отворился портал в запределье, и туда как в сливное отверстие затянуло весь небесный эфир. Незримая стихия сгинула, и всюду осталась одна только голая материальность бытия. Действительность потеряла глубину и стала больше напоминать картину, пусть и руки невероятно искусного живописца, но именно — картину. Разом пропал целый пласт реальности, и сложные магические конструкции рассыпались и развеялись, не устояв под натиском эфирного шквала. Поисковые заклинания разорвало в клочья; наиболее мощные щиты продержались чуть дольше, но и они в итоге растворились, как растворяется брошенный в кислоту железный гвоздь.

В голове колыхнулась острая боль, и я разом осознал, что прежде уже оказывался в схожей ситуации в языческом капище Рауфмельхайтена, когда разбуженное от векового сна воплощение древней богини пожрало эфир. Мир не умер, просто из него вырвали кровоточащий клок!

Порожденная магической бурей неподвижность продлилась лишь краткий миг, а потом кто-то пронзительно закричал и выпал из седла на мостовую, кто-то обмяк, навалившись на лошадиную шею. Простецов всплеск незримой стихии затронул не слишком сильно — в отличие от колдунов, они не бились в судорогах и не пытались вырвать себе глаза, но в любом случае гвардейцам и дворянам пришлось усмирять перепуганных лошадей, эта заминка все и решила.

Тенты фургонов бродячего цирка разошлись длинными прорехами, и наружу выглянули десятки мушкетных стволов, а следом рухнули закрывавшие проходы между повозками дощатые щиты. На дорогу установились шестифунтовые пушки, мелькнули огни запальников, и даже с такого расстояния я отчетливо расслышал четкую команду:

— Пли!

Единственное, что успел сделать, — это вывалиться из седла да взмолиться небесам, чтобы не затоптали обезумевшие лошади. А следом грянул слаженный орудийный залп и захлопали мушкеты. Основной целью нападавших стала головная часть колонны и кареты, вдоль улицы оказалась направлена только одна пушка из четырех, но и так всюду разлетелись оторванные конечности, по брусчатке ручьем потекла кровь, промелькнувшая надо мной картечина навылет пробила одного из следователей и на куски разнесла голову вон Ларсгофа. Изувеченное тело юноши рухнуло рядом, и я немедленно завладел его пистолем, заменив им собственное оружие.

— Вперед! — перекрывая пронзительные вопли раненых и ржание обезумевших лошадей, заорал уцелевший при обстреле капитан Колингерт, и я подхватил его крик:

— Вперед! Вперед!

Решительный бросок был нашей единственной надеждой на спасение: с обеих сторон дома выстроились будто по линейке, фасады примыкали вплотную друг к другу, и под непрерывным обстрелом до ближайшего перекрестка было попросту не добежать. Да и некуда было отступать — из дальних переулков тут и там выскакивали люди с белыми повязками на рукавах; рассредоточенные наблюдатели Кабинета бдительности попытались задержать их, и захлопали выстрелы, зазвенела сталь.

Спасли ситуацию уцелевшие гвардейцы. Опытные рубаки совладали со своими привычными к грохоту выстрелов скакунами; в подобных свалках на поле боя им случалось бывать не раз, они свое дело знали. Вразнобой захлопали ответные выстрелы, тут и там в тентах фургонов начали возникать пулевые отверстия, а потом над улицей грянул клич лейб-гвардии:

— Орел и звезда! Корона и орел!

Обстрел заметно стих, я ухватил за повод бежавшую мимо лошадь, рывком остановил ее и вскочил в седло.

— Вперед! Вперед! — надрывался капитан Колингерт. — За императора!

Навстречу гвардейцам полетели ручные бомбы, рявкнули взрывы, с визгом полетели во все стороны осколки, улицу окончательно затянуло непроглядной пеленой порохового дыма, и под этим прикрытием мы ринулись в контратаку. Шальная пуля угодила в грудь коню, и я едва не сломал себе ноги, спрыгивая на брусчатку. Не удержался, покатился кубарем, приложился головой о булыжники, да так лихо, что край шлема сполз на глаза.

Сдернув его, я потянул из седельного чехла короткий кавалерийский мушкет, заметил в сизом мареве движение огонька и упал за лошадиный круп в тот самый миг, когда из запального отверстия пушки выбросило сноп искр.

Грохнуло! Картечь прошла стороной, скосив полдюжины всадников, скакавших по краю мостовой; по колоннам галереи и стене дома за их спинами шибануло свинцом и ошметками плоти. Тут же плюнуло огнем и дымом орудие у дальнего фургона, и я выпрямился, вжал приклад в плечо, безмерно жалея, что в руках не проверенный в бою штуцер.

Вновь в сизой пелене мелькнул огонек запальника, я задержал дыхание и утопил спуск. Мушкет после мимолетной заминки выстрелил, и едва различимый в дыму фейерверкер зашатался, отступил от пушки и скрылся из виду, а в следующий миг уцелевшие гвардейцы и лиловые жандармы сошлись с нападавшими в рукопашной. В проходах разгорелась ожесточенная схватка, кто-то забирался через прорехи сразу под тенты и связывал боем стрелков, кто-то лез на ту сторону под днищами повозок. Не стал терять времени и я, позаимствовал у мертвецов пару пистолей и побежал, перескакивая через изуродованные тела и поскальзываясь на залитых кровью булыжниках.

Выстрелы за спиной стихли, я оглянулся и выругался. Посреди улицы строились в шеренги люди с белыми повязками, им вполне по силам было задержать подкрепление из Ангельской цитадели и ударить нам в спину. Не сомнем сопротивление стрелков — окажемся между молотом и наковальней; тогда точно конец.

Звуки стрельбы послышались и со стороны Староимперского тракта, но мне уже было не до того. Приходилось лезть через завалы из обезображенных тел чуть ли не по колено в крови, и под ногами мерзко чавкало страшное месиво, а потом я нырнул в облако порохового дыма, перебрался через разорванную надвое лошадь, из нутра которой вывалились кишки, едва не споткнулся о всадника с щерившейся зазубренными краями дырой в кирасе и очутился у прохода меж фургонов. Жандармы пытались взломать оборону бунтовщиков, но зазор между бортами перекрывало артиллерийское орудие и с полдюжины безжизненных тел. Я уложил руку с пистолем на плечо одному из подчиненных Колингерта и всадил пулю в голову ближайшего гандлангера с белой повязкой на руке.

Тот выронил алебарду и рухнул навзничь, жандармы при поддержке пары примкнувших к нам гвардейцев оттеснили остатки расчета и ворвались в образовавшуюся брешь.

— Орел и звезда! — грянул боевой клич лейб-гвардии; я поспешил следом и получил шпагой от невысокого полноватого сеньора с цветастым шейным платком.

Короткий клинок скрежетнул о кирасу и соскользнул в сторону, а второй раз нападавший ударить не успел, упал с простреленной грудью.

Отбросив разряженный пистоль, я обнажил палаш и только тогда осознал, что именно этого человека Ганс Рикель представил мне в качестве нынешнего обер-фейерверкера Сизых псов.

Святые небеса! Вот так поворот!

Рубанув по шее отступавшего от двух жандармов артиллериста, я смахнул плеснувшую в лицо кровь, и тут в фургоне грохнул выстрел, ближайший ко мне боец упал с простреленной головой. Его напарник ткнул палашом прямо через тент, и кто-то жалобно вскрикнул, выдернутый обратно клинок оказался перепачкан красным.

Добить бы, да не судьба — от соседнего фургона уже набегали три головореза с белыми повязками на рукавах. Я парировал первый замах и отступил. Увы, сделал это недостаточно быстро, и жесткий удар оставил на кирасе вмятину, чуть не сбив меня с ног.

Пока восстанавливал равновесие, последовала новая атака, ее удалось погасить вовремя подставленным палашом, клинки сцепились, левая ладонь нашарила рукоять кинжала, но вытянуть его из ножен не успел. Позади нападавших возник гвардеец с мушкетом, он пальнул в моего противника и сразу ткнул штыком под лопатку второго из рубак. Последнего достал уже я; зашел сбоку и приложил палашом по голове, развалив ее надвое.

Успел заметить искаженное злым оскалом лицо Ганса, но удар не сдерживал. Прости, старина, не видать тебе домика у моря…

Шум схватки начал стихать, остатки бунтовщиков прижали к дальнему фургону и добивали без всякой жалости, но из всей нашей процессии уцелело, как мне показалось, не больше двух-трех дюжин человек.

— Идут! — крикнул вдруг кто-то. Полог фургона откинулся, и к нам выглянул вестовой капитана Колингерта. — Идут!

Я подбежал к проходу между повозками и увидел, что к площади неторопливой трусцой продвигается строй вооруженных мушкетами мятежников — тех, что перебили наблюдателей Кабинета бдительности и отрезали колонне дорогу к цитадели Ангела.

— Сеньор капитан! В фургонах — заряженные мушкеты! — доложил Густав, перевалив через борт заколотого в рукопашной схватке стрелка. — Много!

Рихард Колингерт завертел головой по сторонам и выругался, потом махнул рукой.


— Разбирайте оружие! — приказал он. — Без команды огонь не открывать!

Все засуетились; главенство капитана лиловых жандармов приняли даже уцелевшие в бойне гвардейцы. Да ничего иного им попросту и не оставалось — их собственные командиры полегли все до единого. Равно как и архиепископ, император и кронпринц — перевернутые кареты были измочалены картечью и осколками ручных бомб, кругом валялись разорванные на куски тела людей и лошадей, по дождевым стокам струились ручьи крови. Разве что рослый гвардеец в порубленной кирасе и со слипшимися от пота волосами подступил к Колингерту и сказал:

— Капитан! Мы должны вынести тело светлейшего государя!

— Мы никуда не уходим! — отрезал Рихард. — Занимаем оборону и ждем подкрепления!

Его уверенность подействовала наилучшим образом на подчиненных, но только не на меня. Сразу с нескольких направлений доносились звуки стрельбы, кое-где над крышами домов поднимались клубы густого черного дыма, и по всему выходило, что одним убийством императора планы мятежников отнюдь не ограничивались. Подкрепления придется ждать долго.

В этот момент мушкетеры с белыми повязками подошли на сотню шагов и начали постреливать вразнобой. Несколько пуль прошили тенты, шальной свинцовый шарик отскочил от орудийного ствола и угодил в руку жандарму; тот охнул и осел на брусчатку, зажимая ладонью рану. Я опомнился, схватил жердь и сунул ее в колесо орудийного лафета. Один из бойцов Колингерта пристроился с другой стороны; мы слаженно навалились и нацелили ствол ровно в центр шеренги мушкетеров.

Стрельба пошла гуще, и я поднял с брусчатки еле чадивший запальник, встал рядом с орудием, на стволе которого не серебрилось ни единого завитка магических формул. Мушкеты мятежников также не имели защитных гравировок, именно поэтому поисковые заклинания магов лейб-гвардии и не уловили присутствия огнестрельного оружия. Любой мало-мальски образованный колдун мог подорвать их буквально щелчком пальца, но только не сейчас. Эфир быстро стекался на площадь со всех сторон, и незримую стихию рвал столь жесточайший шторм, что о сотворении чар нечего было и думать.

— Вон Черен! — подал голос капитан Колингерт, когда шеренга стрелков дошла до первых тел.

Дистанция и в самом деле была близка к идеальной, так что я медлить не стал, сам себе подал команду:

— Пли! — и поднес огонек к запальному отверстию.

То пыхнуло искрами и дымом, а потом пушка рявкнула и отправила в нападавших заряд картечи. Заложило уши, и сразу гулко громыхнуло соседнее орудие. Прицел его расчет взял не лучшим образом, и даже так в шеренге атакующих оказались выбиты две немалых размеров бреши. Мятежники попытались перейти на бег, но стоило дать залп засевшим в фургонах жандармам, вмиг растеряли решимость и залегли, начали укрываться за телами людей и лошадей, прятаться за каменными колоннами галерей. При этом обстреливать нас не прекратили; тут и там ударились о брусчатку, заседали в бортах и дырявили тент, посвистывали над головами тяжелые свинцовые пули.

Я вытянул банник из рук убитого гандлангера и кинул его помогавшему мне бойцу:

— Прочисть ствол!

Сам завертел головой, высматривая зарядный ящик, и обнаружил, что его заменяет простой деревянный сундук. Как и орудие, тот был лишен всякой магической защиты, не имели таковой и картузы с порохом. Я ухватил один из них и поспешил к пушке, засунул в ствол, и жандарм навалился на банник, проталкивая заряд к запальному отверстию.

— Сеньор капитан! — позвал вестовой, перекрикивая грохот пальбы. — Смотрите!

Колингерт выругался, и было отчего: из монастыря начали выезжать на Староимперский тракт и строиться в шеренги кирасиры; порыв ветра расправил их знамя, то мелькнуло белым и золотым, цветами герцога Лоранийского. И такие же бело-желтые повязки были на рукавах каждого из верховых.

Ну и где же отряд, которому полагалось контролировать монастырские ворота?

Перебит? Святые небеса!

Я опрометью бросился к зарядному ящику и достал из него бомбу. Дотащил до орудия, поместил в ствол зарядной трубкой, и жандарм без подсказки протолкнул ее дальше.

— Навались! — распорядился я, и с помощью просунутых в колеса лафета жердей мы перенацелили пушку на отряд кирасир.

А только вбитым клинышком я отрегулировал положение ствола по вертикали, прибежал боец от соседнего орудия:

— Капитан просит…

Договорить жандарм не успел, случайная пуля ударила его в шею и уложила наповал. Меня забрызгало кровью; я отшатнулся в сторону, но сразу опомнился и присел за орудием, вытянул из-за голенища сапога стилет, прочистил запальное отверстие, заодно проткнул картуз. После зачерпнул из валявшегося под ногами мешочка пригоршню пороха, всыпал его в закопченную дырку и спешно приложил запальник.

Хлопнуло! Бомба унеслась навстречу набиравшему скорость отряду кирасир и взорвалась в их рядах, заставив сломать строй. А я побежал к соседнему орудию, которое уже перенацелили на новую угрозу и снарядили порохом, но и только. Что делать дальше, крутившийся вокруг него жандарм попросту не знал.

Несмотря на удачное попадание, всадники стремительно сокращали дистанцию, поэтому я схватил картуз с картечью, сунул бойцу и приказал:

— Забей!

Сам занялся прочисткой запального отверстия, а над головой вразнобой все хлопали и хлопали мушкеты засевших в фургонах стрелков. Время на перезарядку они не тратили и вели беглый огонь, хватая новое оружие из заготовленного мятежниками арсенала. Кирасиры вновь понесли потери: начали падать раненые лошади, вылетать из седел убитые всадники. Да еще скакать мятежным кавалеристам приходилось в горку, и это обстоятельство тоже не добавило прыти их скакунам. Я успел.

Сыпанул в отверстие пригоршню пороха и сразу поднес к закопченной дырке запальник. Орудие стегануло по всадникам картечью, но это уже не сбило атакующий порыв; кирасиры продолжили стремительно сокращать дистанцию и, подобно рейтарам, на полном скаку открыли ответный огонь. И сразу начали продвигаться к площади по соседней улице мушкетеры.

Мы оказались зажаты с двух сторон, единственным преимуществом остались составленные кольцом фургоны. Вот только капитану Колингерту недоставало бойцов, чтобы помешать мятежникам ворваться в круг и смять нас числом. И куда — святые небеса! — запропастился он сам?!

Почему не командует бойцами?

Самый лихой кавалерист направил скакуна в проход, заставив того перескочить через завал из мертвых тел, и с ходу рубанул палашом жандарма. Шлем смягчил удар, но соскользнувший с него тяжелый клинок пробил кирасу и сломал ключицу. Я без всякой жалости подсек лошади ноги, и та покатилась кубарем, сминая седока.

Подбежав к пытавшемуся высвободиться кирасиру, я без затей ударил его палашом по шее и вытянул из седельной кобуры длинный кавалерийский пистоль. Тут же в проход между фургонами ворвались сразу три мятежника, сумевшие оттеснить от орудия державших там оборону жандармов. Прилетевшая невесть откуда пуля сбила с ног одного из них, но из-под ближайшей повозки уже полезли новые головорезы с белыми повязками на рукавах.

Через прорехи в тенте по бунтовщикам ударили из мушкетов, и все окончательно заволокло сизым дымом, выстрелы смолкли, и разгорелась рукопашная схватка. Прежде чем меня заметили, я пригнулся и метнулся к ближайшему шатру. Только укрылся в нем, и в круг фургонов ворвался второй кирасир; стоптал кого-то и сам свалился на землю с вогнанным под мышку штыком.

Следом через баррикаду из тел перескочили еще двое верховых, и послышалась частая стрельба с противоположного края цирка, так что я не стал ввязываться в безнадежное противостояние, перебежал на другую сторону шатра, распорол его боковину и столь же незатейливым образом забрался в соседний.

А там горело солнце. Пусть много меньше и не столь яркое, как наше небесное светило, но в остальном ничем не уступавшее настоящему.

Живое…