Рутинер

До особняка Эстебана домчались без остановок. Там я поручил Микаэля заботам Уве, а сам задержался заплатить извозчику. Бородатый дядька придирчиво оглядел лавки и пол, выискивая капли крови, ничего не нашел и все же заломил двойную иену. Я с сомнением посмотрел на него, но в итоге решил не мелочиться, заплатил без споров и торга. А только зашагал к арке, и со двора донесся крик Микаэля:

— Ты что творишь, бестолочь?!

Я поспешил на шум и обнаружил маэстро Салазара уложенным на лавочку, рядом смущенно топтался Уве, а Марта стояла, уперев руки в бока.

— Чего ты блажишь? — возмутилась она. — Я просто рану закрыла!

— Нельзя со мной так, дура! — выдал Микаэль, судорожно подергивая раненой ногой. — Вина разогрей и тащи иголку с ниткой, сам все сделаю!

К нам выбежал Эстебан, следом из лавки вышел его тесть-аптекарь, они увели бретера в дом, а я раскрыл саквояж и кинул Уве кошель с золотом.

— Марта! — окликнул я девчонку, уже поднявшуюся на галерею второго этажа.

— Да?

— Твои деньги!

Ведьма глянула исподлобья, но все же спустилась и протянула руку за кошелем.

— Ну и какая муха тебя укусила? — спросил я, вкладывая в девичью ладонь увесистый кожаный мешочек.

Уве что-то неразборчиво пробурчал и спешно ушел в дом, а Марта недобро засопела, но отмалчиваться не стала и обвиняюще произнесла:

— Ты запретил мне практиковаться!

— Я запретил использовать магию, — возразил я. — Режь, промывай, зашивай, делай примочки. Учи анатомию. Тебе есть чем заняться.

Высокие скулы ведьмы проявились еще сильнее, тонкие бледные губы превратились в ниточку, серые глаза блеснули льдом.

— Магия лучше! — заявила Марта. — Резать и зашивать может любой коновал, а я исцеляю людей, спасаю жизни! Эстебан говорит, у меня настоящий талант!

Захотелось отвесить девчонке затрещину, и сдержать этот порыв удалось с превеликим трудом.

— У тебя есть талант, но нет патента! — подался я вперед. — Донос не просто сломает тебе жизнь, он ее предельно укоротит!

— Да кому…

— Уж поверь, найдется кому! — отрезал я. — В столице у моих коллег хватает осведомителей. Эстебан умоет руки, он просто отделается штрафом, а тебя запрут в каменный мешок и выбросят ключ!

Но мои увещевания действия не возымели.

— С каких пор ты стал таким правильным? — прошипела Марта. — Ты заставил Эстебана достать корень мандрагоры! Я по секрету рассказала о скелете, а ты воспользовался этим! Ты всех используешь!

Я улыбнулся, и улыбка вышла… недоброй. Ведьма попятилась, но за ее спиной оказалась стена.

— А с каких пор ты сама стала такой паинькой? — прошептал я, стиснув пальцами тоненькую девичью шею. — Уже забыла, как мы познакомились? Кто кого использовал и кто кого ткнул в спину ножом, напомнить? Не строй из себя оскорбленную невинность, мы такие, какие есть!

Я уставился в серые, с холодной льдинкой глаза Марты, и та потупилась.

— Так и будешь вспоминать тот случай, да? — спросила она, нервно сглотнув слюну. — Люди меняются в лучшую сторону!

— Даже если решишь оставить позади мирскую суету и уйти в монастырь, сначала…

— Получи патент! — вздохнула ведьма и убрала с шеи мою ладонь. — Но зачем куда-то ехать? Эстебан говорит, что Ренмельский университет — лучший во всем мире! Я могла бы учиться здесь!

Эстебан то. Эстебан это… Не могу сказать, что ощутил укол ревности, но и настроения мне постоянные упоминания лекаря отнюдь не улучшали.

— Кафедра истиной магии Кальворта превосходит местных профессоров на голову, — сказал я, слегка отодвигаясь от притиснутой к стене девчонки. — А практиковаться с ученическим патентом ты сможешь где угодно. Эстебан тебе для этого не нужен.

— Здесь ты присмотришь за мной! А в Кальворте я буду совсем одна!

— Там с тобой будет Уве, а где буду я — ведомо одним небесам. Подумай об этом.

Марта шмыгнула носом, но, прежде чем уйти в дом, все же пообещала:

— Подумаю.

Я только плечами пожал, развернулся и зашагал со двора. У меня были заботы поважнее, нежели вразумлять взбалмошную девчонку. Вот только и бросить ее на произвол судьбы не имелось никакой возможности, слишком уж крепко связала нас судьба. Да, положа руку на сердце, делать этого и не хотелось.

Я — рутинер. Я цепляюсь за прошлое и не желаю отпускать то, что попало мне в руки. Ненавижу новшества, поскольку в моей жизни те оборачиваются одними только неприятностями и пролитой кровью, и куда чаще мои помыслы занимало прошлое. В основном допущенные ошибки.

Ангелы небесные! Да я поставил на кон собственную душу, желая обеспечить достойное посмертие брату! И обеспечу. Непременно обеспечу…


Поднявшись в свою комнату, я встал у окна и посмотрел на гладь Рейга с невысокими волнами, отметинами парусов и мельтешением чаек. Одиночество. Всегда считал, что мне никто не нужен, но сейчас ощутил самое настоящее одиночество.

Сначала ушел Хорхе Кован, теперь какое-то время придется обходиться без маэстро Салазара. Уве — отрезанный ломоть, у него своя судьба. Марта? Сказать по правде, был бы рад, приди она сегодня ночью. Но не придет.

Да и небеса с ней!

Мне никто не нужен! Никто!

Я разделся донага, оттащил в сторону коврик, открыв нарисованный на полу круг святого Варфоломея, и решительно ступил в его центр. Волшебная палочка лежала в руке как влитая, сгустившийся внутри магической схемы эфир мягко подался, повинуясь плавному жесту, и я выбросил из головы все проблемы и заботы, принялся вычерчивать затейливые петли и вязать узлы.

Во всем мире остались лишь я и магия.

Хорошо!





ГЛАВА 9




Разбудил скрип рассохшихся ступеней. Ночью, еще до рассвета. Я уселся на кровати, взял в левую руку магический жезл, в правой стиснул рукоять пистоля и прислушался.

Ангелы небесные! Ну теперь-то что еще?

Выследил и решил нанести упреждающий удар Сильвио де ла Вега?

От этой мысли на спине выступила испарина и лихорадочно застучало сердце, но в предутренней тиши был отчетливо слышен каждый звук, и очень скоро стало ясно, что по лестнице поднимается только один человек, и поднимается он совершенно спокойно, не крадется и не таится. Потом и вовсе раздался требовательный стук в дверь.

— Кто? — спросил я, не спеша отпирать.

— Срочная депеша от капитана Колингерта!

Прозвучавший с лестничной клетки голос оказался мне определенно знаком, так что я попросил немного обождать, запалил лампу, натянул штаны и лишь после этого отпер дверь. Сразу отступил вглубь комнаты, укрыв за корпусом руку с пистолем, но пускать оружие в ход не пришлось: через порог и в самом деле шагнул Густав — вестовой капитана лиловых жандармов.

Он протянул конверт, я отошел к столу, взломал сургучную печать с эмблемой Кабинета бдительности и вытянул листок всего лишь с парой строчек текста. Послание было кратким до полной прямолинейности: барон аус Барген просил незамедлительно прибыть в его ведомство по вопросу государственной важности магистра вон Черена и его ассистента, маэстро Салазара. А дабы у меня не возникло искушения проигнорировать приглашение, ниже подписи статс-секретаря Кабинета бдительности присутствовала виза канцлера Вселенской комиссии по этике. Сочетание, надо сказать, не самое обычное.

Я разыграл безмерное удивление и обратился за пояснениями к вестовому, но тот и сам ничего не знал; в планы высокого руководства его не посвящали, лишь на словах попросили предупредить, что оружие с собой брать не следует.

— Вообще? — нахмурился я, поскольку происходящее очень уж походило на арест.

Неужто в Канцелярии высшего провидения завелись предатели? Или кардинал Роган сыграл представление слишком прямолинейно, чем и вызвал подозрения на мой счет?

— Кинжал можете оставить, — пояснил вестовой. — Остальное выдадут при необходимости.

— Выдадут? При необходимости?

Но Густав решил, что и так сболтнул лишнего, поэтому просто развел руками. Я не стал и дальше наседать на него и быстро собрался, а оружие и волшебную палочку запер в сундук. При этом не преминул сунуть за голенище сапога артиллерийский стилет; выходить из дому с одним только кинжалом на поясе было на редкость неуютно.

— А ваш ассистент, магистр? — поинтересовался вестовой, когда я подошел к двери.

— Ранен на дуэли, — сообщил я, запирая дверь.

Мы спустились по скрипучей лестнице и вышли на улицу, где нас дожидался еще один жандарм. Для меня и Микаэля была приготовлена пара лошадей, поэтому будить хозяина и просить его отпереть конюшню не пришлось. Просто забрались в седла и под звук копыт по мостовой поскакали по только-только начавшей просыпаться столице.



В резиденцию Кабинета бдительности нас запустили через служебные ворота, а там Густав сдал меня с рук на руки клерку, столь важному на вид, словно от перекладывания им с места на место докладных записок и донесений зависела ни много ни мало судьба империи. Впрочем, со мной напыщенный юнец обращался со всем почтением; да оно и немудрено: кого попало на аудиенцию к главе всемогущего ведомства в столь ранний час не пригласят.

В приемной тоже обошлось без заминок, и меня незамедлительно препроводили в рабочий кабинет барона аус Баргена — просторный и, должно быть, очень светлый, а сейчас озаряемый неровными всполохами пяти или шести дюжин свечей в хрустальной люстре и нескольких канделябрах.

Одну из стен занимала карта империи и окружающих земель со множеством разноцветных флажков, отмечавших города и веси. Я невольно засмотрелся на нее и не сразу обратил внимание на собравшуюся в кабинете публику.

— Ваша милость! — поклонился барону после непозволительно долгой заминки. — Сеньоры…

— Вон Черен, налей пока себе выпить!

Помимо статс-секретаря Кабинета бдительности и капитана лиловых жандармов, на совещании присутствовали полдюжины солидных сеньоров; все они столпились вокруг стола, но не рабочего, а установленного отдельно. На нем с поразительным тщанием был сооружен макет центра Ренмеля со всеми холмами, площадями, каналами и кварталами. В глаза сразу бросились императорский дворец, соединенный крытым переходом с наростом Ангельской цитадели, громада кафедрального собора и протянувшаяся через реку полоса Великого моста.

На макете тоже с избытком хватало флажков, но я не стал приглядываться к ним и отошел к бару. Разговоры почтенной публики точно не предназначались для посторонних ушей, так зачем отягощать свою жизнь чужими секретами? Чужие секреты стоит выведывать тайно, а никак не стоять и не внимать им в открытую. Могут ведь и нож в спину загнать впоследствии, когда стану не нужен. Мне участие в этом мероприятии и без того не слишком высокие шансы на долгую счастливую жизнь сулит…

Я привычным движением крутанул четки, поцеловал святой символ и от любезного разрешения хозяина промочить горло отказываться не стал. Выбрал уже початую бутылку, позолоты на этикетке которой хватило бы на половину гульдена, выдернул пробку, плеснул на донышко красного вина, сладкого и крепленого, пригубил и наполнил бокал на треть.