Рутинер
Часть 47 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Сейчас узнаем, — спокойно произнес Микаэль и двинулся к лестнице.
Мы уже начали подниматься, когда наверху показались два местных обитателя. Один — средних лет сухопарый мужчина в неброском платье с худым лицом аскета что-то оживленно говорил спутнику и начал спускаться, не обратив никакого внимания на появление в доме незнакомцев. А вот его собеседник замер на верхней ступени как вкопанный.
Он сбрил бороду, избавился от приметной серьги, а неизменный берет с фазаньим пером заменил широкополой шляпой, и в полумраке помещения я узнал его лишь после непозволительно долгой заминки. Микаэль тоже зазевался; он еще только рванул из ножен шпагу, а Сильвио де ла Вега уже тычком в спину отправил к нам костлявого сеньора и отступил от лестницы вглубь коридора. Маэстро отпрянул в сторону, уклоняясь от столкновения, но неудачно — потерял равновесие, да еще отпихнул товарища де ла Веги прямиком на меня, не дав вскинуть выхваченный из саквояжа пистоль. Удар сбил с ног, мы покатились кубарем, а в следующий миг я врезался затылком в деревянную балясину с такой силой, что из глаз полетели искры. Но пересилил боль, спихнул с себя обмякшее тело и скомандовал:
— Уве! Держи его! — А сам ухватил оброненный пистоль и бросился вслед за ринувшимся в погоню Микаэлем.
— Магистр! — нагнал меня истошный крик школяра уже на последних ступенях лестницы. — Магистр, стойте!
Я обернулся и вскинул оружие, но Уве навалился на худощавого сеньора, и не было никаких причин для паники. Лишь миг спустя стало ясно, что паренек не удерживает пленника, а зажимает колотую рану в его спине. И тот не пытается высвободиться, просто бьется в агонии.
— Ангелы небесные! — выдохнул я, не зная, что предпринять.
Это ведь точно профессор Граб! Сильвио неспроста его кинжалом в спину ткнул!
Сильвио!
Из дальнего конца коридора донеслись стук и треск, и я рванул на помощь Микаэлю.
— Магистр! — продолжил истошно вопить Уве.
Я проигнорировал его крик, повернул за угол и обнаружил, что маэстро Салазар ломится в одну из квартир.
— Давай! — крикнул он, мы прыгнули разом, слаженно ударили плечами и выломали запор. С ходу проскочили тесную прихожую и очутились в гостиной с распахнутым настежь окном.
Микаэль подскочил к нему и выглянул на улицу, злобно ударил кулаком по подоконнику:
— Драного осла уши! Ушел!
Я быстро обежал остальные комнаты, заглянул под кровать и даже проверил платяной шкаф, но Сильвио и в самом деле сиганул в окно.
— За мной! — крикнул я скрипевшему от злобы зубами бретеру и рванул обратно в холл.
Уве зажал рану в спине уложенного на бок профессора каким-то лоскутом, тот уже промок и буквально сочился кровью.
— Да где же вы, магистр?! — вскинулся школяр. — Он умирает!
— Мик, глянь! — скомандовал я, сбежал по лестнице, подскочил к входной двери и запер ее на засов.
Маэстро Салазар без промедления опустился на колени рядом с раненым, оттер плечом Уве и накрыл ладонями рану. Тогда я ухватил школяра за руку, заставил его подняться на ноги и потребовал:
— Проверь, есть ли кто в доме! Да не надо никуда бежать! Ищи ауры!
Едва ли жильцы могли проигнорировать крики и грохот, но между логическими выкладками и точным знанием пролегает слепая зона, из которой запросто может вывалиться случайный свидетель. Не резать же ему потом глотку?
Уве зажмурился и усилием воли вогнал себя в транс, я уловил явственный всплеск эфирного поля, когда сознание школяра вломилось в незримую стихию, а несколько мгновений спустя он мотнул головой и объявил:
— Пусто!
— Следи за двором! — распорядился я и повернулся к маэстро Салазару: — Мик! Что с ним?
— Не жилец, — отозвался бретер. — Перебита печеночная артерия.
Раненый сеньор вдруг перестал стонать и хрипло выдохнул:
— Опоздали! Вы опоздали! Прогресс не остановить!
Я опустился на колени и спросил:
— Профессор Граб?
Тот сипло выдохнул нечто походившее на согласие.
— Он убил вас! — попытался воззвать я к гласу разума. — Убил! Не хотите отомстить?
— Человек слаб… Любой сломается под пытками… Но только не мертвец!
Смех оборвался как-то очень уж резко, и я потребовал:
— Излечи его, Микаэль!
Маэстро Салазар дернулся словно от удара.
— Ты же знаешь, я не могу! Больше не могу! Не выйдет!
Лоскут, которым бретер зажимал рану, сочился кровью, вместе с той утекала сама жизнь, и я надавил на подручного:
— Пять минут! Дай мне пять минут! Не важно, что будет потом!
Якоб Граб вновь выплыл из забытья и лихорадочно зашептал:
— Ничего не скажу! Сами поймете! Все поймут! Все увидят!
Маэстро Салазар посмотрел на меня с мольбой во взгляде, но я подавил неуместную сентиментальность и сказал:
— Делай!
Бретер закусил губу, резко выругался и положил на рану ладони. Профессора выгнуло дугой, и он взвыл так, что зазвенело в ушах. Отголоски целебных чар взбудоражили эфирное поле, и у меня пошла кругом голова, а Микаэль сгорбился, лицо его осунулось, из носа закапала кровь.
Я не стал растрачивать время на пустые благодарности и навалился на Якоба:
— Что вы задумали, говори!
Тот застонал, несколько раз моргнул и уставился на меня неожиданно ясным взглядом.
— Вы, рутинеры, закоснели в заблуждениях и не узрите истину, даже если вас ткнуть в нее мордой! Вы не живете сами и не даете жить другим! Но прогресс сметет всех! Сметет и вашу двуличную комиссию, и лживую церковь. Мы освободим людей!
Я не собирался выслушивать политические манифесты и коротко бросил:
— Мик!
Бретер прижал руку профессора к полу и ударом даги отхватил ему мизинец. Граб снова взвыл, и я начал допрос:
— Шеер! Это ты подбил его распечатывать места силы? Зачем?
— Моя ошибка, — неожиданно легко сознался Якоб, застонал от боли и быстро произнес: — Неточность перевода привела к неверному подходу! Моя вина!
— Чего он должен был добиться? — быстро спросил я.
Профессор замешкался с ответом и до крови закусил губу, пришлось вновь отдать команду Микаэлю. На этот раз Якоб Граб лишился безымянного пальца, и лицо, в которое после исцеления вернулись краски, вновь начало быстро бледнеть и покрываться бисеринками пота.
— Если придется вырезать из вас ответы, меня это не остановит! — пригрозил я и кивнул бретеру, тогда профессор перестал запираться.
— Дело сделано, вам ничего уже не изменить! — хрипло выкликнул он. — Ничего!
— Чего добивался Шеер?
Маэстро Салазар надавил дагой, и Граб забился, лишившись очередного пальца.
— Будьте вы прокляты! — взвыл он. — Солнечный камень! Мы хотели создать солнечный камень! Нашли трактат на староимперском в закрытом хранилище библиотеки, перевели его, но текст содержал неточности! Вот и все!
— Солнечный камень? — прищурился я. — Желали превращать свинец в золото или обрести вечную жизнь?
Я намеренно низвел значение философского камня до обывательских представлений о нем, и профессор не стерпел, буквально выплюнул в меня:
— Глупец! Солнечный камень — квинтэссенция незримой стихии, суть овеществленный эфир! Ваша пресловутая святость, принявшая материальное обличье!
И тут на меня снизошло озарение.
— При сотворении солнечный камень впитывает весь окружающий эфир и лишает место святости? Именно так вы собираетесь уничтожить Сияющие Чертоги?
— Да! — в каком-то даже противоестественном восторге выкрикнул профессор Граб и закашлялся, но совладал с кашлем и просипел: — Диктат веры падет, мы освободим умы людей и расчистим путь прогрессу. Штампы! Мануфактуры! Механизмы! Будущее! И рутинерам вроде вас его не остановить!
— Время на исходе, — предупредил меня Микаэль.
Я ударил профессора кулаком в живот, обрывая монолог, и спросил:
— Какова роль де ла Веги? — заметил недоумение допрашиваемого и поправился: — Тот южанин, кто он?
— Друг, — с тяжелой одышкой ответил Якоб Граб, — преданный нашему делу всем сердцем. Он указал на ошибки и нашел недостающие фрагменты описания. И проведет ритуал, справится и не побоится взять грех на душу… Эту цену придется заплатить ради уничтожения Сияющих Чертогов, ради освобождения всего человечества от оков лживого учения…
Голос профессора звучал все слабее и тише, а потом он и вовсе умолк, на лице выступили кровавые капли пота, запахло гнилостным запахом разложения. Началась агония, и Микаэль отступил, принялся вытирать окровавленные руки каким-то грязным лоскутом. Лицо его было бледным, под глазами залегли тени, крылья крупного носа раздувались, словно размеренным дыханием бретер пытался совладать с бушевавшими в душе эмоциями.
Я тоже встал и спросил:
— Поможешь с обыском?
И тут же встрепенулся наблюдавший через окно за двором Уве:
Мы уже начали подниматься, когда наверху показались два местных обитателя. Один — средних лет сухопарый мужчина в неброском платье с худым лицом аскета что-то оживленно говорил спутнику и начал спускаться, не обратив никакого внимания на появление в доме незнакомцев. А вот его собеседник замер на верхней ступени как вкопанный.
Он сбрил бороду, избавился от приметной серьги, а неизменный берет с фазаньим пером заменил широкополой шляпой, и в полумраке помещения я узнал его лишь после непозволительно долгой заминки. Микаэль тоже зазевался; он еще только рванул из ножен шпагу, а Сильвио де ла Вега уже тычком в спину отправил к нам костлявого сеньора и отступил от лестницы вглубь коридора. Маэстро отпрянул в сторону, уклоняясь от столкновения, но неудачно — потерял равновесие, да еще отпихнул товарища де ла Веги прямиком на меня, не дав вскинуть выхваченный из саквояжа пистоль. Удар сбил с ног, мы покатились кубарем, а в следующий миг я врезался затылком в деревянную балясину с такой силой, что из глаз полетели искры. Но пересилил боль, спихнул с себя обмякшее тело и скомандовал:
— Уве! Держи его! — А сам ухватил оброненный пистоль и бросился вслед за ринувшимся в погоню Микаэлем.
— Магистр! — нагнал меня истошный крик школяра уже на последних ступенях лестницы. — Магистр, стойте!
Я обернулся и вскинул оружие, но Уве навалился на худощавого сеньора, и не было никаких причин для паники. Лишь миг спустя стало ясно, что паренек не удерживает пленника, а зажимает колотую рану в его спине. И тот не пытается высвободиться, просто бьется в агонии.
— Ангелы небесные! — выдохнул я, не зная, что предпринять.
Это ведь точно профессор Граб! Сильвио неспроста его кинжалом в спину ткнул!
Сильвио!
Из дальнего конца коридора донеслись стук и треск, и я рванул на помощь Микаэлю.
— Магистр! — продолжил истошно вопить Уве.
Я проигнорировал его крик, повернул за угол и обнаружил, что маэстро Салазар ломится в одну из квартир.
— Давай! — крикнул он, мы прыгнули разом, слаженно ударили плечами и выломали запор. С ходу проскочили тесную прихожую и очутились в гостиной с распахнутым настежь окном.
Микаэль подскочил к нему и выглянул на улицу, злобно ударил кулаком по подоконнику:
— Драного осла уши! Ушел!
Я быстро обежал остальные комнаты, заглянул под кровать и даже проверил платяной шкаф, но Сильвио и в самом деле сиганул в окно.
— За мной! — крикнул я скрипевшему от злобы зубами бретеру и рванул обратно в холл.
Уве зажал рану в спине уложенного на бок профессора каким-то лоскутом, тот уже промок и буквально сочился кровью.
— Да где же вы, магистр?! — вскинулся школяр. — Он умирает!
— Мик, глянь! — скомандовал я, сбежал по лестнице, подскочил к входной двери и запер ее на засов.
Маэстро Салазар без промедления опустился на колени рядом с раненым, оттер плечом Уве и накрыл ладонями рану. Тогда я ухватил школяра за руку, заставил его подняться на ноги и потребовал:
— Проверь, есть ли кто в доме! Да не надо никуда бежать! Ищи ауры!
Едва ли жильцы могли проигнорировать крики и грохот, но между логическими выкладками и точным знанием пролегает слепая зона, из которой запросто может вывалиться случайный свидетель. Не резать же ему потом глотку?
Уве зажмурился и усилием воли вогнал себя в транс, я уловил явственный всплеск эфирного поля, когда сознание школяра вломилось в незримую стихию, а несколько мгновений спустя он мотнул головой и объявил:
— Пусто!
— Следи за двором! — распорядился я и повернулся к маэстро Салазару: — Мик! Что с ним?
— Не жилец, — отозвался бретер. — Перебита печеночная артерия.
Раненый сеньор вдруг перестал стонать и хрипло выдохнул:
— Опоздали! Вы опоздали! Прогресс не остановить!
Я опустился на колени и спросил:
— Профессор Граб?
Тот сипло выдохнул нечто походившее на согласие.
— Он убил вас! — попытался воззвать я к гласу разума. — Убил! Не хотите отомстить?
— Человек слаб… Любой сломается под пытками… Но только не мертвец!
Смех оборвался как-то очень уж резко, и я потребовал:
— Излечи его, Микаэль!
Маэстро Салазар дернулся словно от удара.
— Ты же знаешь, я не могу! Больше не могу! Не выйдет!
Лоскут, которым бретер зажимал рану, сочился кровью, вместе с той утекала сама жизнь, и я надавил на подручного:
— Пять минут! Дай мне пять минут! Не важно, что будет потом!
Якоб Граб вновь выплыл из забытья и лихорадочно зашептал:
— Ничего не скажу! Сами поймете! Все поймут! Все увидят!
Маэстро Салазар посмотрел на меня с мольбой во взгляде, но я подавил неуместную сентиментальность и сказал:
— Делай!
Бретер закусил губу, резко выругался и положил на рану ладони. Профессора выгнуло дугой, и он взвыл так, что зазвенело в ушах. Отголоски целебных чар взбудоражили эфирное поле, и у меня пошла кругом голова, а Микаэль сгорбился, лицо его осунулось, из носа закапала кровь.
Я не стал растрачивать время на пустые благодарности и навалился на Якоба:
— Что вы задумали, говори!
Тот застонал, несколько раз моргнул и уставился на меня неожиданно ясным взглядом.
— Вы, рутинеры, закоснели в заблуждениях и не узрите истину, даже если вас ткнуть в нее мордой! Вы не живете сами и не даете жить другим! Но прогресс сметет всех! Сметет и вашу двуличную комиссию, и лживую церковь. Мы освободим людей!
Я не собирался выслушивать политические манифесты и коротко бросил:
— Мик!
Бретер прижал руку профессора к полу и ударом даги отхватил ему мизинец. Граб снова взвыл, и я начал допрос:
— Шеер! Это ты подбил его распечатывать места силы? Зачем?
— Моя ошибка, — неожиданно легко сознался Якоб, застонал от боли и быстро произнес: — Неточность перевода привела к неверному подходу! Моя вина!
— Чего он должен был добиться? — быстро спросил я.
Профессор замешкался с ответом и до крови закусил губу, пришлось вновь отдать команду Микаэлю. На этот раз Якоб Граб лишился безымянного пальца, и лицо, в которое после исцеления вернулись краски, вновь начало быстро бледнеть и покрываться бисеринками пота.
— Если придется вырезать из вас ответы, меня это не остановит! — пригрозил я и кивнул бретеру, тогда профессор перестал запираться.
— Дело сделано, вам ничего уже не изменить! — хрипло выкликнул он. — Ничего!
— Чего добивался Шеер?
Маэстро Салазар надавил дагой, и Граб забился, лишившись очередного пальца.
— Будьте вы прокляты! — взвыл он. — Солнечный камень! Мы хотели создать солнечный камень! Нашли трактат на староимперском в закрытом хранилище библиотеки, перевели его, но текст содержал неточности! Вот и все!
— Солнечный камень? — прищурился я. — Желали превращать свинец в золото или обрести вечную жизнь?
Я намеренно низвел значение философского камня до обывательских представлений о нем, и профессор не стерпел, буквально выплюнул в меня:
— Глупец! Солнечный камень — квинтэссенция незримой стихии, суть овеществленный эфир! Ваша пресловутая святость, принявшая материальное обличье!
И тут на меня снизошло озарение.
— При сотворении солнечный камень впитывает весь окружающий эфир и лишает место святости? Именно так вы собираетесь уничтожить Сияющие Чертоги?
— Да! — в каком-то даже противоестественном восторге выкрикнул профессор Граб и закашлялся, но совладал с кашлем и просипел: — Диктат веры падет, мы освободим умы людей и расчистим путь прогрессу. Штампы! Мануфактуры! Механизмы! Будущее! И рутинерам вроде вас его не остановить!
— Время на исходе, — предупредил меня Микаэль.
Я ударил профессора кулаком в живот, обрывая монолог, и спросил:
— Какова роль де ла Веги? — заметил недоумение допрашиваемого и поправился: — Тот южанин, кто он?
— Друг, — с тяжелой одышкой ответил Якоб Граб, — преданный нашему делу всем сердцем. Он указал на ошибки и нашел недостающие фрагменты описания. И проведет ритуал, справится и не побоится взять грех на душу… Эту цену придется заплатить ради уничтожения Сияющих Чертогов, ради освобождения всего человечества от оков лживого учения…
Голос профессора звучал все слабее и тише, а потом он и вовсе умолк, на лице выступили кровавые капли пота, запахло гнилостным запахом разложения. Началась агония, и Микаэль отступил, принялся вытирать окровавленные руки каким-то грязным лоскутом. Лицо его было бледным, под глазами залегли тени, крылья крупного носа раздувались, словно размеренным дыханием бретер пытался совладать с бушевавшими в душе эмоциями.
Я тоже встал и спросил:
— Поможешь с обыском?
И тут же встрепенулся наблюдавший через окно за двором Уве: