Рутинер

— А как же патрули? — забеспокоился Уве. — Что, если наткнетесь на патруль?

— Ничего они не заметят, — улыбнулась Марта. — Твое плетение чудо как хорошо!

— Это не мое плетение, — проворчал школяр и передернул плечами с несомненной обеспокоенностью. — Не нравится мне все это, магистр! Не стоит лезть в церковные дела!

— Это такие же церковные дела, Уве, как и дела Вселенской комиссии, — парировал я и раздраженно махнул рукой. — Все, баста! Дискуссия закрыта!

Школяр надулся, будто мышь на крупу, но далее взывать к моему благоразумию не стал. В результате оставили его в лагере стеречь лошадей. Уве немного повозмущался, но больше для виду; идти к монастырю ему откровенно не хотелось.

— Случится что — стреляй, — предупредил я напоследок, вручая мушкет. — Мы услышим.

Сам я делал ставку на скрытность и потому пистолей с собой брать не стал, с ними оставил и шпагу. Сунул в сапог артиллерийский стилет, за оружейный ремень с кинжалом заткнул магический жезл, придирчиво оглядел спутников. Микаэль от длинного клинка отказываться, разумеется, не пожелал, Марта ограничилась жутковатым ножом регенмарского людоеда. Из одежды выбрали самые темные штаны и рубахи — те должны были просто раствориться в ночном мраке, кисти закрыли перчатками, лица намеревались впоследствии на манер воровских масок замотать черной тканью.

Напоследок проверили, чтобы ничего не скрипело и не звенело, и двинулись в путь. К этому времени уже начинало смеркаться, когда же мы добрались до болота, все кругом и вовсе заполонили густые сумерки. Там Марта по топкому бережку повела нас в сторону от пикета, и под ногами влажно зачавкала сырая земля. К вечеру похолодало, от воды начал расползаться туман. Над болотом он клубился молочно-белым облаком, у протоки стелился полупрозрачной дымкой и уже понемногу расползался все дальше и дальше.

— Здесь неглубоко, — шепнула Марта, без тени смущения разделась донага и ступила в воду, которая сначала дошла ей до колен, затем поднялась до поясницы и скрыла белевший поначалу в сумерках девичий зад.

После ведьме и вовсе пришлось задрать над головой руки со свернутой одеждой над головой.

Мы двинулись следом, и ступни начали увязать в илистом дне. Зато протока оказалась далеко не столь холодной, как лесной ручей, удалось переправиться через нее, толком даже не замерзнув. На небольшой прогалине под плакучими ивами мы быстро оделись; быть замеченными случайным патрулем при этом нисколько не опасались: мало того что окончательно стемнело и от болота на поле настоящими волнами выползал густой туман, так еще берег поднимался на высоту в половину человеческого роста, и нас укрывал неглубокий овраг.

Марта, которой пришлось замотать черной тканью не только лицо, но и голову, хотела уже двинуться дальше, но я ее остановил, обратив внимание на ближайшую иву. Точнее — на рядки насаженных на ее ветви лягушек. Мертвых, разумеется, и уже заметно ссохшихся, поклеванных птицами.

Неведомый живодер подошел к делу с немалой скрупулезностью: тельца амфибий располагались на равном расстоянии друг от друга, а их самих насчитывалось никак не меньше пяти-шести дюжин. Кто-то убил прорву времени на их отлов, протыкание острым концом ветки и верное расположение относительно других жертв.

Марта негромко ойкнула и в испуге зажала рот ладонью, потом выдохнула:

— Мальчишки измывались?

— Далековато от села забрались, — покачал я головой, внимательно осматриваясь, магический жезл сам собой оказался в руке, но никаких признаков опасности заметить не удалось. — Если только у какого послушника с головой не все в порядке.

— Скорее, караульные время в дозоре коротали, — предположил Микаэль.

Шпагу он обнажать не стал, замер с кинжалом в руке.

Мысль о том, что здесь до недавнего времени располагался секрет наемников, заставила неуверенно поежиться, но после недолгих раздумий версия бретера убедительной мне не показалась.

— Лягушки давно висят, а свежих не видно.

— Сменили наблюдательный пункт.

— Нет, смотри, некоторые препарированы! Такие штуки школяры-медики обычно проделывают.

— Наемники, которых скука донимает, и не на такие выдумки горазды! — резонно заметил Микаэль. — Тебе ли не знать?

Я отмахнулся и прислушался к ночи. Было тихо, но хватало и едва различимых звуков. Плескалась рыба, звенели комары, стрекотали сверчки, в лесу ухал филин, шуршала листва. Поднимавшийся от воды туман скрадывал шорохи, но окончательно их не заглушал.

Ничего подозрительного. Ничего.

— Осмотрись, — приказал я подручному, а сам осторожными и медленными вдохами начал успокаивать дыхание и загонять сознание в транс.

И вновь незримая стихия показалась слишком уж разреженной, сознание провалилось в нее необычайно легко, едва удержался на самом краю, не скользнул слишком глубоко.

И тут тоже — тихо. Лишь изредка от монастыря докатывались отголоски светлой радости, словно прорывались из-за каменных стен слова молитвенного гимна. Больше — ничего.

Вернулся Микаэль.

— Пряталось здесь не больше четырех-пяти человек. День, от силы — два. Костер не палили, гадили в одном месте, после закопали. Ушли давно, не меньше седмицы назад, но точно не скажу.

— Или поначалу здесь поставили секрет, или кто-то, как и мы, хотел пробраться в монастырь.

Бретер кивнул:

— Или так.

— Что будем делать? — спросила Марта.

— Веди! — коротко ответил я.

Девчонка бесшумно скользнула под ветви плакучих ив и позвала нас за собой. Буквально в дюжине шагов начиналось поле. Марта первой выбралась из овражка и присела в высокой траве.

— Дальше я не ходила, — сообщила она.


— И правильно.

Я пристроился рядом, огляделся. Туман на поле был не слишком густым, но даже так строения монастыря не просматривались, лишь белело в ночи несколько неровных пятен, отмечавших костры пикетов. Впрочем, обольщаться столь небрежным несением караульной службы точно не стоило, ландскнехты — ребята тертые: они и секреты могли выставить, и патрули в поле выпустить. Опять же — ищейки…

— Двинули, — шепнул я, и, пригибаясь, мы побежали в сторону монастыря.

Старались не шуметь и потому не спешили, да еще земля была неровной, то и дело под ноги попадались скрытые травой рытвины и кротовины. Я не до конца вышел из транса, и сознание плыло по самой поверхности эфирного поля, отслеживая возможные магические ловушки. От перенапряжения понемногу начинала кружиться голова, но дело того стоило: первым сигнальные чары заметил именно я.

Просто обратил внимание на полосу чуть более светлого тумана и вскинул руку, а затем нырнул в незримую стихию чуть глубже, дабы в подробностях разглядеть преградившее нам путь плетение. То оказалось не самым сложным, но исполнено было при этом вполне мастеровито. Удивило только, что жгут протянутых над землей чар выглядел очень уж неряшливо — его словно измочалило колыханием эфирного поля; именно утечка энергии и подсветила туман, позволив заметить заклинание с расстояния в две дюжины шагов.

— Не обойти, — вынес вердикт маэстро Салазар и досадливо поморщился, что проделывал всякий раз после слишком уж пристального изучения незримой стихии.

— И не нужно, — сказал я. — Проползем понизу. Только двигайтесь строго за мной — нужно держаться подальше от узловых точек. Не удается разобрать их плетение, могут быть сюрпризы.

Преодолеть магическую охрану и в самом деле оказалось просто, благо рассчитана она была больше на обделенных даром истинного зрения простецов и азартных одаренных, которые просто не могут пройти мимо чужих чар, не попытавшись их обезвредить.

Мы же распластались на траве и проползли под негромко гудящим жгутом едва различимого мерцания; волосы на затылке встали дыбом, но и только — сигнальные чары на нас не отреагировали. Двинулись дальше и чем ближе подбирались к ограде монастыря, тем менее густым и насыщенным становился туман. Здесь он стелился над землей настоящими слоями, и если ноги так и терялись в молочной белизне, то обзор заметно улучшился, стали различимы очертания монастырских стен и высившегося за ними храма.

И тут начала легонько подрагивать под копытами земля, заскрипела упряжь, донеслось фырканье лошадей. Мы немедленно присели и вжались в неглубокую рытвину, распластались в траве. Марта на волю случая полагаться не стала и накрыла нас мороком. Незримая стихия лишь легонько дрогнула в такт тихому выдоху ведьмы, и все успокоилось, разве что молочная белизна вокруг стала чуть гуще, нежели мгновение назад.

Патруль проскакал в дюжине шагов. Разглядеть получилось только лошадиные бока и ноги наездников, все остальное потерялось в туманной пелене, словно мы наблюдали за кавалеристами из-под воды. Нас не заметили, да заметить и не могли, и все бы ничего, но из темноты вдруг принесло ищейку.

Здоровенная псина бежала вслед за лошадьми, рыская из стороны в сторону, один из таких зигзагов и привел ее к нам. Шерсть на затылке зверюги враз встала дыбом, и Микаэль подался вперед с кинжалом в руке, но Марта опередила бретера и что-то негромко шепнула. Ищейка сразу растеряла всю свою настороженность и радостно завиляла обрубком хвоста, а стоило только прозвучать требовательному свисту, без промедления устремилась к хозяину.

— Ведьмы! — проворчал маэстро Салазар, вытирая выступившую на лбу испарину.

Я приложил палец к губам, крутанул четки, наматывая их на запястье, поцеловал святой символ и вновь побежал к монастырю, остальные устремились следом. Морок Марта развеивать не стала, и весь мир словно смазался, но зато и мы даже для самого остроглазого и бдительного наблюдателя, сколько ни вглядывался бы он во тьму, смотрелись сгустками тумана, а то и вовсе не смотрелись абсолютно никак. Мне было недосуг разбираться, какой именно эффект предусмотрела ведьма.

Перескочив через неглубокую канаву, я прижался спиной к невысокой ограде и ощутил, как подрагивает, будто бы в такт чьим-то словам, ее неровная каменная кладка.

— Подсади! — потребовал я, уперся носком сапога в сцепленные пальцы бретера и резко выпрямился, ухватился за край не слишком-то высокой стены. Подтянулся, оглядел пустой темный двор и уже безбоязненно влез на шершавые камни, затем протянул руку Микаэлю.

Когда тот устроился рядом, мы втащили к себе Марту и осторожно спрыгнули вниз, затаились в глухом закутке у стены какого-то амбара. Монастырское подворье было погружено во мрак, лишь из высившегося на другой его стороне храма через цветные витражи помаргивали отблески свечей и лампад. А еще оттуда с непонятной закономерностью вырывались, корежа своей мощью незримую стихию, отголоски святости. Словно кто-то собрал всю ее с Зарьиной пустыни, запер внутри церкви и не давал хлынуть наружу.

Ангелы небесные! Да что здесь такое творится?! Неужто иерархи ортодоксов вознамерились создать собственные Сияющие Чертоги? Неужели их гордыня столь велика, что они сочли возможным перекроить дарованную этому месту святость по своему усмотрению? Безумие!

Я постучал Марте по плечу и нацелил указательный палец под ноги, призывая оставаться на месте, а Микаэлю указал на храм. Пригибаясь, мы начали пробираться вдоль стены, потом быстрым шагом пересекли двор и укрылись в тени меж двух монументальных контрфорсов. Огляделись и двинулись дальше, но бежать не бежали, опасаясь выдать себя стуком каблуков по каменным плитам, коими был замощен двор.

Меня влек боковой вход в церковь, я должен был заглянуть внутрь и увидеть все собственными глазами. Слишком уж взбаламучена оказалась незримая стихия, эманации святости то пронзали ее мимолетными вспышками, то пропадали, оставляя после себя… Нет, не пустоту — небесный эфир, пусть и странно разреженный, никуда не девался, просто не сохранял той светлой радости, коей неизменно отличаются святые места.

От крайнего контрфорса до бокового входа было не меньше дюжины шагов, и хоть выходить на открытое пространство не хотелось до скрежета зубовного, я решил рискнуть.

— Следи! — негромко шепнул Микаэлю и быстрым шагом двинулся к двери, а там легонько навалился на нее, приоткрыл и заглянул в щель.

В лицо пахнуло тяжелой смесью благовоний и свечного дыма, стали слышны песнопения, но смысл молитвенного гимна ускользал, служба шла на староимперском. И никакого ощущения близости святого места. Обычная церковь с рядами деревянных скамей, полированным мрамором пола, колонн и стен, цветными витражами и золочеными семиконечными звездами. Да еще в полумраке у алтаря замерло с полдюжины коленопреклоненных фигур в сутанах, а в центре их круга возвышался реликварий с мощами святого Рафаэля.

Что это именно тот реликварий, понял сразу, хоть прежде и в глаза его не видел. Просто очень уж благостная исходила аура от украшенного затейливой гравировкой и чеканкой ларца. Светлая сила растекалась от него, подрагивала в такт молитвам и… рассеивалась в пространстве.

Ангелы небесные! Никто не собирал и не запирал в храме святость монастырских земель! Она сгинула неведомо куда, а ритуал как раз и должен был сделать это место прежним. Священники в молитвенном экстазе щедро делились огнем собственной веры, но ни их благих устремлений, ни силы нетленных останков недоставало, чтобы придать эфирному полю те теплоту, светлость и упорядоченность, коими то отличалось раньше.

По спине мурашки побежали от ясного осознания того, что святости Зарьиной пустыни больше не существует, отголоски, которые удалось уловить прежде, испускало содержимое привезенного из Вакенхальде реликвария.

Но как? Как такое могло произойти?! Кому под силу не просто осквернить святое место, но уничтожить его? Чья чудовищная воля сумела превозмочь последствия ритуала воссияния сразу нескольких праведников?

Микаэль потянул меня прочь, я не сдвинулся с места, и тогда бретер лихорадочно зашептал в самое ухо:

Фальшь благочестья, позолоты оскал,

Истину в храме ты напрасно искал,

Там лишь камень и пустые слова,

Святость мертва!





Он сделал паузу и эхом повторил:

Отныне и вовеки мертва…