Русское

– Разве ты не рада услышать, что врага государева более нет?

Она не в силах была ответить.

Иван перевел взор на младенца. Это был маленький, пригожий мальчик, не достигший еще и года. Как ни странно, на протяжении всей этой сцены он так и не пробудился. Иван внимательно оглядел младенца в лунном свете. Его черты не позволяли сделать никаких однозначных выводов.

– Как его зовут? – тихонько спросил он.

– Федор, – прошептала она в ответ.

– Федор, – медлительно повторил царь. – И кто отец этого ребенка?

Она нахмурилась. Что он хочет этим сказать?

– Мой верный слуга или священник-еретик? – мягко осведомился он.

– Священник? Кто же ему отец, если не мой муж?

– И в самом деле, кто?

Вид у нее был невинный, но, может быть, она лгала. Многие женщины склонны к обману. Он вспомнил, что и отец ее оказался изменником.

– Царя не обманывают, – напевно произнес Иван. – Спрашиваю еще раз: ты любила Стефана, священника-еретика, которого я заслуженно отправил на смерть?

Елена открыла было рот, чтобы возразить, но она действительно любила Стефана, а высокий человек, стоящий перед нею, внушал ей такой ужас, что она не в силах была вымолвить ни слова.

– Пусть решит Борис Давыдов, – сказал царь и, глядя на Бориса, спросил: – Что ж, друг мой, каков будет твой суд?

Борис молчал.

Теперь, стоя в ледяной ночи между царем и Еленой и глядя на младенца, которого он не в силах был признать своим и от которого не решался окончательно отказаться, Борис был разрываем множеством противоречивых мыслей и чувств. Что, если Иван предлагает ему способ избавиться от жены и получить развод? Без сомнения, царь мог это устроить: разумеется, игумен согласится на все, что прикажет царь.

А во что верил он лично? Он и сам не знал. Она любила священника и избегала законного супруга. Этим и многим другим она нанесла ему смертельную обиду, пыталась оскорбить его гордость, основу – как может быть иначе? – всего его существования. Внезапно все негодование, которое он испытывал к ней много лет, обрушилось на него подобно могучей волне. Он покарает ее.

А потом, если он сейчас уступит, если признает ребенка, который, быть может, зачат не им, она одержит над ним победу. Да, ее торжество над ним будет полным и окончательным. Она будет потешаться над ним и за могилой, а он, носящий тамгу-трезубец, принадлежность древнего рода, сложит ее в прах, к ногам проклятой изменницы. Тем самым он предаст не только самого себя, но и всех своих предков. Стоило ему подумать об этом, как его охватила дрожь от невыносимого гнева.

А что сказал ему царь? Что он изрек столь многозначительно?

«У тебя могут быть другие сыновья». Конечно, так и было. Другие сыновья от другой жены, которые унаследуют его гордое имя. А этот младенец, от кого бы он ни был рожден, пусть страдает, ибо так Борис неизбежно заставит страдать ее.

Он покарает и ее, и ребенка, даже самого себя. И теперь в этой бескрайней, кромешной ночи он внезапно осознал, что хочет именно этого.

– Это не мое дитя, – промолвил он.

Царь не проронил ни слова. Переложив посох в правую руку, а левой держа младенца, который теперь проснулся и заплакал, прижавшись к его темной, волнистой бороде, он повернулся и под все тот же стук посоха о мерзлую землю зашагал к воротам.

Борис, не зная, что делать, на некотором расстоянии последовал за ним.

Что происходит? Охваченная смятением и страхом, Елена лишь постепенно стала понимать, о чем вели беседу царь и Борис. И теперь, содрогаясь от холода, она провожала их обезумевшим от ужаса взглядом.

– Федор! – огласил ее крик ледяную площадь. – Федя!

Поскальзываясь в домашней обуви, едва не падая на каждом шагу, она в исступлении бросилась за ними:

– Что вы делаете?

Ни царь, ни ее муж не оглянулись.

Она догнала Бориса, схватила его за руку, но он оттолкнул ее, и она упала на снег.

А царь Иван тем временем дошел до ворот, где испуганный сторож принялся в смертельном страхе низко кланяться, прижав руку к сердцу.

Иван указал на дверь башни:

– Отвори!

По-прежнему держа на руках ребенка, он вошел внутрь и стал медленно подниматься по ступеням.

Она хотела было кинуться за ним, но в башню ее не пустили муж и обезумевший от страха привратник: они преградили ей путь у подножия башни.

Теперь она поняла их, чутьем она постигла их замысел и те темные ужасы, что таились в лабиринтах их душ.

Забыв обо всем на свете, она бросилась на мужчин и принялась их царапать, драть, как тигрица, и, внезапно рванувшись между ними, захлопнула за собою тяжелую дверь и в то же мгновение заперла на засов.


Она взбежала по деревянным ступеням.

Теперь откуда-то сверху, из тьмы, до нее доносился скрип ступеней под ногами царя, стук посоха с железным наконечником, сопровождавший каждый второй его шаг. Он был высоко над нею.

В отчаянии, с замиранием сердца она кинулась за ним вверх по ступеням. До нее долетал плач ее младенца.

– Господи помилуй! – невольно вырвалось у нее. И все же царь оставался где-то недостижимо высоко над нею.

Взбежав до половины лестницы, туда, где ступени выходили на опоясывающую башню зубчатую стенку с бойницами, она поняла, что наверху воцарилась тишина.

Иван уже достиг своей цели, поднявшись в верхнюю камору шатровой крыши, служившую наблюдательным сторожевым пунктом, из ее окон открывался вид на бесконечную равнину. Елена устремила взгляд на башню, что возвышалась над ней, неприступная, суровая и безмолвная; деревянная крыша темной, треугольной тенью выделялась на фоне ночного неба. Какое-то мгновение Елена не знала, что делать.

А потом она услышала крик своего ребенка в вышине, на уходящей под небеса крыше, и, вскинув глаза, внезапно различила руки, сжимающие крохотное белое тельце, и, когда у нее вырвался отчаянный вопль, который, должно быть, долетел даже до звезд, эти руки разжались, словно старую тряпку, швырнув младенца во мрак.

– Федя!

Она бросилась на крепостные зубцы, протягивая руки во тьму, в безумной надежде подхватить крохотное белое тельце, но ребенок, затихнув от страха во время падения, пролетел мимо нее в сгустившийся внизу мрак, и она различила слабый, глухой звук от его падения на лед.



Царь отбыл на рассвете. Перед тем он настоял, чтобы испуганный игумен, по обычаю, благословил его.

К своему выезду он добавил еще двое саней: в одни сложили значительную часть монастырской казны и посуды. На другие погрузили колокол, который некогда даровала монахам семья Бориса, а царь, испытывая нужду в орудиях, намеревался перелить его на еще одну пушку.

Вскоре после этого до Русского дошла весть, что крымские татары и вправду приближаются к русским землям. Царь, в очередной раз дав пищу слухам, что он-де трус, скрылся на севере. Окрестности Москвы были разорены.

Спустя две недели после смерти своего младенца Елена, к своему удивлению, обнаружила, что беременна. Отцом ребенка, которого она носила, как и всех остальных ее детей, был Борис.



В богослужебных книгах православной церкви есть прекрасная проповедь.

Это огласительное слово великого святителя Иоанна Златоуста, и читается оно лишь раз в году, во время всенощной пасхальной службы.

Не без удивления во время ночной пасхальной литургии 1571 года прихожане монастырской церкви Святых Петра и Павла, то есть большая часть сильно уменьшившегося населения Русского и Грязного, заметили одинокую фигуру человека, тихо вошедшего вскоре после начала богослужения и остановившегося позади паствы.

С начала Великого поста Борис не показывался на улице. Никто не знал толком, что с ним происходит.

Ходили слухи, что он постится в одиночестве. Некоторые говорили также, что жена не желает его видеть; другие же якобы слышали, как он умоляет ее о чем-то.

Находились и те, кто уверял, будто он пытался помешать царю убить его сына; другие же убеждали, что он просто стоял и глядел, как Иван вершит суд.

Поэтому неудивительно, что прихожане время от времени оглядывались на него, стремясь увидеть, что он делает.

Борис стоял, опустив голову. Он так и не вышел из-за спин собравшихся, с места, отведенного кающимся грешникам, ни разу не поднял головы и даже не перекрестился, хотя священник многократно призывал верующих осенить себя крестным знамением во время богослужения.

Пасхальная всенощная служба, по обычаю празднующая воскресение Христа из мертвых, преисполнена все возрастающей радости и волнения. После долгого поста, почти полного воздержания от пищи в последние дни Страстной недели, которая следует за Вербным воскресеньем, паства пребывает в такой слабости, в таком состоянии очистительного опустошения, что жаждет не столько пира и яств, сколько радости духовной.

Пасхальная служба начинается с полунощницы. В полночь Царские врата иконостаса отверзаются, символически представляя пустую гробницу, и паства, со свечами в руках, совершает крестный ход вокруг храма. Затем следует утреня и пасхальные часы, апогеем которых становится миг, когда священник перед всем народом провозглашает:

– Христос воскресе!

А прихожане отвечают:

– Воистину воскресе!

После гибели Стефана место его занял молодой священник. В первый раз стоял он с распятием в руке пред Царскими вратами.

После изнурительного поста у него подгибались колени, однако сейчас, взирая на паству с зажженными свечами и ощущая густой запах ладана, проникающий во все уголки церкви, он испытывал чувство молитвенного восторга.

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе!

Несмотря на голод и умерщвление плоти, священнику казалось, будто всеми присутствующими в церкви овладела чудесная радость. Его охватила едва заметная дрожь. На глазах у него воистину свершалось пасхальное чудо.

– Христос воскресе! – провозгласил он.

– Воистину воскресе!

Он заметил, что одинокий человек, стоящий за спинами прихожан, тоже как будто шепчет торжественное ответствие, но не подозревал, что Борис не произносит ни звука.

А затем настало время пасхального целования, когда прихожане один за другим подходили лобызать крест, Евангелие, иконы, а потом в знак приветствия – самого священника, и целовали его, повторяя: «Христос воскресе!» – а тот ответствовал каждому с поцелуем: «Воистину воскресе!» Потом все целовали друг друга, ибо это Пасха, и таков простой и трогательный обычай православной церкви.

Однако Борис, единственный из всех, не вышел облобызать крест.