Русское

Всю работу в этом году они закончили. Хлеб давно был убран. Впрочем, даже и с этим крестьяне справились быстро, ведь, словно карая страну за ужасные злодеяния ее правителя, Бог послал земле Русской в этом году скудный урожай.

Над буровато-серой стерней дул холодный ветер, поземка снежной пылью пятнала влажную, замерзающую землю. Крепкие деревянные избы в Грязном пахли сыростью; голые деревья и голые поля, лишившиеся последних покровов, ждали снега, который укутает их перед наступлением морозов. Юрьев день предвещал печальную зиму.

Михаил и его семья собрались уходить. Крестьянин сжимал в руке «пожилое», по́дать на уход, которую намеревался передать барину. В отличие от многих других крестьян в этой местности, он не имел долгов, ибо, не поднимая особого шума, расплатился с ними еще в прошлом месяце. У него была хорошая лошадка и деньги на дорогу. Он был свободным. Сегодня он мог уйти.

План его был честолюбив, но весьма несложен. Они с семьей напрямик, по лесам, отправятся в Муром. Там они пробудут, пожалуй, до весны и оттуда по Оке доплывут до Нижнего Новгорода. А там наймут лодку и двинутся по Волге-матушке на восток, на новые земли, где поселенцы все свободные.

Им будет нелегко. Михаил не был уверен в том, что их денег достанет до конца пути, но как-нибудь они выкрутятся. Да и Миша-медведь, поди, поможет им заработать копейку-другую.

Однако, хотя семья собрала все пожитки и готова была двинуться в путь, они не уходили. Вот уже неделю сидели они в избе и ждали. Каждый день или Михаил, или Карп ходили в Русское и каждый день возвращались ни с чем.

Сегодня выпал черед идти Карпу. Домой он возвратился как в воду опущенный.

– Ну что?

Карп покачал головой:

– Пустое. Как сквозь землю провалился.

Внезапно он в ярости пнул дверь, но Михаил, хотя и подпрыгнул от неожиданности, не стал его упрекать.

– Мошенники чертовы! – вырвалось у юнца.

– Может быть, завтра? – предположила мать – впрочем, довольно неуверенно.

– Может быть, – промолвил Михаил.

Однако он понимал, что это все безнадежно. Его обманули.

Правила, согласно которым крестьянин мог уйти из имения Бориса, были довольно просты. Крестьянин должен был расплатиться с долгами и в срок за неделю до Юрьева дня или неделю после сообщить своему барину, что хочет уйти и заплатить ему подать. Этим все и исчерпывалось.

Но существовали и уловки, к которым мог прибегнуть хозяин. Барин или его управляющий должны были лично выслушать просьбу крестьянина, желающего уйти, и лично принять от него «пожилое».

За несколько дней до назначенного времени Борис и его жена внезапно уехали в Москву, а дом в Русском заперли. Михаил тотчас же отправился в Русское к управляющему и вернулся бледный от ужаса.

Старик с женой тоже таинственным образом исчезли.

Никогда прежде не уезжали они из городка; они никого не предупредили о своем отъезде и не сообщили, куда направляются. Их дом опустел.

Даже тогда он почти не в силах был в это поверить. Конечно, он слыхал истории о таких мошенничествах, но как же возможно такое коварство здесь, в Русском, под стенами монастыря?

Еще как возможно! Дни шли за днями, а управляющий все не объявлялся.

– Но они точно никуда не уехали, – в бешенстве воскликнул Карп. – Управляющий прячется, отсиживается где-то поблизости. А стоит нам уйти, не заплатив «пожилого», как он появится точно из-под земли с десятком стражников. Вот увидишь, так все и будет. Он ждет, чтобы кинуться в погоню и связать нас, как беглых. А потом они с хозяином, чтоб его, с нас и вовсе шкуру сдерут. Вот бьюсь об заклад, они сейчас за нами следят.

Он был совершенно прав. Единственное, о чем не догадывались ни Михаил, ни Карп: хитрость эту придумал их родич, монах Даниил.

Даниилу дело представлялось простым.

Получив устрашающее царское послание, он осознал, что монастырю – и в особенности ему лично – могут потребоваться друзья, любые, только бы нашлись. Естественно, что выбор его тотчас же пал на царева опричника Бориса.

Хитрый монах быстро выведал, что Михаил тайком расплачивается с долгами. Тем же утром он лично навестил Бориса и деликатно сообщил, что его лучший крестьянин намерен от него уйти. Кроме того, Даниил напомнил Борису, как избежать этой неприятности.

Борис, как полагается, высказал благодарность.

– Всегда готов служить твоей милости, – заверил Даниил. Борис не поверил ему ни на грош, но тем не менее заключил, что этот заросший бородой монах может быть и полезен.

– Хорошо, – заметил он. – Давай мне знать обо всем, что важно.

Так прошел Юрьев день. И следующий день за ним. И еще один.

На седьмой день, проснувшись вскоре после рассвета, Михаил был потрясен, но в душе не удивлен, обнаружив, что Карп исчез вместе с лошадью, а на столе лежит маленькая кучка денег.

Спустя три дня крестьянин из деревеньки на реке верстах в восьми от Грязного появился у него на пороге.

– Вчера утром через нашу деревню проехал Карп. Его уже и след простыл. Сказал, что оставил вам деньги за лошадь, и просит прощения, что не мог оставить больше.

Михаил кивнул.

– А не сказал, куда путь держит?

– А как же, сказал. В Дикое поле.

Михаил вздохнул.


Он давно подозревал. Может быть, в конце концов, там Карпу и место.

Дикое поле – бескрайняя степь, земля, куда в последние десятилетия уходили беспутные молодые люди, подобные Карпу, сбиваясь в шайки то ли разбойников, то ли воинов, которые сейчас стали именовать себя казаками.

Да, в Диком поле ему самое место. Они никогда больше его не увидят.

– Он просил присмотреть за медведем, – сказал напоследок крестьянин. Вечером того же дня до Русского дошла другая, пугающая весть: люди царя Ивана увезли митрополита.



Елена не утратила веры. Она еще могла родить сына.

Ее всячески поддерживал Стефан. Хотя она никогда не говорила с ним о Борисе, священник примерно догадывался, как складывается их совместная жизнь. Чем более он узнавал ее, тем более ей сочувствовал, но неизменно давал ей духовное наставление, приличествующее его священническому сану.

«Мы сподобимся Господня воздания, не взыскуя личного счастия, – напоминал он ей, – а через самоотречение. Господь наш говорит: „Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное“. Посему надобно прощать, надобно страдать, но прежде всего надобно верить».

Елена верила. Она верила, что в конце концов Господь пошлет ей сына, она верила, что когда-нибудь ее супруг сойдет со своего пути.

Некоторое время после исчезновения отца она верила, что и того удастся спасти. Но Борис, тщательно изучивший дело, сказал ей, что тестя казнили. Он не уточнил, как именно. Елене показалось, что это событие потрясло ее мужа.

Может быть, надеялась она, теперь он возвратится на стезю праведных. По крайней мере, она молилась об этом, однако пока Господь не услышал ее молитвы.

А как родить сына? Существовал способ, к которому прибегали крестьянки; о нем однажды поведала ей попадья. Он заключался в том, чтобы натереть тело, и в особенности срамные части, постным маслом с медом.

«Говорят, действует безотказно», – уверяла ее подруга.

И потому сейчас, пока мужчина, которого она на самом деле любила, подавал ей духовное утешение, она готовилась, как только могла, пожертвовать собою ради мужа, ибо видела свой долг в том, чтобы спасти его погружающуюся во мрак душу.



Весна 1569 года принесла с собой холода и предчувствие очередного неурожая. С полей Ливонской войны пришла весть о том, что враг захватил один укрепленный город. Все были угнетены и опечалены.

В начале июня у Даниила состоялся еще один разговор с Борисом.

К этому времени монаха охватило беспокойство. Дела в Русском обстояли неважно. Нельзя сказать, что вина в том лежала на нем одном. События последних лет: неуклонно повышающиеся налоги на Ливонскую войну, хаос, вызванный творившей страшные злодеяния опричниной, конфискации земель, – все это сказалось на экономике страны. К тому же случились несколько неурожайных лет. Доходы от Русского резко понизились, и старый игумен пребывал в растерянности, сегодня жалуясь Даниилу на недостаток доходов, а завтра признаваясь: «Может быть, мы слишком строги к людям в эти трудные времена».

Несколько раз Даниил замечал, как старик умоляюще глядит на Стефана во время этих разговоров. С этим нужно было что-то сделать.

А впридачу еще и разгневали царя, прошлой весной отослав ему неуместное прошение. Эта оплошность также не укрепляла репутацию Даниила.

Ведь царь, вместо того чтоб согласиться пожаловать монастырю земли или отказать, отправил монахам странное, но оскорбительное послание. Это была всего-навсего воловья шкура. Гонец, который привез ее, молодой опричник, явно выполняя указания государя, с насмешкой швырнул ее под ноги старому игумену и перед всей собравшейся братией выкрикнул:

– Царь повелел передать вам: положите эту шкуру наземь, и он отдаст вам всю землю, которую она покроет.

– И только? – спросил, вне себя от ужаса, игумен.

– Нет. Царь лично обещает навестить вас и даровать вам землю, которую вы выберете, а также все, что вы заслуживаете.

– Это ты, Даниил, навлек на нас царский гнев, – печально заметил игумен, когда гонец удалился. – А вот что делать с воловьей шкурой?.. – Он вздохнул. – Думаю, придется ее сберечь.

С тех пор шкура хранилась в покоях игумена, служа тревожным напоминанием о том, что царь Иван когда-нибудь их навестит.

Таким образом, первой задачей Даниила было поставить Стефана на место. Это оказалось нетрудно.

– Полагаю, ты должен знать, – сказал он Борису, – что с тех пор, как умерла его жена, священник стал проводить у тебя в доме больше времени, чем прежде. – А вдобавок присовокупил: – Ты как-то сказал мне, что он еретик. А я видел, как ему что-то передал англичанин, которого ты сюда привозил. Я слышал, что все англичане – протестанты. А передал ему англичанин лист бумаги.

Этого было достаточно. Даниил нисколько не сомневался в успехе своего замысла. Борис не проронил ни слова, но Даниил был уверен, что и этого довольно.



Для Бориса год 1569-й уже был годом мрачных предзнаменований. Росла крамола в Новгороде и Пскове. Далеко на юге, в Крыму, турки-османы вместе с крымскими татарами, по слухам, готовили нападение на города в южном течении Волги. А летом пришла весть о том, что две державы, Литва и Польша, хотя много лет между ними и так существовал союз, формально объединились в одно государство – Речь Посполитую и во главе его стал католик – король Польши.

– А это может означать только одно, – сказал он Елене, – католики заполонят все наши земли от Киева до Смоленска, даже на пороге у нас обоснуются.

А теперь монах говорит, что жена могла изменить ему со священником. Он не произнес ни слова, но много часов размышлял над услышанным.

Он не знал, что и думать. Какая-то часть его души преисполнилась ярости и отвращения к еретику-священнику, которого он всегда недолюбливал, и к собственной жене. Но если Даниил думал, что это беспроигрышный способ опорочить Стефана или по меньшей мере изгнать его из Русского, то его придется разочаровать.

Борис решил пока ничего не предпринимать, только приказать тайно наблюдать за ними.

Тому было две причины. Во-первых, когда он совладал с начальным приступом ревности, разум подсказал ему, что подозрения его могут и не оправдаться. То, что священник часто навещал его жену, еще ничего не доказывало. Второе соображение было куда более хитрым и коварным: если он сможет изобличить жену в неверности, то сможет и развестись с ней на законных основаниях.

«Посмотрите на царя Ивана», – думал он. Самодержец вступил во второй брак и имел сыновей. У царя был наследник. Быть может, с другой женой, которая не будет втайне дичиться и даже ненавидеть его…