Русская красавица

— Заключенный тоже видит через решетку открытый простор неба, но не становится от этого менее свободным. Так и здесь.

— Как?

Оболенский заинтересовался откровениями незнакомки и уходить пока не собирался. Но нос. его продолжал уныло висеть, а это было дурным знаком: беседа могла в любой момент закончиться.

Анна знала, что второго шанса у нее уже не будет: если он сейчас раскланяется и уйдет, то следующая ее попытка свести знакомство обречена на провал: Вадим Владимирович сочтет даму слишком назойливой и поднимет мосты. В таком случае не будет и никаких фотографий: «мисс Россия» пикнуть без своего покровителя не посмеет. Тогда Ане лучше не сходить на берег. Можно сразу прыгать в море, доплыть до Турции и согласиться на участь седьмой жены какого-нибудь паши. Ведь Кирилл Антонов разорвет ее на мелкие кусочки, если она не привезет ему фотографии первой красавицы страны.

Эти опасения разогрели красноречие Анны до цицероновских высот. Она почувствовала, что ее понесло, что она городит глупости, но остановиться было невозможно.

— Понимаете, э-э…

— Вадим Владимирович, — подсказал Оболенский.

— Очень приятно, — расцвела в улыбке Измайлова. — А меня зовут Анна. Можно просто Аня.

— Аня? Прекрасное русское имя. Просто Аня! Замечательно!

Оболенский натянуто поклонился, отдавая дань вежливости. Лицо его было невозмутимо, и только нос выдал своего владельца: кончик его слегка порозовел, а ноздри затрепетали.

Задумчиво глядя в морскую даль, Аня грустно сказала:

— Сейчас в нашем обществе считается, что больше всех борется за свободу и любит ее тот, кто громче всех кричит о ней. Я вспоминаю, как однажды Булат Окуджава рассказывал анекдот в одной компании…

— О, Окуджаву я любил слушать, но только его песни, а вот рассказы — не приходилось. И что же он говорил о свободе?

— Спросили как-то у вороны, любит ли та свободу. «О да! Свобода — это воздух, свет, небо, солнце. Как это все прекрасно!» Спросили у орла. Он буркнул: «Угу, люблю». Их обоих посадили в клетки. Через месяц пришли к клетке с вороной и спросили о свободе.

— О, я люблю свободу! Это так прекрасно! Воздух, небо, солнце, простор!..

Подошли к клетке с орлом, а орел — мертв.

Анна сделала актерскую паузу. Она чувствовала, что попала в точку. Оболенский переваривал услышанное, и она продолжила атаку:

— Понимаете, Вадим Владимирович… Мы с вами покинули землю. Пусть она занимает всего четвертую часть планеты, но это — по-настоящему открытое пространство. Там можно двигаться в любую сторону сколь угодно долго, там происходят события, там вершится история. А здесь, на корабле… — Аня театрально обвела рукой палубу, чуть заметно подмигнула Юрику. — Здесь круг людей ограничен, идти можно от поручня до поручня и не далее, если, конечно, не хотите свалиться в море, и вокруг только небо и вода. Небо и вода… Вот они — невидимые стены вашей… то есть нашей тюрьмы! Но на суше каждая тюрьма имеет дверь, хотя и крепко запертую. Эта дверь иногда открывается, и, отсидев свой срок, каждый сможет вернуться через нее в мир людей. А здесь этой двери нет. Вы и безо всякой двери лишены свободы — никуда не денетесь, никуда не убежите. Вот вам и открытый простор!.. Вот вам и дыхание свободы! — Аня всплеснула руками. — Эти мысли приводят меня в отчаяние.

Анины глаза повлажнели. Подобно истинной актрисе, она вжилась в роль настолько, что сама поверила в созданный образ. И слезы были последним мазком, завершающим картину. Какой мужчина останется равнодушным при виде женских слез?! Вот и Оболенский не остался.

Нос его налился багрянцем, даже, казалось, изогнулся орлиным клювом. Значит, проняло. Сейчас начнет вить гнездышко и брать бедную девушку под свое крыло.

— О, зачем же так огорчаться, Аня?! Ну-ка улыбнитесь! У вас чудесная улыбка. И не нужно слез. Здесь и так слишком много соленой воды.

Анна рассмеялась.

— Ах, Вадим Владимирович!.. Какой вы шутник!

— Просто Вадим. Договорились?

— Конечно.

— Давайте спустимся в бар, — предложил Оболенский. — Думаю, бокал хорошего вина развеет ваши печали. Не скрою, вы меня заинтересовали. Кто вы? Искусствовед? Певица? Поэтесса? Душа у вас чуткая и ранимая. О, конечно же, вы — наяда, богиня морских глубин, существо таинственное и мистическое? Я угадал?

— Почти. Я — фотограф.

— Ага. Аккредитованы?

— Нет. Я, так сказать, свободная художница. Работаю на разных заказчиков.

Улыбка моментально слетела с губ Оболенского. Даже нос потерял орлиный изгиб и напоминал теперь утиный клюв.

— Значит, не аккредитованы?.. М-м… Как же так?!..

Это был критический момент. Если Оболенский поймет, что эта встреча не случайна, он и близко не подпустит Аню к «мисс России». Для него Таня Кустодиева — это удачно вложенный капитал, который должен принести баснословную прибыль. Каждая рекламная фотография Тани — это звонкая монета, и Оболенский не позволит всяким свободным художницам запускать руку в свой кошелек.

— Вы, наверное, никогда не занимались фотографией, — будто не замечая неловкого молчания, воскликнула Аня. — Это огромный мир, таинственный и мистический, — здесь я должна с вами согласиться.

— Что же в нем мистического?

— Профессиональный фотограф, как Фауст, пытается остановить прекрасное мгновение. Иногда это получается. Разве это не мистика?

Оболенский улыбнулся, покачал головой. Наивный вид Измайловой убедил его в беспочвенности подозрений. В конце концов, половина пассажиров теплохода — профессиональные фотографы. Что удивительного, что он натолкнулся на одну из них.

— У нас с вами несколько разные понятия о мистике, — сказал он, — но то, что вы говорите, тоже заслуживает внимания. Но что же мы стоим?! Вперед! Нас ждет сухой мартини. Кстати, вы приглашены на бал?


Он взял Аню под руку и повел ее вдоль сетчатого ограждения к переходу на нижнюю палубу.

— Ох уж, эти женщины, — пробормотал Юрик, провожая их взглядом. — Разве ж можно с ними связываться?!

Он удобнее разлегся в кресле и задремал, зная, что Измайлова вырвет у Оболенского согласие на несколько рекламных снимков, а значит, вскоре предстоит работа и будет уже не до сна.





* * *


Праздничный вечер еще не начался, но воздух в зале уже дрожал от нервного напряжения. Запоздавшие зрители торопливо рассаживались за столиками, а те, кто заняли свои места, ежеминутно поглядывали на входную дверь: вот-вот должна появиться королева костюмированного бала — «мисс Россия».

Анна вошла в зал одной из последних. Гомон людских голосов, женский смех, звон бокалов, музыка — все это оглушило ее, заставило почувствовать себя смешной — с фотоаппаратом на боку, в несуразном костюме Шахерезады, который она подобрала в костюмерной по совету Юрика. Сам Юрик, к его великому огорчению, не попал в число избранных: Оболенский презентовал своей новой знакомой только одно приглашение.

Перед входом в зал две девицы с зелеными, под водоросли, волосами со смехом осыпали Аню серпантином и протянули очки-маску с мерцающей вуалью, закрывающей лицо. Странно, но в этой маске Аня сразу почувствовала себя увереннее, словно спряталась за образом восточной принцессы.

Стены зала были украшены разноцветными гирляндами, символизирующими грозовые тучи надвигающегося шторма. Серебряные шарики-дождинки весело переливались в свете прожекторов; прозрачные ленты, свисающие с потолка, вибрировали под действием вентиляторов. Зал озарялся розовыми вспышками, гремели литавры, рокотал барабан — поистине, близилась буря со свирепыми ветрами, ослепительными молниями, девятым валом и прочими полагающимися каждой приличной буре атрибутами. Аня огляделась. Оболенский уже сидел за столиком у зеркальной стены и призывно махал ей рукой. Аня кивнула в ответ, прошла между столиками и уселась рядом с Вадимом Владимировичем.





ГЛАВА ШЕСТАЯ




В этот вечер распорядителей костюмированного бала вдохновляли темы «Летучего Голландца». Поэтому внутреннее пространство зала было погружено в предгрозовой полумрак. Неяркий свет струился из скрытых светильников, а по полу стелился фиолетовый туман, похожий на кипящее море. Круглая сцена в середине зала, стилизованная под айсберг, медленно вращалась, а над ней свисали корабельные флаги — символы затерявшихся в морях кораблей.

Все приглашенные на бал гости были в маскарадных костюмах. Восседающие над волнами сиреневого тумана, они выглядели так, будто перенеслись сюда из древних сказаний о поднимающихся из морских пучин кораблях и мертвых моряках, жаждущих искупления. Возле барной стойки крутил шарманку бородатый моряк с попугаем на плече. Он свирепо таращил единственный глаз и предсказывал судьбу. Видно, его предсказания пользовались успехом: вокруг ветерана морских сражений толпился народ.

За сценой играл небольшой оркестр, и две очаровательные танцовщицы, одетые в нечто вроде серебристых купальников, слаженно кружили в восточном танце. Лица их были закрыты мерцающими масками.

— Сначала я подумал, что у меня в глазах двоится, — кивая на девушек, сказал Оболенский. — Фигуры одинаковые, движения — зеркальные… Прямо наваждение какое-то!

Вадима Владимировича было не узнать. Он выбрал костюм морского царя: шероховатый панцирь, шипастые наплечники, голубые, как пузырьки воздуха, ожерелья на шее и над всем этим — золотая корона в форме раковины. Рядом, прислоненный к стене, сверкал трезубец. Весь его облик изменился — появилась стать, незаметная раньше надменность, величие в жестах. И только нос остался прежним — светился, как майская роза, выдавая прекрасное расположение духа своего хозяина.

— Шампанское? — предложил Оболенский. — Ликер? Или, может, что-нибудь посерьезнее, например виски?

— Как прикажете, ваше величество, — кротко опустила глаза Измайлова.

— Тогда шампанского, — решил Вадим Владимирович. — С ананасом. Рекомендую. — Он поднял бокал. — За наше знакомство!

Аня отхлебнула глоток. Кто-то коснулся ее плеча, пробежался пальцами по спине. Она чуть не поперхнулась, огляделась по сторонам. Это был мужчина в костюме морского конька. Именно он, проходя мимо столика, столь игриво обошелся с Измайловой. Морской конек уселся за соседним столиком, помахал Ане рукой. Знакомый жест…

«Да ведь это Юрик!.. Интересно, как он пробрался на бал?!»

— А теперь танцевать!

— Но фотоаппарат…

— Мое величество не потерпит возражений! Иначе утоплю. Царь я или не царь?!

Площадка для танцев была переполнена. Морские тритоны в перчатках с длинными, изогнутыми когтями, едва одетые девушки-нереиды со сверкающими алмазными украшениями в зеленых волосах, коварные водяные, печальные русалки и свирепые пираты, утопленники с белыми лицами и люди-амфибии — все они кружились в танце, переговаривались друг с другом, хохотали.

Элегантный адмирал флиртовал с беспечной ундиной, синие волосы которой были украшены пышным венком из свежих трав. Зверского вида флибустьер отплясывал со смуглокожей индейской скво, фея морских течений выделывала пируэты в паре с индийским купцом в невероятных размеров тюрбане, украшенном страусиными перьями, Офелия что-то шептала на ухо капитану Немо…

Аня с удивлением поняла, что все собравшиеся в зале знакомы между собой, и знакомы очень близко. Маскарадные костюмы служили слабой защитой. Оболенский то и дело наклонялся к ней и шептал какие-нибудь забавные подробности.

— …Вон та дама, в костюме греческой весталки… Недавно развелась с мужем. Совсем как в анекдоте… Возвращается она из деловой поездки, а в постели ее муж с ее любовником…

Оболенский склонялся все ближе, шептал на самое ухо.

— …Некоторые люди и в пятьдесят лет остаются наивными как дети. Особенно это проявляется при толковании снов. Вон тот старик, испанский гранд, как-то увидел во сне пару золотых лошадей. Сон он истолковал как грядущую удачу и с утра все начал делать дважды. На завтрак выпил двойной коктейль, надел второй по счету костюм из платяного шкафа, две минуты сидел в своей тачке перед тем, как завести ее, а вечером отправился в казино «Двойной дублон», купил жетонов на две тысячи, встал у рулетки вторым от крупье и дважды поставил на двойку.

— И чем все закончилось? — спросила Аня, косясь на старика. — Выиграл?

— Проиграл. И через две минуты после проигрыша его увезли на «скорой». Второй инфаркт. Два месяца в больнице пролежал…

Аня фыркнула.

— Признайтесь, Вадим, ведь вы все выдумываете? — спросила она.