Русская красавица

— Кто такой Антонов? — напрягся Выблый.

— Мой заказчик, — пояснила Измайлова. — Модельер. Он поручил мне сделать фотографии с «мисс России». Знаете, недавно конкурс был?.. Я должна, просто обязана быть на «Нимфе», а он отплывает завтра утром.

— А кто такая Нимфа? Тоже модельер? — уточнил дотошный стажер.

— Нет, теплоход.

Такого ответа Выблый никак не ожидал.

— Какой теплоход?! — вырвалось у него.

— Не знаю, — покачала головой Измайлова. — Белый, наверное. С трубой.

— Вы что, издеваетесь, гражданка?! — опять закипел стажер. — А вы знаете, что за это вас можно привлечь!.. Вы что себе позволяете?!

— А что вы себе позволяете?! Ты смотри! Опять схватил меня за локоть. Отпусти сейчас же, извращенец!

— Я?! Да вы сами…

— Отставить разговоры! — по-военному рявкнул Агеев. — Выблый! Поработай с остальными соседями, составь список… Иди, иди.

Старший лейтенант посмотрел на Измайлову и укоризненно покачал головой. Та фыркнула, отвернулась, потом демонстративно посмотрела на часы. Агеев вздохнул.

— Мы вас долго не задержим, гражданка м-м… — он еще раз посмотрел в паспорт. — Гражданка Измайлова. Вы знали убитую Родину?

— Нет. Мы не были знакомы. Она недавно въехала в эту квартиру, — Анна покосилась на распахнутую дверь, за которой заканчивали работу эксперты. — Несколько раз сталкивались в подъезде, но даже не здоровались.

— Можете что-нибудь сообщить следствию?

— Ничего, кроме того, что потрясена случившимся и надеюсь, что виновник получит по заслугам.

— Может, что-нибудь слышали ночью?

— Нет. Ночью меня здесь не было. Я приехала только под утро. Впрочем, когда вышла из лифта, то слышала рев магнитофона. Но это и неудивительно: наверное, весь дом проснулся. Но я, признаться, решила, что у кого-то вечеринка, и не обратила внимания… Кто бы мог подумать, что в это время какой-то маньяк… Ведь только маньяк мог такое совершить?

— Это решаю не я, а психиатры. Думаю, они разберутся.

— А я думаю, что ничего у них не выйдет. У маньяков особая логика, основанная на своих собственных мотивах. Понимаете меня?

— Признаться, не совсем.

— Другими словами, если маньяк убивает свою любовницу, то это еще не значит, что он убивает ее на сексуальной почве, — пояснила Измайлова.

— Понятно, понятно, а вы…

— Минутку! Даже самый лучший психиатр не сможет с уверенностью объяснить, что толкает маньяка на убийство. Стремление убивать может базироваться на чем угодно: ну, например, на цвете волос или социальном положении в обществе. У маньяка могут быть такие сложные и запутанные ассоциации, что ни один психиатр, хоть семи пядей во лбу, и представить себе не сможет.

Агеев слушал и хмурился. Эта женщина ловко и незаметно захватила нить разговора в свои руки и теперь задавала вопросы она, а не он. Позор! Вот что значит не спать сутки! Хорошо, что стажера нет рядом.

— Мне кажется, что для маньяка жертвы могут символизировать совершенно далекие от них самих понятия и образы, — продолжала Измайлова. — О нет. Я не отрицаю психиатрию. Конечно, необходимо разобраться, докопаться до первопричин и вычислить побуждающие мотивы. Иначе болезнь не излечить. Впрочем, я считаю, что лечение одержимых манией убивать — дело пустое. Такие люди не нуждаются в лечении. Их излечивают убийства. Ведь больные идут к врачу, когда не видят другого выхода, когда не знают, как избавиться от своего ужасного состояния. А маньяки прекрасно это знают.

— Обстоятельная лекция, — хмуро констатировал Агеев. — Вы, наверное, по совместительству работаете психологом?

— Что вы! Но каждый фотограф в душе немного психолог. Без этого — никак!

Она смущенно улыбнулась и словно расцвела. Приятно было смотреть, как она улыбается. Казалось, что она светится изнутри. А потом она посмотрела на часы, и улыбка сразу пропала.

— Ой, если у вас больше нет вопросов, то я пойду, а? Меня внизу машина ждет.

— Вопросов больше нет, — старший лейтенант протянул паспорт Измайловой и добавил: — Пока нет.

— Через недельку я приеду, — женщина нажала на кнопку лифта и схватила сумки. — Тогда задавайте все свои вопросы. Если они, конечно, у вас появятся. — Дверки лифта открылись, она вошла в кабину и помахала на прощание рукой. — Прощайте, лейтенант Коломбо!

— До свидания, — кивнул Агеев и подумал: «Все помешались на этом телесериале о Коломбо».

Он подошел к окошку и выглянул во двор. Анна Измайлова выскочила из подъезда и бросилась к серебристому «Фольксвагену». Дорожную сумку она небрежно бросила на заднее сиденье, а кожаный чемоданчик аккуратно поставила на колени. Машина рванула с места и исчезла за поворотом.

«Кофр» — неожиданно вспомнил Агеев название чемоданчика.

Он подумал, что, наверное, Анна Измайлова — хороший фотограф, если так бережно относится к аппаратуре. А еще он подумал, что Чен прав и Виктор Берковский скорее всего непричастен к убийству, а значит, ему, Агееву предстоит длинное и запуганное дело — еще одна «безнадега»…






ГЛАВА ПЯТАЯ




Мужчины, как дети. Они любопытны и склонны играть с огнем. Поэтому для хорошенькой женщины нет ничего проще, чем познакомиться с мужчиной, пусть даже он будет закоренелым женоненавистником. Главное — правильно выбрать время и, как наживку, бросить таинственную, многозначительную фразу. Потом можно морочить им голову и вить из них веревки — они все простят, все стерпят, потому что мужчины никогда не сойдут с пьедестала своего самодовольства и не признают, что на крючке. Им гораздо приятнее считать себя рыбаками. И чем сильнее мужчина, тем легче с ним справиться. Анна была уверена, что справится с Вадимом Владимировичем Оболенским, потому что тот считал себя исключительно сильным мужчиной.

Момент для знакомства она выбрала удачный. Оболенский прохаживался по палубе теплохода в полном одиночестве. Таня Кустодиева находилась в распоряжении визажистов — готовилась к вечернему балу. По самым скромным расчетам Измайловой, «мисс Россия» должна отсутствовать еще по меньшей мере часа два: титул обязывал следить за внешностью самым тщательным образом. Времени было достаточно, чтобы «подсечь» оставленного без защиты Оболенского глубоко и надежно.

— Что мы о нем знаем? — вполголоса спросила Анна у Юрика.

Она сидела в легком плетеном кресле, под тентом, с самым невинным и даже скучающим выражением и старательно делала вид, что следит за чайками.

— Ничего мы о нем не знаем, — таким же заговорщицким шепотом ответил Юрик. — Догадываемся только.

— И что мы о нем догадываемся?

— Что у него куры денег не клюют, — флегматично сказал Юрик. — Часы на руке видишь?.. Они, между прочим, около двухсот штук стоят!

Анна присвистнула.

— А еще мы догадываемся, что он — человек со связями, — продолжал Юрик. — И связи его весьма и весьма серьезные. Позавчера его во «Времени» показывали. Так… На секунду в кадре промелькнул… Но я его узнал. Стоял он, значит, улыбался…

— Ну и что? Подумаешь! Во «Времени» кого только не показывают!

— Это точно. Но не в данном случае! Потому что стоял-то Оболенский в двух метрах от президента и улыбался в ответ на какую-то его шутку. Вот тебе и подумаешь! Это, Аня, человек, с которым шутит президент России!

— Что еще? — хмуро спросила Измайлова.

Задача осложнялась. Оказывается, дело придется вести не с глупым пескарем, а с китом. Кита так просто не подсечешь… Тут гарпун нужен.

— Да все общеизвестно: олигарх, решающий голос в «Соло-банке», определенный контроль над прессой и телевидением и так далее, и тому подобное… Книгоиздатель. «Олма-пресс» — это его детище. Любитель антиквариата. Интересуется древней философией, учениями всякими… Женат. Жена, правда, больна чем-то. Что-то с ногами… Лет пять без движения. Где-то в Италии ее лечат. Н-да… Что еще?.. Ах, да! Он — извращенец.

— Как это?! — ахнула Аня.

— Женщин предпочитает, — с досадой махнул рукой Юрик. — А на настоящую мужскую любовь — ноль внимания. Я специально около него пару раз прошелся, улыбнулся так… Ну, знаешь… Пустой номер! Только нос наморщил.

— Понятно, — с облегчением вздохнула Аня. — А я уж испугалась, что весь наш план полетел к черту. Тонкое это дело — сексуальная ориентация.

— Это точно, — кивнул Юрик, который своей сексуальной ориентации ни от кого не скрывал. — Да ты не волнуйся. Все у тебя получится. Выбьешь ты у него разрешение на пару снимков. От него не убудет. А в благодарность дерни его за нос. Видишь, какой у него нос? Красавец! Есть за что дернуть. Хоть двумя руками можно.

Нос у Оболенского действительно был великолепен. Он выдавал своего владельца с головой. Когда тот был недоволен, нос морщился, собирался в злые складки, как у разъяренного тигра. Наоборот, в час хорошего расположения духа нос разбухал, пламенел, как плащ тореадора, как знамя, под которым полки с громовым «ура» празднуют победу. Огромный, с горбинкой на переносице, покрытый сетью сиреневых прожилок, пористый нос жил своей жизнью и реагировал на происходящие события так же чутко, как хвост собаки.

В данную минуту нос уныло висел, безучастный и равнодушный, не радующийся ни солнцу, ни порывам свежего ветра, щекочущего ноздри. Нос не любил одиночества. Без женского общества он впадал в печаль и хандрил. Ему хотелось изогнуться, как орлиный клюв, и занять место во главе стола, за которым поднимают пенящиеся шампанским бокалы, закружить над откровенным декольте, вдохнуть дразнящий запах надушенных локонов и зарыться в трепещущие женские груди. Нос хотел многого — всего, и наливающийся на его кончике багрянец был отсветами этих желаний.

— Пора! — Аня сбросила маску скучающей примадонны и решительно поднялась с кресла. — Чувствую себя такой дурой!.. Если бы Антонов заранее договорился о съемках, мне не пришлось бы разыгрывать эту комедию!

— Если бы да кабы… Только незнаком Антонов с Оболенским, лично не представлен. А знакомство, сама понимаешь, дело тонкое. Первое впечатление накладывает отпечаток на все дальнейшие отношения. Но Кирилл своего добьется. Через «мисс Россию» он познакомится с Оболенским, а Оболенский — это деньги, это раскрутка на телевидении и в прессе, это престиж и известность. Так что все зависит от тебя. Да что это я?!.. Не мне тебя учить тонкостям интриги, — Юрик занял покинутое кресло и вытянул ноги. — Итак, зрители заняли свои места. Поднялся занавес… Представление начинается!

Измайлова поправила прическу и медленно, будто прогуливаясь, направилась к Оболенскому. Она почувствовала себя как птенец, впервые вылетевший из гнезда: и назад не вернуться, и впереди — неизвестность. Пока еще Аня смутно представляла, с чего начать разговор. Оставалось только положиться на импровизацию.

Вадим Оболенский стоял у самого борта, взявшись руками за поручни, и смотрел вдаль, за горизонт. О чем может думать человек, находясь на палубе корабля в открытом море? Вспоминать землю? Стремиться заглянуть за горизонт? Наслаждаться свободой?..

— Свобода!.. — сказала Аня, проходя мимо Оболенского. — Какая насмешка!..

— Что? — рассеянно обернулся Вадим Владимирович. — Это вы мне?

— Ну что вы!.. — кокетливо смутилась Измайлова. — Извините, если потревожила… Просто иногда, когда не с кем поговорить, я разговариваю сама с собой. Вот и сейчас у меня вырвалось! Это бескрайнее море… Оно завораживает меня иллюзией освобождения. Кажется, что прежняя жизнь кончена и я начинаю другую жизнь, полную свободы и приключений, что в этих наполненных соленым ветром просторах я смогу обрести себя, обновиться — возродиться, что ли… А потом я поняла, что море смеется надо мной, и ужасно огорчилась. Понимаете?

— Признаться, нет. — Оболенский оторвался от поручней, пожал плечами. Он собирался уйти в каюту. — Я, знаете ли, не романтик. Так что извините.

— Конечно же, вы — не романтик, — с горечью произнесла Аня. — Вы узник, такой же, как я и как все на этом теплоходе. Поменялась лишь камера заключения.

— Хм… Что вы сказали?

— Наверное, вы, как и я, ступили на палубу этого корабля, надеясь обрести освобождение, тогда как в действительности оказались в заточении. В этом и заключается вся насмешка.

— Но ведь мы в открытом море, — удивился Оболенский. — Ветер, простор… В отличие от вас я представляю себе тюрьму несколько иначе.

«Зацепила, зацепила!.. — ликовала Аня. — Теперь не дать сорваться…»

— О, я тоже читала рекламные проспекты, — доверительно сказала она. — В них говорилось, что отправиться в море на корабле — значит вдохнуть полной грудью счастья на открытом просторе. Оставим в стороне двусмысленные фразы о полной груди, но открытый простор — это просто издевательство. Вы не находите?

— Ну…