Революция в стоп-кадрах

Возможно, он думал, что я смогу взглянуть на ситуацию в новом свете.

А меня чуть не вырвало.

Не знаю, почему я чувствовала себя такой… Разочарованной. Преданной. По идее все уже давно должно было перегореть. По идее, увидев доказательства, я должна была понять, что дурачила себя, что все эти разговоры, сказки на ночь, минуты на закате я делила не с другом, а с оружием: чем-то смертоносным и бесчувственным, чем-то, что меня прикончит, как только правильное число изменится в его мозгу. Но я почему-то об этом забывала. И все думала о том, что видела в механизме до того, как он утонул в прерогативах миссии. Я все думала, не могу ли я это вернуть.

И даже сейчас часть меня скорбит. Даже сейчас часть меня считает, что шанс еще есть.



Если тебе интересно, то однажды я все же его спросила. Пошла напролом и сказала:

– Эй, Шимп, а какие у нас условия для остановки?

Тогда это был невинный вопрос. Без всяких триггеров. Счастливые времена, еще до того как мутировала Лиан, до того как душок революции повис в воздухе. Виктор опять разглагольствовал о конце времен, о филиграни темной материи, держащей галактики воедино, о слабой магической надежде, что мы сможем опередить расширение пространства, если только каким-то образом сумеем проскользнуть через парочку суперкластеров:

– Ты только представь наш бонус, если мы сумеем протянуть Дорогу колец через Ланиакею!

Только не было бонусов. Кроме одного: свалить на хрен с Земли, и его вполне хватало; мы до сих пор отрабатываем нашу премию, и я не вижу причин жаловаться. Но сценарии Виктора казались настолько далекими, что все наше путешествие не длилось и недели по сравнению с ними. И конечно, так далеко мы бы никогда не забрались – Вик просто любил пофантазировать о Последних днях, – и потому я должна была спросить:

– Серьезно. Как мы узнаем, что наша миссия закончена?

– Ну почему ты так жаждешь ее закончить? – поинтересовался Вик.

– Когда мы получим последовательность отмены, – сказал Шимп. Что имело смысл, когда мы были молоды, только сошли с конвейера и сияли чистотой. У Диаспоры была самая передовая техника, которую только мог предложить двадцать второй век – но впереди ждал и двадцать третий, и двадцать четвертый. У наших потомков, по идее, должны появиться волшебные палочки и амулеты, которые просто невозможно было вообразить, когда мы улетали. Все знали, что «Эри» и ее сестрички устареют, это лишь вопрос времени, а потом нас отзовут, и новое поколение приступит к делу. И если этого не случилось, то вариант оставался один: дом исчез, а ЦУП умер бездетным вместе со всем нашим видом.

В общем, при любом раскладе тут нам было лучше.

И все-таки.

– Шимп, я не знаю. Мы уже столько летим. А что если нас не отзовут? Можем мы, ну, все остановить отсюда?

Он ответил не сразу:

– Других условий для завершения операции не определено, Сандей. Насколько я вижу, самым близким состоянием для осуществления твоего сценария будет вымирание.

– Кого? Нас?

– Человечества.

Повисло молчание.

– Так, понятно. А как ты это выяснишь? – наконец спросил Виктор.

– А если люди не вымрут, а превратятся, скажем, в нечто совершенно иное? Как ты поймешь разницу? – добавила я.

– И в том, и в другом случае я не могу точно ответить на ваш вопрос. Я буду должен проанализировать данные на основе конкретных вариантов.

Я нахмурилась:

– Погоди, у тебя что, нет протоколов на подобный случай?

– Они есть. Но запускаются только в контексте.

– Забавно, что без него у тебя к ним нет доступа, – заметил Виктор.

– Без него в них нет нужды.

Он нас, конечно, не обманул. Это опять был остров Пасхи: миссия, запущенная фанатиками контроля, перепуганными, что мясо со временем все похерит. Ограничение нашей свободы было их священным долгом.

Но если взглянуть за пределы всей этой доисторической политики, то суть ясна: финишной черты нет. И если говорить о Шимпе, то мы могли лететь вперед вечно.

Возможно, тот разговор должен был меня встревожить. Я не протестовала против пожизненного заключения; мы с семи лет знали, для чего нужны. Но оно было добровольным. Даже радостным. Мы были изгнанниками, так как сами того хотели, сотоварищами в самом захватывающем приключении во Вселенной.

Может, в этом и крылся смысл. Меня ткнули носом в очевидность: наше согласие – лишь шутка, у Диаспоры нет выключателя. По идее такая перспектива должна была меня ранить. А я тогда задумалась лишь о том, что, возможно, нас специально создали равнодушными к будущим последствиям.

Пока не поняла, что инженерам и не нужно было так сильно заморачиваться.



Честь установить Притворщик выпала Дханьяте Вали, она все сделала во время сборки в головной ударной волне где-то между Треугольником и Андромедой. Меня тогда на палубе не было, так что все детали из первых рук я не получила. (Трудно закатить вечеринку по поводу тактической победы, когда у врага глаза прямо на сцене, хотя, может, на Поляне и устроили какой-то праздник. Сомневаюсь, правда, что к тому времени Лиан была в принципе способна чему-то радоваться.)

Ирония заключалась в том, что идея принадлежала не нам. Мы ее украли у Шимпа, но даже он использовал стародавние стратегические системы по распределению трафика, которые появились еще на заре компьютерной эпохи. Отпингуй узлы, заставь их пинговать друг друга, запусти волну вопросно-ответной структуры, и так узнаешь, кто у нас быстрее всех вынимает револьвер из кобуры. Победителем становится Призрак Шимпа грядущего, готовый встать и принять бразды правления, когда Призрак Шимпа настоящего уйдет в отставку; когда его текущий узел постареет, поломается или просто окажется слишком далеко от всей движухи.


И вот тут на сцену выйдет Призрак Шимпа прошлого.

Пару сборок назад Кайден проследилу нашего гипервизора до тяжелой зоны. Ону так его и не прищучилу, Шимп снова перепрыгнул, но после небольшой разведки мы нашли за щитком пустой узел, прямо рядом с второстепенной магистралью. Кайден все передалу Дханьяте; та заменила узел на куклу, которая выглядела вполне убедительно; конечно, если бы Шимп стал задавать ей слишком много вопросов, пока мы вскрывали оригинал, то без проблем не обошлось бы.

Первый взлом убедил узел немного подрезать показатели по времени задержки; вроде безобидная ложь, а в результате он стал самым первым парнем в игре, гарантированным приемником.

Второй взлом научил его чуть больше доверять человеческим мнениям.

Это было даже не так сложно, как ты думаешь. Шимп изначально смонтировали так, чтобы нас слушаться; просто, когда мы отдавали приказ, механизм смотрел, как тот повлияет на всю миссию. По большей части такая проверка оказывалась чистейшей формальностью, миллисекундной задержкой между распоряжением и исполнением. Система посылала нас на хуй, лишь когда вылетали предупреждения.

Мы даже не трогали код низшего уровня, просто обошли этот проверочный крюк. После прыжка вставили контрольную сумму, которая совпадала с предыдущей, и вуаля! перед нами порабощенный Хозяин; как только узел заработает, система у нас в кармане. Мне сказали, что все прошло без сучка и задоринки.

Теперь осталось лишь найти то место, где окопался Шимп сейчас, и перевернуть там все вверх дном.



– Аки Сок. – Глаза у Лиан были печальные и добрые. – Что нам с тобой делать.

Мы конечно знали, что делать. Да и вариантов было всего два, и один Лиан уже исключила; она сидела здесь, чтобы спасать жизни.

Аки кивала. Покорная. Перепуганная.

– Я думала, что смогу… Простите меня…

Контрабанда компонентами под надзором недремлющих машинных глаз. Передача критически важной информации. Постоянная возможность предательства. Страх разоблачения.

Как оказалось, ко всему этому Аки была не готова.

Теперь она стояла на крохотной росчисти, со всех сторон корчился и шуршал черный лес, а у ног Аки зиял открытый гроб. Со временем мы все уйдем, свет погаснет. Репеллентные феромоны, разбрызганные вокруг, распадутся; над всем сомкнутся растения, жадные до крохотного теплого следа, который будет сочиться из гибернакулы Аки за долгие столетия ее работы. Даже если Шимп решит принести в жертву еще одного бота – даже если его марионетки заберутся так далеко, – они ничего не увидят. Аки исчезнет под лианами, во мраке, и будет спать там тысячелетиями, пока мы не свергнем нашего диктатора.

К тому же мы просто не могли вернуть ее на активную службу, даже если бы считали, что она сумеет держать рот на замке. Аки попала в списки мертвецов где-то двадцать гигасек назад.

Я попыталась ее утешить:

– Эй, к тому времени как ты проснешься, мы уже сами будем вести сборки.

И она слабо улыбнулась, забралась внутрь, и прошептала:

– Вы, суки, лучше выиграйте.

А потом крышка захлопнулась.

Лиан посмотрела на всех нас, когда жизненные показатели Аки начали падать: на меня, на Эллин, на Дао (который со временем все осознал).

– Люди, мы не можем себе этого позволить. Мы не можем позволить себе такие проебы.

– Два прокола за тысячу столетий. Не так уж и плохо, – сказала Эллин. – Тут, по крайней мере, все было легко исправить.

Не как в случае со Столлером.

– Одного человека достаточно, чтобы многих из нас списали, – Лиан покачала головой. – Мне нужно лучше оценивать людей.

– Мы – мятежники, – заметил Дао. – А это опасно, Ли, и так будет всегда. Мы не сможем свести риск к нулю, потому он должен быть… контролируемым. И мы всегда должны помнить, что он того стоит.

«Подхалим», – подумала я.

Хотя Дао был прав. Лиан никогда не разбрасывалась доверием, а план не зависел от больших чисел. Нас сейчас было человек тридцать, и Лиан тщательно отобрала каждого: группа получилась небольшая, тайная и компактная. Все потенциальные утечки сведены к минимуму.

А теперь уже два человека из ближнего круга подвели Лиан. Их она проверяла куда тщательнее, чем, например, меня; я-то вынудила заговорщиков раскрыться, в конце концов. Это было почти импульсивное решение.

Я смотрела, как показатели Аки выпрямляются на датчиках. Чувствовала взгляд Лиан. Довольно легко было предположить, о чем она думала.

Уже два сбоя.



Три, если считать Моско.

Бэйрд Столлер хотя бы не притворялся, что он на нашей стороне. Аки Сок старалась изо всех сил, но огребла по полной, когда оказалась недостаточно хороша. А вот Эканга Моско повел себя совсем по-другому. Его завербовали, посвятили в святая святых, доверились ему – а потом застукали, когда он копировал спецификации Поляны, загружался секретами, чтобы купить себе билет в царство Шимпа, когда чудесным образом воскреснет из мертвых.

Лиан не убила его. И не списала. Трата хорошего гроба, так она сказала. В отдаленном уголке Поляны нашла маленькую расщелину, из которой было невозможно сбежать, там гравитация могла тебе кишки вытащить через внутреннее ухо. Протянула ответвление от ирригационной линии, чтобы по склону постоянно бежал ручеек. Присобачила переносной пищевой процессор к увеличенному аминобаку, все это поставила на самом краю, чтобы протеиновые кирпичи падали в бездну с равными интервалами. И каждые два года просыпалась, наполняла бак.

Остаток своей жизни Моско провел в расщелине. Может, его желудок привык к тошноте до того, как мозг превратился в пудинг, до того, как он потерял способность умолять, до того, как превратился в безмозглую скулящую тварь, покрытую язвами и рефлекторно лижущую камни, лишь бы удовлетворить бесконечную жажду. Может, он протянул пару месяцев. Может, прожил десятилетия, пока остальные спали своим бессмертным сном, мумифицировался, рассыпался в пыль, а потом и вовсе исчез где-то между двумя ударами моего сердца. Показательный пример с сильно просроченным сроком годности.

По крайней мере так мне рассказывали. Я все это дело проспала: и вербовку, и предательство, и распад. Я нашла ту расщелину – ну или какую-то расщелину – но воду и процессор уже давно убрали, если они вообще там стояли. Кайден вполне моглу морочить мне голову, подговорить парочку своих приятелей подыграть для большей достоверности. Шутка. Предупреждение. Вполне в еу стиле.