Ребро беса

— А где Кровельщик?

Парень, который был пониже ростом, крепко подтолкнул его в спину, таким толчком давая понять, чтобы Слава не сопротивлялся. В другое время за такое непочтение к себе Сажень высадил бы ему мозги. Но сейчас стерпел, понимая, что посыльный Кровельщика исполняет приказ Леонтия, которому и он не в силах противостоять. Парень снова толкнул:

— Ты садись без базара! Увидишь в свое время! А водиле закажи, чтобы ждал до потери пульса, не двигался. Привезем тебя обратно, если с Леонтием все уладишь.

Слава еще больше согнулся, уменьшился, жестом руки показал своему водителю, чтобы тот оставался здесь, а сам протиснулся в машину Кровельщика. Его мучил вопрос — что он должен уладить с Леонтием? Тот никаких тем не поднимал по телефону. И направлялся Сажень на эту встречу, думая, что будет новый заказ от Кровельщика, но, видно, ошибся.

Его, как мешок с костями, везли на другой конец города. Он смотрел сквозь боковые стекла и гадал, что за выкрутасы творит Леонтий, мог бы сразу сказать ему, куда подъехать, а не мотать по городу из конца в конец, да еще на своей машине. О чем-то очень плохом размышлять не хотел, но предполагал, что разговор, наверно, предстоит нелегкий. Впрочем, тут же пытался успокоить себя, обнадеживая, что Кровельщик просто из-за каких-то дел не смог сам подъехать к городскому парку или, что совсем не исключено, чрезмерно осторожничает. Все-таки в городе он недавно после глубокой отсидки в Сибири. Видать, имеет тут свои виды, а потому не хочет лишний раз светиться. Осторожность никогда не бывает лишней. Он и сам на первое место всегда ставит осмотрительность. Но в данном случае у него все идет не так. Что бы он сейчас ни гадал, как бы ни кумекал своими мозгами, не нравилось ему все это. Нет, не нравилось.

Машина остановилась возле рынка. Славу высадили, провели в небольшой пустой павильон. Сажень вошел внутрь, парни следом столбами стали по двум сторонам входа. Кровельщик в синей рубахе с коротким рукавом и чуть примятых черных брюках сидел на пластмассовом табурете сбоку от входной двери.

— Присаживайся, Слава, поговорим! — вцепился он взглядом в Саженя, словно парализовал того.

Слава огляделся. Кроме табурета, на котором сидел Леонтий, в помещении ничего больше не было, на что можно было сесть. Сажень неловко переступил с ноги на ногу и отозвался:

— Ничего, Леонтий, я постою.

— В ногах правды нет, Слава! Ее, впрочем, нигде нет! — Кровельщик требовательно повторил: — Сядь!

Слава больше не противился, тут же подчинился и сел лицом к Леонтию прямо на грязный пол, на то место, где только что стоял, вытянул вперед длинные ноги в широких штанинах. И, не дожидаясь вопросов, заговорил:

— Зачем машину за мной гонял, Леонтий? Я бы мог и сам подъехать. Сказал бы только.

Кровельщик будто не слышал его слов, в лоб ошарашил своим вопросом, не отрывая глаз от лица Славы:

— Ты пришил своих дармоедов-недоумков, которые оставили в живых Пузыря и Крючка?

У Саженя мигом все внутри похолодело. Он ждал чего угодно, но только не этого вопроса. Даже подумать не мог, что Леонтию все известно. В горле встал ком, перехватив дыхание. Слава ртом хватал воздух и не мог его втянуть в себя. Не знал, как ответить, понимая, что все его слова оправдания будут как глас вопиющего в пустыне. Кровельщик их просто не услышит.

Но откуда Леонтий все знает, откуда, когда сам он только сегодня узнал, что его козлы поганые оставили такие хвосты? Ведь в свое время они доложили, что сделали все чисто. А он не догадался уточнить детали. Положился на гаденышей. Лоханулся, придурок, лоханулся. Подвели под монастырь, твари безмозглые, подвели! Что теперь сказать Леонтию, как оправдаться? И Слава, давясь словами, краснея, потея и хрипя, визгнул:

— Леонтий, дай два дня. Я уже иду по следу, как гончий пес, вот-вот сниму головную боль. Все углы обшарю, но отыщу, куда местный жук Корозов упрятал Крючка. Замурую всех!

Кровельщик молчал. Тяжелый подбородок отвис, уголки рта опустились.

Саженя лихорадило, он боялся лить порожняк. Инстинкт самосохранения подсказывал, что он должен коротко и правильно отвечать на вопросы Леонтия, иначе не сносить головы. Но как правильно отвечать? Мозг раскалывался. А голос снова сочился сквозь губы:

— Пришью, гадом буду! Найду и урою!

— Плохие у тебя дела, Слава, плохие, — мрачно сказал Леонтий.

— Исправлю, Леонтий, сам глотки им перегрызу! — Сажень уперся ладонями в грязный пол, не чувствуя, как на них налипает грязь. — Два дня, Леонтий, два дня! Всего два дня.

Кровельщик не изменился в лице, и это пугало Славу. Его взгляд придавливал к полу так, словно приковывал цепями. Сажень бегал глазами, не останавливая взгляда ни на чем, плечи повисли, началась икота.

Леонтий оставался неподвижен, долго молчал, и эта неподвижность и долгое молчание ничего хорошего Славе не предвещали. Наконец Кровельщик поднялся с табурета и медленно обошел вокруг Саженя. Тот хотел вскочить, но Леонтий рукой удержал его. Слава задрал кверху лицо, не зная, чего ждать дальше, и пытался заглянуть в глаза Кровельщику. Голова его вращалась, как на шарнирах. Он хотел прощения, но жесткий голос Кровельщика ужалил:

— Ты вынудил меня, Слава, заняться решением этого вопроса самому! Оказался бесполезным, подвел, а меня подводить нельзя, это смертельно опасно!

Леонтий остановился напротив:

— В этой жизни выживают сильнейшие.

Протянул руку к одному из парней, стоявших у двери. Тот вложил в его ладонь пистолет с глушителем.

Сажень в эту секунду вспомнил, что у него за поясом тоже есть пистолет, парни Кровельщика не проверили перед тем, как запустить в павильон. И он мог бы попробовать выхватить его, но руки не повиновались Славе. К тому же люди Леонтия от двери настороженно следили за каждым его движением. Нет, не успеет выхватить, не дадут успеть, опередят. Тяжелый взгляд Кровельщика сильнее пригвоздил к полу. Но Сажень все равно не мог поверить, что вот сейчас неотвратимо и стремительно приближается конец его жизни.

Леонтий неторопливо снял с предохранителя.

Слава увидал черный зев ствола. И в то же мгновение, в последний миг понял — жизнь закончилась. Инстинктивно все-таки потянулся к своему пистолету, как к спасительной соломинке, но было уже поздно.

Кровельщик нажал спусковой крючок.

Пуля вошла Саженю между глаз, и его тело повалилось на спину.

Леонтий безразлично посмотрел на обмякшее мертвое тело и, переступив через него, шагнул к выходу. Он не любил выслушивать тех, кто оправдывался. Сжился с тем, что обеляются всегда слабые, а с такими предпочитал дел не иметь. Они могли подставить в любую минуту и свести на нет любые усилия.

Саженя он знал по прошлым делам. Слава когда-то выпорхнул из тех же мест, откуда был родом Леонтий. Но пути их разошлись, каждый стал гулять по своей тропке. И теперешняя встреча стала неожиданной для обоих. Особенно для Саженя. Он никак не ожидал увидеть в этом городе Кровельщика, знал: везде, где появлялся Леонтий, неизменно происходило кровавое месиво. Сажень и сам был битым волком, но Кровельщика всегда побаивался не на шутку.

Слава уже прижился в этом городе, плавал как рыба в воде, его устраивало такое житье. Появление Кровельщика сулило нарушить этот покой. Без Леонтия в городе Сажень имел свое заметное положение среди братвы. А Кровельщик безоговорочно подминал его под себя.

Репутация у Славы здесь была хорошая, Леонтий надеялся с его помощью быстро, без задоринки решить свои дела, но в итоге Сажень оказался мыльным пузырем. Ненадежным в деле. Столько раз Кровельщик говорил себе: серьезные дела всегда контролировать самому, никому не перепоручать. Доверил, олух. А Сажень был уже не тем, кем был раньше и на кого можно положиться. Сильно изменился с прежних времен. Давно зоны не нюхал, разжирел, обабился. Время, стервец, угробил, порученное дело не довел до конца, не подтер за собой.

Свой срок Кровельщик отбывал под Иркутском, вышел на волю полгода назад. Оказался в Иркутске и там встретил бывшего одноклассника Серегу Сынянова, человека доверчивого и легко увлекающегося. Леонтий быстро сбил его с панталыка, уговорил на пару небольших сомнительных дел. Им подфартило. После чего закисший до этого в одиночестве Сынянов согласился прокатиться с Кровельщиком до Москвы, ближе к большим деньгам. Романтика легкой добычи потянула.


Он разоткровенничался и зарядил Леонтия информацией, что где-то под Москвой живет двоюродная сестра Тамара, родственники иногда точат лясы по ее поводу, дескать, очень удачно выскочила замуж за богатенького папика. Брат не против был бы взглянуть на неизвестную сестру хоть одним глазком.

У Кровельщика моментально созрел план, и Леонтий предложил Сынянову прокатиться к Тамаре. Тот, естественно, согласился. Навел у родственников адресные справки о сестре, узнал новую фамилию и собрался в дорогу. Однако Леонтий никуда не собирался вместе с ним. Получив информацию, он вогнал Сереге нож под ребра, зарыл труп и прихватил документы.

Умельцы сварганили ему новый паспорт с данными Сынянова, но с фотографией Леонтия, и Кровельщик с подручными отбыл по адресу Тамары. Он ехал с целью обчистить ее мужа и с набитыми карманами затеряться в городах и весях.

Появившись в городе, первым делом разнюхал все о Кире, чтобы понять, стоило ли заваривать кашу. Оказалось, овчинка выделки стоила.

Он быстро сметил, что еще лучше, чем просто грабануть деньги, будет вообще устранить Былеева — и, прищемив хвост Тамаре, оседлать бизнес Кира. Все-таки ему уже не двадцать лет, хватит мотаться по зонам, пора остепениться — и, коль вдруг появилась такая возможность в этом городе, надо, не раздумывая, материализоваться под личиной добропорядочного предпринимателя. Ведь бизнес успешный, денег много, баба красавица. Что еще нужно для полного счастья? Просто суметь все прибрать к рукам вместе с Тамарой. И забыть о прошлом. Он не сомневался, что получится. А когда все нормализуется, тогда женщиной можно будет пожертвовать, чтобы не путалась под ногами.

Одновременно в то же время от местной братвы узнал о Славе Сажене. Нежданная новость и обрадовала, и огорчила его. Обрадовала, потому что руками Славы можно будет убрать Былеева, но огорчила, потому что выбранная для себя новая роль в этом городе не давала ему права оставлять в живых всех, кто в прошлой и настоящей жизни знал и знает его как Кровельщика. И Слава тут оказывался на первой очереди.

С этого все началось. Он быстро подмял того под себя и поручил убрать Былеева. Когда Слава сообщил, что дело сделано, Леонтий немедля направился к Тамаре. Фортуна улыбнулась ему и на этот раз.

А когда позже выяснилось, что подручные Саженя не подмели за собой и засветились, Кровельщик был в бешенстве и решил, что время Славы в этом городе закончилось, вот и предлог нашелся. За ним отправятся его подельники, коим посчастливилось видеть Леонтия, а также некоторые из братвы. Что поделаешь, так устроен этот мир: не ты сожрешь, так тебя изгложут. Его прошлое должно остаться в прошлом.

Кровельщик не был бы Кровельщиком, если бы не умел принимать решения на ходу. Услыхав от Саженя, что Крючка прячет Корозов, мгновенно изменил план дальнейших действий.

Недавно, чтобы отвести любые подозрения от Тамары и защитить ее, он заставил обратиться к Корозову. Сейчас же, когда стало очевидным, что Глеб для него тоже опасен, он из защитника Тамары мгновенно был переведен Леонтием в положение лишнего звена в цепочке. А как же иначе? Поле для себя надо вычистить до последнего корешка. Раз Крючок у Корозова, стало быть, Глеб знает, как все произошло на кладбище, ведает, что исполнителями были подельники Саженя, а потому вполне может перехватить этих упырей и выбить из них, что Сажень выполнял его поручение. Кровельщика это резко напрягло. Ведь совсем неведомо, что уже известно Глебу. Возможно, и о нем тот узнал.

Так стремительно все поменялось. И надо суметь повернуть это в свою пользу. Стало быть, Корозова следовало убрать так же, как Саженя. Чтобы обезопасить себя, он должен действовать безотлагательно. Ходов для этого было — кот наплакал. Сначала провести зачистку опасных для себя людей, затем устранить тех, кто угрожает Тамаре. И здесь главное, не навлечь подозрений на нее. Сейчас ему было важно сохранить ее, ведь она — гарантия его успеха, хоть и не подозревала об этом. Богатство Былеева должно остаться ей одной — а значит, целиком достаться ему.

Леонтий оглянулся на труп Славы и представил на его месте распластанное тело Глеба. Мозг Кровельщика лихорадочно работал.

— Приберите сегодня же! — бросил подручным. — И водителя его не забудьте!

Парни переглянулись, они туго знали свое дело, не впервой прибирали за Кровельщиком. Как обычно, ночью ликвидируют все следы, труп Саженя и его водитель исчезнут навсегда.

Леонтий больше не думал о Славе. Зачем думать о том, чего уже нет? Теперь на очереди были Крючок, Славины уроды, Корозов и некоторые из братвы.

Кровельщик принял решение.





8




У Артема Былеева с отцом до исчезновения того были очень сложные отношения. Женился Артем по любви и верил, что его избранница любит его. Но однажды узнал, что совершил большую ошибку, ибо жена увлеклась свекром.

Он мучился, призывал отца и жену к совести, но все призывы тонули в словах, как в болотной жиже. От отчаяния Артем пробовал бить женщину, но это у него не получилось. Характера не хватало. Да и жена была из тех, какие себя в обиду не дают.

Поздно до него дошло, что его Райка вообще не любила никого и ничего, кроме денег. Деньги были ее любовной страстью. Ради них она готова была лечь не только под отца, но даже под кобеля бесхвостого.

Артем запил, чтобы не видеть своего позора. Но отец тоже прозрел, поздно, правда, но прозрел. Прекратил связь с невесткой и отдалил от себя.

Лишившись денег, та заметалась, пытаясь вернуть расположение свекра.

Артем мог бы злорадствовать, глядя на потуги Райки, но ему было ее жалко. Уж такой она уродилась, такая есть, такой умрет, характер не переделать. Между тем на отца у сына осталась глубокая обида и злость.

Отец несколько раз пытался замириться, но Артем отсекал все попытки. Он считал, что тот, как умный человек, не должен был совершать такой гнусности.

Вскоре Кир женился на Тамаре.

Жена Артема, окончательно потеряв надежду, взбесилась. Рвала и метала, готова была Тамаре перегрызть горло. Артем, видя все, раскисал и продолжал держаться за юбку этой женщины. Собственно, примитивно ушел в запой, безоглядно напропалую пьянствовал.

Но в какой-то момент очухался, что пора завязывать, пока не допился до ручки, к тому же много чести для Райки, чтобы доводить себя до белой горячки. На трезвую голову у него медленно вызрела мысль отплатить отцу его же монетой. И он приударил за Тамарой.

Райка, обнаружив это, вдвойне возненавидела Тамару, поскольку в таких обстоятельствах оказывалась никому не нужной: ни свекру, ни мужу. Стерпеть такое было невозможно. Она становилась опасной.

Теперь отец уже пытался призывать сына к совести. Но Артем только больше распалялся. В конце концов, даже не заметив, как, он влюбился в Тамару. Увы, но да. Между тем брешь в ее обороне пробить не удавалось. Никак. Когда он отчетливо уяснил, что терпит поражение, он сам возненавидел Тамару. И опять запил. Теперь уже не только Райке Тамара стала костью в горле, но и Артему.

Чем бы все это могло закончиться, никто не знал, только вдруг оборвалось одним махом. И с каждым днем все меньше оставалось надежды на то, что Кир еще жив.

Артем подозревал Тамару. Правда, не находил никаких причин, но ведь не могло же быть все чисто с нею. Да и Райка настойчиво подзуживала, утверждая, что Тамара устроила нападение на отца, чтобы прикарманить его денежки. Это подозрение подкрепилось неожиданным появлением невесть откуда взявшегося человека по фамилии Сынянов, о котором Артем никогда не слышал. И усомнился в родстве. Он не был наивным простаком. Может быть, не был так умен, как отец, но дураком себя не считал.

После того как утвердился в мыслях, что что-то здесь нечисто, стал присматриваться. Его раздражало, что, куда бы ни бросил взгляд, везде натыкался на Сынянова. Тот был вездесущ. Странно. Но эта странность тотчас исчезла, как только он решил, что Сынянов — любовник Тамары. И все сразу разложилось по полочкам. Хорошей штучкой оказалась жена отца. Никогда бы не подумал, если бы теперь не видел собственными глазами. Потом нарисовался Корозов. Надо же. Тамара снизошла до званого завтрака. Само собой, это вызвало новые реакции в воспаленном мозгу Артема. Думал, что даже не представлял, сколько желающих появилось на деньги отца.

И против всей этой компании — он один. Ну нет, у них этот номер не пройдет. Он станет биться насмерть. Райка мгновенно приняла его сторону. Естественно, она не хотела, чтобы Тамаре доставалась львиная доля состояния Кира, ибо тогда та становилась на голову выше Райки, с чем жена Артема смириться не могла.

Сейчас они ехали в машине, Райка — за рулем. Она обладала красотой дикой кошки. Когда-то эта красота свела Артема с ума, теперь же он чувствовал к ней равнодушие, ощущая, каким холодом несет от нее. Райка была в легком сарафане, с чуть встрепанной короткой стрижкой, на шее — золотая цепочка с подвеской и черные бусы, в ушах — серьги, на запястьях рук — браслеты, на пальцах — перстни.