Разрушенный

Мой телефон звонит через двадцать минут, прерывая мой раунд догонялок с Лиамом. Я извиняюсь, говоря ему, что встречусь с ним завтра перед гонкой.

— Привет, пап. Как дела? — я выхожу из номера Лиама.

— Лучше, чем ожидалось.

— А мама?

— Держится после всего. Но также важно, как ты? — серьезный голос моего отца вытягивает из меня улыбку. Он пугает всех, кроме мамы и меня, поскольку относится к нам, как к самым дорогим ему людям.

Если люди думают, что мое дрянное отношение — из-за плохих родителей, то они жестоко ошибаются. Кингстоны — это сплошные чувства и дерьмо, у меня в детстве были еженедельные киносеансы, а после гонок на картингах — семейные вечера с пиццей.

Я выхожу из дома Витуса. Солнце падает на меня, когда я прислоняюсь к боковой стенке временного строения, подальше от посторонних глаз.

— Все хорошо и прекрасно.

Он усмехается.

— Ничего себе, неудивительно, что ты такой профессионал перед камерами. А теперь расскажи мне, что ты чувствуешь на самом деле, без всякой ерунды, пожалуйста.

Я шумно выдохнул.

— Вдали от дома — это полный отстой. Я чувствую вину за то, что участвую в соревнованиях, пока вы оба в Лондоне, возитесь с врачами и обследованиями.

— Мы все должны вести себя нормально ради твоей мамы. Ей невыносимо думать, что ты меняешь свою жизнь ради нее. Я только прошу тебя не забывать о ней, когда ты думаешь о том, чтобы делать глупости вроде того, что случилось на каникулах. На нее это влияет больше всего, особенно когда она знает, что ты страдаешь из-за нее.

Как можно чувствовать его разочарование, находясь за тысячи миль от него? Мои руки начинают дрожать, и я сжимаю их, чтобы остановить движение.

— У меня есть человек, который помогает держать меня в узде, поэтому я не думаю, что эта проблема повторится. По крайней мере, не на том уровне, что был раньше.

— И ты думаешь, что сможете держать себя в руках в обозримом будущем? У твоей мамы хватает забот, и я люблю тебя, но ее здоровье сейчас в приоритете. Я не могу беспокоиться о вас двоих одновременно. — Мой папа вздыхает. Я представляю, как он скрывается в своем спортзале, скрывая этот разговор от мамы.

Острая боль в моей груди усиливается.

— Да. Я могу стать лучше. Для тебя и для нее.

— Я позвонил не для того, чтобы укорить тебя за твою ошибку, потому что знаю, что команда сделает это за меня. Я хотел сказать тебе, что, возможно, тебе стоит позвонить маме. У нее был тяжелый день, и это будет много значить для нее.

Мои руки дрожат сильнее, пока я пытаюсь набрать воздух в легкие.

— Что случилось?

— Ты знаешь, что некоторые дни тяжелее других. Твои звонки вызывают улыбку на ее лице, так что если ты сможешь найти время в своем плотном графике, я буду тебе благодарен.

— Конечно. Я позвоню ей, как только смогу.

— Спасибо. И поздравляю с отличным отборочным туром. Мы очень любим тебя и гордимся тобой. Это будет твой год. Мы знаем это.

— Спасибо, папа. Я тоже тебя люблю.

— У меня еще один звонок. Поговорим завтра. — Он повесил трубку.

Я не могу дождаться своего обычного «Счастливого воскресенья», когда чувствую себя как дерьмо после разговора с родителями. Как только я кладу трубку, сразу возвращаюсь в свой личный номер Маккой, нуждаясь в небольшой помощи в виде таблетки, прежде чем позвонить маме. Последний человек, которого я хочу видеть в момент слабости — это ее задница на одном из моих диванов.

Боже, Елена не может уйти, я не знаю, исправить пиар-кризис? Я провожу взволнованной ладонью по своим кудрям.

— Эй, это было быстро. Я ожидала, что Лиам будет нянчиться с тобой как минимум на час дольше. Я почти побила свой самый высокий результат. — Елена одаривает меня нерешительной улыбкой, показывая мне дизайн интерьера из игры на своем iPad. Она создала огромную гостиную с пляжным декором, похожую на особняк моих родителей в Лондоне. Воспоминание о том, что я упускаю, вызывает сильную боль, пронзающую мое сердце.

Я ненавижу глупую, робкую улыбку Елены. Ненавижу то, как я хочу видеть ее больше, чтобы унять нахлынувшие эмоции внутри меня. Моя неконтролируемая реакция на нее приводит к тому, что гнев сменяется тревогой. Подобно цунами, я нахожусь на необратимом пути разрушения.

— Маккой платит не Лиаму за заботу обо мне, а тебе. Может, тебе стоит сосредоточиться на своей работе, а не возиться с глупой игрой. Если это то, чем ты занимаешься в свободное время, может, ты не стоишь того, чтобы тебе платили больше.

— Тебе не нужно вести себя как придурок. — Ее левый глаз подергивается. Это довольно забавно, что усугубляет мое разочарование.

— Если ты думаешь, что это не мое нормальное поведение, то тут ты ошибаешься. Это я, и, возможно, тебе нужно начать обдумывать это в своей маленькой хорошенькой головке. Я здесь не для того, чтобы быть твоим другом, любимая. — Что-то в борьбе с Еленой бодрит меня. Это хреново, но ярость к ней чувствует себя лучше, чем тревога, угрожающая моему контролю.

Ее левый глаз ведет войну за то, чтобы оставаться открытым.

— Если у тебя дерьмовый день, не срывайся на мне. Я здесь только для того, чтобы помочь тебе.

— Ты здесь только для того, чтобы делать деньги. Рутина жертвенного мученика немного приелась, особенно для того, кто после всего этого уходит с набитым банковским счетом.

В ее глазах промелькнуло что-то похожее на чувство вины, прежде чем она опомнилась.


— Не все упирается в деньги.

— И все же ты будешь первой, кто получит ежемесячный чек от моей борьбы.

Она издала покорный вздох.

— Я не знаю, что тебя так разозлило. Нет ничего плохого в том, чтобы быть тревожным и раздражительным, но тебе нужно взять себя в руки. Я могу помочь тебе, если ты позволишь.

— Ты не можешь все исправить.

— Я не собираюсь уходить. Поэтому, если я не смогу это исправить, я найду того, кто сможет.

Это меня беспокоит. Я не могу допустить, чтобы она сблизилась со мной, пытаясь сделать меня лучше. Чтобы я захотел стать лучше.

Надежда — для идиотов, у которых все впереди.

Надежда для тех, кто загадывает желания под звездами, или в церкви, или в момент отчаянной нужды.

У безнадежных нет таких моментов. У нас над головой тикают биологические часы, напоминая нам, как дерьмово устроен мир.

Спойлер: в конце концов мы все умрем. Только некоторые из нас попадают туда быстрее, чем другие.

Я вхожу в свою комнату, не оглядываясь на нее. Стук закрывающейся двери наполняет меня страхом. Снова наедине со своими мыслями, ненавистью к себе и бесконечными заботами. Команда мечты худшего сорта.

Мое дыхание становится неровным, когда я обдумываю последствия своих действий. Ссора с Еленой усугубляет мою пустоту, черную и бесконечную. Высасывая ее счастье, я еще больше испорчу себе жизнь. Я мечусь по маленькому пространству, пытаясь успокоить свое колотящееся сердце, но безуспешно.

Мысли мечутся в моей голове, мозг переключается с одной проблемы на другую без передышки. Мысли о разочаровании отца, беспокойстве мамы и принуждении Елены уйти заставляют мой разум работать на износ. Вынужденные вдохи вырываются из моих губ, когда я пытаюсь сделать глубокий вдох. Все мои попытки расслабиться терпят неудачу. Холодные серые стены словно смыкаются, не давая мне возможности дышать. Тревога — это такая мерзкая гадина. Она вырывает у меня ощущение побега, увеличиваясь с каждым днем.

Трясущимися руками я достаю из спортивной сумки свой надежный пузырек с таблетками. Ничто так не прогоняет страх, как лекарства. Я старался принимать их меньше. Правда. Такие моменты проверяют мою психическую силу, и я не могу позвонить маме, когда нахожусь в двух секундах от того, чтобы выйти из себя.

Облегчение разливается в моей крови двадцать минут спустя, облегчая мое сожаление, когда я набираю номер мамы.

Я жажду оцепенения, которое дает Ксан. Моя способность справляться с ситуацией — дерьмо, но назовите хоть что-нибудь, что во мне не так. Я не буду задерживать дыхание, потому что вы еще долго будете перечислять мои недостатки.





Глава 6





Джакс



Mузыка врывается в гостиничный номер, пробуждая меня. Я рычу, сбрасывая одеяло и проверяя время на телефоне. Пять долбаных часов утра. Полчаса до того, как мне нужно будет проснуться для участия в гонке.

Я выхожу из комнаты, отказываясь от рубашки, чтобы выяснить, что, блядь, происходит. Мои ноги останавливаются, когда мой взгляд падает на объект моих разочарований.

И я имею в виду все мои разочарования.

Умственные. Физические. И то, что заставляет мой член дергаться в шортах.

Елена одета в крошечный клочок одежды, больше подходящий для подиума «Victoria's Secret». Ее шелковая ночная рубашка обнимает ее изгибы, а подол доходит до середины бедра. Шары ее задницы зовут меня, умоляя проверить, что находится под ее крошечным платьем.

— Доброе утро. — Она говорит певучим голосом, который ей не идет. То, как она говорит, и взгляд, который она посылает мне через плечо, говорят об озорстве.

Либо я переживаю лучший гребаный сон, либо оживший кошмар. Запах яиц и бекона говорит мне, что все это вполне реально. Мой член пульсирует в шортах, когда я оцениваю ноги и задницу Елены. Эта гребаная задница.

Черт. Это настоящая пытка.

— Ты будешь завтракать?

Ну, блядь. Кто я такой, чтобы отказываться? С Еленой, выглядящей как влажная мечта, я приму все, что она предложит.

Я сажусь за обеденный стол, надеясь скрыть свою растущую эрекцию. Мои глаза следят за каждым ее движением. От того, как она берет кружку с кофе на верхней полке, до того, как она наклоняется, чтобы проверить бекон в духовке.

Каждое ее движение дразнит меня. Честно говоря, я не могу взять в толк, как она так мило себя ведет, особенно после того, как вчера я вел себя с ней как мудак.

Ее сияющие глаза не соответствуют фальшивому хмурому лицу.

— Ты в порядке? Твое лицо выглядит немного болезненным.