Распутье

Я не смотрела – и все равно чувствовала мучительное сокращение дистанции. И всем телом вздрогнула, когда он пальцами коснулся руки.

– Локоть выше, – прокомментировал Коша, будто оправдывался за действие.

А я не выдержала – немного скосила взгляд. Сначала на кончики пальцев, которыми он осмелился коснуться ткани моего рукава, затем вдоль – к плечу, к шее, выше. Вскользь по губам, незаметным скачком в глаза.

– Не трогай меня, Коша.

– Извините.

И зачем провоцирую? Знаю, где остановиться, но давить на тормоза следовало чуть раньше. До столовых и до уединения в шумном зале, где все трещит и скребет по нервам провокациями.

– Слушать выканье в свой адрес от тебя забавно, Коша.

– Тогда смейтесь, – ни капли веселости во взгляде, ни грамма легкости в предложении, а густое ожидание следующей моей провокации.

Отложила пистолет, теперь уж точно не до того, чтобы локоть выше держать.

– Смеяться не хочется. Я теперь вообще не знаю, чего мне хочется… ну, кроме того, чтобы ты меня не трогал.

– Не буду. Легче?

– Сложнее. Не будь такой сукой, Коша.

– Ты даже «Коша» говоришь специально. Всегда. Демонстративно. Тебе нравится это слово – оно на вкус другое, другие ассоциации. Думаешь, что проще сказать «Не трогай, Коша», чем то же самое, но с именем?

Я люто разозлилась, даже короткий рык выдала. И сама подалась к нему, уже не теряя взгляда.

– Прекрати. Видишь же все, понимаешь все – так прекрати!

– Лиза, выдохни. Я не сделал ничего такого, чтобы ты кричала.

Он сделал… Мы оба сделали. И теперь даже секундное касание выводит на нервный срыв. Я провоцирую его – он провоцирует меня, мы оба бесимся, что ведемся на эти маневры, а потом оба их продолжаем. Все эти желания неконтролируемы – и как тогда их остановить? Особенно как остановить, если мы вслух ничего подобного не произносим. Последняя мысль и отрезвила, потому я затараторила бегло:

– Коша, мы сейчас друг на друга оружие наставили и стреляем без остановки, не заметил? Где твоя непроницаемость? Видишь же – я не справляюсь. Ты всегда справлялся за нас обоих! Так этого я и жду – помощи, любой. Не топи нас хоть ты, пока я нас топлю!

Он все-таки растерялся, ослаб как-то внешне. И ответил уже суше:

– Лиза, а ты понимаешь, насколько эгоистично звучит твоя просьба? «Коша, я не в силах – так вытащи нас обоих», а в голову-то не приходит, что если бы я вообще был способен, то и предыдущих эпизодов не случилось бы?

– Приходит, – смирилась я, уставилась в пол, поскольку смотреть на него было невыносимо. А проговорить проблему надо – она, непроговоренная, по нам катком едет. – Тогда давай вместе. Давай обговорим правила, давай напомним друг другу, что произойдет, если Иван узнает…

Коша перебил, ошарашив:

– Думаю, что он давно знает.

Я аж покачнулась и снова уставилась на него, но уже с нарастающим ужасом.

– В смысле?!

Коша смотрел все так же – его взгляд не изменился, а интонация оставалась почти равнодушной:

– Иван Алексеевич в людях разбирается получше нас с тобой. Уверен, он понял еще в тот день, когда я ради тебя на него пушку наставил.

– Тогда почему ты все еще жив?

– Он знает об эмоциях, но ждет, будут ли действия.

Я нервно сглотнула.

– Зачем?

– Это ли не лучшая проверка? Иван Алексеевич выбрал меня, он во мне всегда был уверен, а теперь появилась возможность узнать, стоил ли я его уверенности. До недавнего времени я безупречно проходил проверку.

У меня от накатившей паники все остальные сомнения на второй план ушли. Если предположения верны, это еще хуже! Я забылась, вцепилась пальцами в его плечи и выдавила:

– Тогда тем более! Если ты прав, то Иван следит за нами еще внимательнее! Да это просто везение, что мы не попались, чистое везение! Ведь он ждет, когда же ты провалишься, а ты уже… ты уже… – закончила тихо и жалко: – Кошмар…

– Не кошмар, Лиза, – он попытался успокоить. – Во-первых, это только идея – я по привычке перестраховываюсь. Во-вторых, Иван Алексеевич доверяет мне на сто процентов, даже если в чем-то подозревает. Может, наоборот, думает, что раз я запал на его жену, то его жена в абсолютной безопасности и от меня, и от любого другого. В-третьих, он настолько мне доверяет, что ни разу не установил слежку или жучки – будь уверена, я это всегда проверяю. Он даже не в курсе, что я хожу с вами в тир – я не обязан докладывать о таких мелочах, а ему и в голову не приходит отслеживать все перемещения. А ты сама не заметила странность? Даже когда Иван Алексеевич привел в дом молодую жену, он не подумал оградить ребят от общения с ней. Знает, что если появится прокол – обязательно всплывет. А если всплывет – это и будет самой лучшей оценкой и тебе, и тому смертнику. Мне, в данном случае. Его доверие ко мне – не пустой звук, но он морально готов к тому, что я могу доверие не оправдать. Не ждет подтверждений, но готов к ним.

– Кошмар, – повторила я. – Ничуть не успокоил! Если я раньше себя ощущала под прицелом, то сейчас прямо ногами чувствую, что стою на лезвии. Мы вместе стоим!

Я свои эмоции преуменьшила – впала в ужас я намного сильнее, чем могла выразить. Да разумеется, Иван об эмоциях Коши еще год назад выводы сделал! Но ему подобное не поперек горла… я, еще сильнее волнуясь, вспоминала мелочи: Ивану даже нравится, как смотрят на меня другие мужчины, он считает это нормальным – он выбрал лучшую, и каждый взгляд на меня должен это подтверждать. Вспомнилось, как преспокойно муж оставлял нас с Кошей надолго наедине – в моей квартире, в его квартире, его не тревожили вероятности срыва. Не бывает срывов, не с его людьми, и уж точно – не с Кошей. Ведь все равно никому не обломится – потому что я такая, потому что верность его людей не подлежит сомнению, и потому что Иван всегда готов к любому варианту: стоит его только разочаровать – он и глазом не моргнет, как сложит гору трупов из всех, кто под руку подвернется. Но если любому другому он и шанса бы не предоставил на проверку преданности, то с Кошей ситуация другая – верный помощник проходит экзамен на совсем другом уровне. И это грандиозная удача, что мы до сих пор не попались, ставшие такими безрассудными в последние дни.


И даже сейчас стоим рядом, я впилась в него пальцами, он слегка касается моих плеч, и ни одному в голову не приходит отшатнуться – где те силы, чтобы отшатнуться? Невозможность, казавшаяся мне еще вчера абсолютной, повысила свою степень. И от невыносимости положения навернулись слезы. Коша, заметив их, снова не отшатнулся, не высказал ничего привычно-саркастичного, а наоборот, перехватил и вжал в себя, обнимая.

– Спокойно, Лиза. Держи себя в руках. К любым обстоятельствам можно привыкнуть.

– Привыкнуть?

– Да.

– Скажи что-нибудь, не настолько отвратительное, как слово «привыкнуть».

– Не могу. Я не знаю, как это решить, Лиза. И не жди, что когда-нибудь пойму. Мы устроили такой пиздец, из которого нет выхода. Все будет плохо. Но и к этому можно привыкнуть, давай попробуем.

Говорят, что женщина любит ушами. И я страшно хотела что-то услышать – любое обещание, любую самую фантастическую чушь, сошло бы даже всегда пустое «все будет хорошо». Не план по разрешению, не мысли об освобождении – любой бред! Но Коша был другим – он говорил именно то, что происходило, нелюбитель приукрашивать действительность. И именно за это я его ненавидела. И за это же сильнее хотела еще хоть пару секунд быть прижатой лицом к его шее.

Но двух секунд я себе не дала – отодвинулась, поставила ладони между нами. Зато плакать расхотелось – бывает такая тяжесть, что слезам в ней не место. Кивнула, будто соглашалась с его словами – мол, обещаю привыкнуть к невыносимости. Или хотя бы буду существовать с мыслью, что пока я держу себя в руках – сам Коша цел и невредим.

– Ладно, продолжим стрелять, – голос меня подводил. – Сейчас Вера вернется.

– Она уже три минуты за нами наблюдает, – Коша встал рядом и вновь уставился на локоть, как сосредоточившийся на уроке инструктор.

– Что? – я про пистолет забыла, но удалось не обернуться. – И ты меня обнял?

– Правильнее было обнять, чем допустить слезливые крики – последнее вызвало бы больше вопросов. – Я уж было согласилась с его доводом, как Коша добавил беспощадно: – И она уже второй раз застает нас в этой позе. Почти закономерность, пора обсуждать с главным начальством. Как думаешь, она сдаст нас Ивану Алексеевичу?

Я глянула на него расширившимся глазами – Коша остается Кошей, редкостной сволочью. Он даже минуту моей – да и своей собственной – слабости использует для проверки своих гипотез. Вера оставалась возле входа. Вероятно, продолжала наблюдать, что еще произойдет интересного – пища для ее размышлений. Потому я могла выплеснуть ярость, хоть и тихо:

– Похоже, ты совершенно не боишься, что она нас сдаст?

– Почему же? Просто для начала жду твоего ответа. И вижу, что ты не особенно перепугалась. Вот появился бы страх в глазах – Вера бы до Ивана Алексеевича не доехала. Зачем ему подкидывать сплетни о возможной измене? Или она не поедет к Ивану Алексеевичу, потому что он для нее уже глава преступной организации, с которым она не хочет иметь ничего общего? Смотри, Лиза, от твоего ответа зависит, по какой причине сегодня Вера никуда не доедет.

– Убьешь ее? – я зло хмыкнула. – Ты убьешь Веру за то, что она может рассказать мужу о подозрениях? Вот это настоящий кошмар, теперь я вижу в сравнении. Убьешь человека, чтобы себя спасти?

– Зачем себя? Тебя. Я уже убивал из-за тебя, Лиза. Между твоей жизнью и жизнью любого другого я выбор уже сделал. Это даже Иван Алексеевич понял, а до тебя не дошло?

– Поразительно! – Я выстрелила с левой и сразу попала в десятку. – Поразительно просто. Коша, если бы я когда-то вышла замуж не за Ивана, а за тебя, то сегодня тебя ненавидела бы так же, как его!

– Не ври себе. И локоть держи выше. Я никогда бы не женился. Но если женился бы, то не на тебе, а на женщине, которая смогла бы приспособиться. Ни за что не держал бы в тылу потенциального врага. А преданным я быть умею, она бы только выиграла.

– Приспособленец с собачьей верностью!

– Выскочка из эскорта, которая даже на вершине мира приспособиться не смогла, – Коша вернул оскорбление, но более спокойным тоном. А затем добавил: – Я люблю это в тебе, Лиза, эту твою целостность. Но именно она и заведет тебя в гроб. Нас обоих. Кстати, ты так и не начала паниковать из-за Веры. А она стоит и не несется к Ивану Алексеевичу с интересным докладом. Неужели ты смогла перетащить ее на свою сторону до такой степени? Чем же?

Я грохнула пистолетом о стойку, развернулась и пошагала к телохранительнице, повышая голос уже на подходе:

– Вера, ты уволена! Руслан Владимирович рассчитает тебя немедленно.

Вера вытянулась, но выражение лица не изменилось:

– Это как-то связано с тем, что вас с Русланом Владимировичем объединяют отнюдь не профессиональные отношения? Как же так, Лиза? Разве он хороший человек?

Плохой. Только на фоне мужа выглядит отличным, а человек он плохой. Если вообще человек. Я остановилась перед ней и произнесла отчетливо, не поворачиваясь, чтобы удостовериться, слышит ли мои слова Коша:

– А я его использую, Вера. Влюбила в себя, чтобы он мне в неприятностях помогал. И он помогает – никуда деться не может. Мне с таким мужем была нужна любая помощь, потому запудрить мозги его правой руке казалось отличной идеей. Да, Руслан Владимирович?

Вера наблюдала, как Коша неспешно подходит и останавливается рядом с нами. Возможно, она и удивилась его улыбке – не так-то часто он балует общество позитивными эмоциями, но вида не подала. Так он еще и подлил в огонь топлива:

– Используйте дальше, Елизавета Андреевна, я же никуда деться не могу. Но зачем вы телохранителя увольняете? Не для того же, чтобы из логова монстров вытащить?

– Не твое дело, – ответила, стараясь не смотреть на него. Хотя само это решение и было подтверждением всех его подозрений. Тем не менее я попыталась: – И я не понимаю, о каких монстрах ты говоришь.

– Ну как же, – Коша пошел ва-банк. – У вас прямо карма какая-то – как устраивается к вам новый телохранитель, так себе продолжительность жизни урезает. Мрут, как мухи, просто чудеса. Вы серьезно думаете, что Веру теперь спасет увольнение, Елизавета Андреевна? Я их нанимаю – и я же их убиваю. Постойте-ка, а может, это уже моя карма?

Я уставилась на него расширенными глазами-плошками, не в силах поверить, что он это вслух заявил. Вера, разумеется, тоже правильно угрозы расшифровала и потянулась за табельным оружием. Только потянулась, прижала пальцы к кобуре, застыв в этом положении – здесь Коша не вооружен, но вряд ли она будет палить по нему на глазах стольких свидетелей. И моей реакции она ждет – Вера не понимает до конца, что происходит. Но проблема в том, что я понимаю еще меньше. Медленно выдохнула – сейчас надо как-то договориться. Миру мир. Потому что когда у нас с ним не мир, тогда все остальное тем более идет лесом.

– Чего ты добиваешься, Коша? – я спонтанно перешла на кличку. Он в чем-то прав – так мне легче не забывать, кто он есть. – Вера мало что знает, но ведь ты сам видишь – она умна и внимательна. Почему бы не уволить ее прямо сейчас? Что она сделает с одними только подозрениями и необоснованными воплями избалованной истерички?

Теперь он задумчиво смотрел на нее – пока сама Вера напряженно отвечала на его взгляд. «Миру мир» не получился с первого захода, потому следует нажать:

– Коша, я не прощу, если с ней что-то случится. Не прощу! Не потому, что твоей преданности боссу не понимаю, а потому, что мои способности к прощению закончились.

– А, ну да, – отозвался он наконец. – А я же без вашего прощения жить не смогу, Елизавета Андреевна. Запудренные мозги не дадут, – он перестал лить сарказм и вдруг обратился к ней, а заговорил иначе, будто только вспомнил, что именно он ее принимал на работу и является непосредственным начальством: – Вера, разве это справедливо – увольнять специалиста только за то, что его по глупости сами снабдили лишней информацией?

Вера отреагировала ему в тон:

– О справедливости я не с тобой буду говорить, Руслан. И твоя роль в этом бардаке мне все меньше понятна. Но уловила одно: ты не предупреждал бы и не угрожал, а просто убрал бы меня так, чтобы Лиза даже не поняла, куда я делась. Так для чего этот цирк с признаниями?