Распутье

– Монолог, достойный Шекспира. Кажется, вам не на курсы надо, а к психологу, Елизавета Андреевна.

Усмехнулась грустно.

– Еще скажи, к психиатру. Ладно, проехали. Надеюсь, ты сделаешь вид, что этого не видел.

– Я-то не видел, но как мы Ивану Алексеевичу этот синяк объясним?

Я только теперь прикоснулась к щеке и вздрогнула. Гаденыш все-таки смог меня ударить, я в азарте и не заметила. Но отмахнулась – вряд ли Иван разглядит, не такая уж значительная ссадина, чтобы не замазать кремом. Или скажу, что ударилась – я все равно как пьяная хожу: косяк там, косяк здесь. Но с каждой минутой меня отпускало, и становилось все больше стыдно. Я и глаза-то на Кошу не сразу подняла. А когда все-таки глянула, удивилась явной улыбке.

– Ты над чем ржешь? – поинтересовалась, глядя исподлобья.

– Я не ржу. Стараюсь, по крайней мере. Ну что, выговорились? Полегчало?

– Прекрати ржать, Коша.

– Даже не начинал. Мне про иерархию говнюков понравилось. Почти философия. Кстати, у вас вообще никакой удар слева. Если бы не неожиданность, то он бы вас по асфальту раскатал.

– Кстати, – вернула ему его же тоном, – что-то ты на помощь тоже не кидался!

Коша изобразил ироничное удивление:

– Я? А я-то здесь при чем? В мои обязанности не входит перевоспитание молодежи. Теперь на курсы? Или еще кого-нибудь помесим, мстительница народная?

Я закатила глаза и протяжно выдохнула в серое небо. Да уж, устроила развлечение. Когда еще Коша так улыбался? Разве что когда мы в карты играли – с Пижоном и… Тряхнула головой, сбивая настойчивое воспоминание, и пошла к машине.

– Слушай, Кош, а может, на карате? Какая Ивану разница, за что платить?

– Почему именно карате?

– Саша им занимался. Был даже чемпионом в молодежной лиге. Попробую – вдруг мне понравится? Он умел вытворять совершенно крутые штуки, я завидовала и хотела уметь так же.

Он вдруг задержал меня касанием пальцев к плечу. Я развернулась, чтобы услышать тихое:

– Елизавета Андреевна, он не вернется. И вы не виноваты. Я там был, помните? Вы последняя, кто был виноват.

– Знаю, – я резко опустила лицо, чтобы сморгнуть слезы.

– Тогда почему вы не злитесь на меня, например? Это проще.

– Потому что я тоже там была, помнишь?

Это был очень опасный разговор, хотя и верный. Но мы оба одновременно поняли, что его лучше не продолжать. Если мне нужен настоящий виноватый, мишень для злости, то думать долго не придется – но на Ивана я злиться не могу. Мне показали, что будет, если я начну злиться на Ивана. Да я сама свихнусь, если разрешу себе испытывать такие эмоции.

– Поехали на карате! – Я взбодрилась. – Ищи в телефоне, где ближайшая секция!

Коша пожал плечами и предложил, поскольку ему, как обычно, было перпендикулярно:

– Да легко. Но вам лучше начать с муай тай, если уж на то пошло.

– Валяй свой тай! – разрешила я. – А ты сам-то с какого вида борьбы начинал? По твоей программе не логичнее пойти?

– О-о, по моей точно не логичнее. – Он уже просматривал объявления на экране смартфона.

– А подробнее?

– Как-нибудь потом.

– Заинтриговал!

– Ага, я такой. Все, нашел. В машину. Успеем сегодня хотя бы записаться.

– Кош, ну признайся честно – ты просто любишь набивать себе цену! Расколешься на части, если не будешь ломаться? Или тебе нравится мое любопытство?

Он открыл мне дверь, но наклонился и ответил:

– Представьте такую глубокую яму в пять метров диаметром. Туда скидывают подростков, а выбраться разрешают только одному. Этот вид борьбы называется «кто первым схватит арматуру».

У меня сердце остановилось, а слово прозвучало хрипом:

– Шутишь?

– Шучу, конечно. Я в каком-то фильме видел. Но это выражение лица бесценно.

Кошино чувство юмора оставляет желать лучшего.






Глава 17




Я его все-таки уговорила! Коша после долгой нервотрепки с моей стороны тоже записался на секцию. Вначале я ему заливала, что просто будет скучно сидеть и дожидаться меня каждое занятие. Потом плела, что это идеальное объяснение для Ивана: вот мы, оба занимаемся, на глазах у пятидесяти учеников и инструктора, какие тут двусмысленности? Выглядит намного лучше, чем тренировки на заднем дворе дома. Но сдался он только на последнем аргументе: там почти одни мужчины, мало ли – не начали бы заглядываться, если решат, что я одна. А от трупов избавляться опять придется Коше. Вот как раз после этого он и обратился к вежливой администраторше:

– Давайте и мне бланк.

А я в стороне улыбалась, празднуя маленькую победу. Возможно, с моей стороны некрасиво вот так его постоянно использовать. Да и отказывался он по понятной причине: на тренировки меня мог возить и Славка, и любой другой человек, кому Иван доверяет, а я Кошу будто к себе подписью привязываю. Но если он недоволен – пусть покажет, что недоволен. Покажет, а не в очередной раз холодно пошутит. Коша успешно вытаскивал меня из себя, и, вероятно, я в определенной степени тоже его из себя вытаскивала, просто медленнее и не так заметно. Но ведь сегодня он только из-за моей клоунады улыбался!

Это было очень похоже на прохладную дружбу, когда люди просто привыкают к присутствию друг друга, но никакой теплоты не подразумевают. Зато ночами мне перестал сниться Саша – теперь чаще я видела Кошу, направляющего пистолет к виску Ивана. Все равно кошмарный сон, но с ноткой какого-то скрытого торжества.

Несколько раз на занятия он все-таки сходил и даже старался не доводить тренера импровизациями. И ему будто было даже интересно, а уж как было здорово мне! Особенно мне нравилось чувство свободного падения под его контролем.

Но потом Коша начал филонить – в смысле, ссылался на какие-то дела, и на тренировки я ехала то со Славкой, то с Пижоном. С ними старалась лишнего слова не сказать, даже не поинтересовалась, как у Пижона дела и что он вообще тогда натворил. Все мы что-то натворили, и всем нам повезло, что Иван оказался к нам великодушен или увидел в нас больше пользы, чем вреда. Пижон все занятие сидел на скамье, вытянув ноги, играл на телефоне или переписывался с девушками. А тренер и ученики поглядывали на него, молча недоумевая, сколько же у меня вообще ухажеров, один другого краше. На Славку, когда являлся тот, так откровенно не смотрели, а поглядывали на меня, пытаясь осознать всю широту моих вкусов.

Я понимала, что у Коши действительно полно дел, но без него мне было не по себе. И никакие свободные падения не доставляли удовольствия без его контроля. Возможно, я допускала ошибку, ища смысл лишь в нем, потому попыталась вовлечь и Пижона. Мы ехали домой, когда я поинтересовалась нейтрально:

– Слушай, Пижон, а научи меня мухлевать в карты. В прошлый раз было забавно. Засядем в розовой гостиной, скоротаем вечерок как приличные люди.

– Вам-то это зачем?

– Время занять, развлечься, какая разница? Да и жаль смотреть, как такой талантище пропадает без верных адептов – или ты только старшим сыновьям сие сокровенное знание передашь?

– Да нет, могу и вам, Елизавета Андреевна. Только не сегодня. – Он улыбнулся своим мыслям.

– Понимаю. Девушка ждет? – догадалась я.

– И не одна, я надеюсь! – Пижон оживился. – Иван Алексеевич в Питер улетел, а времена наступили мирные. Что плохого в мирных временах? Правильно – скукотища! Вот мы и решили своими собраться и отметить все дни рождения, которые пропустили до мирных времен.

Про отъезд Ивана я знала. Он теперь вынужден и с избирателями встречаться, и в мэрии наведываться, и новыми знакомствами в политической среде обзаводиться. Иногда на встречи и меня водил – я прекрасно справлялась с тем, чтобы хорошо выглядеть и широко улыбаться. От совместной поездки в Питер кое-как отвертелась, но Иван сильно и не настаивал: он вообще со мной стал так бесконечно мягок, как будто все желания хотел предугадать. Цветы дарил – почти каждый день за ужином я получала охапку роз, в рестораны нередко тянул. Не заставлял что-то делать, стоило только вовремя изобразить нежелание. Со своей стороны, на мой вкус, он делал все возможное и невозможное, чтобы плохие времена позабылись, остались в прошлом, и показывал будущее – то самое, которое меня могло устроить. Меня все устраивало – идеальный муж, идеальная жизнь, он даже к моим спортивным занятиям относился с добродушным пониманием: мол, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не хмурилось. Меня все устраивало. А кто старое помянет, тому место в психушке.

– Вот оно что, – я протянула завистливо. – А мне с вами нельзя?

– Нет, конечно, сбрендили? – Пижон иногда расслаблялся и забывал, с кем говорит. А потом вспоминал и обязательно добавлял: – При всем уважении, Лизавет Андревна.

– Почему же так категорично? Если там Коша будет, то в чем проблема? Могу Ивану позвонить – спрошу, не против ли он.

– Так в Коше и проблема! – усмехнулся Пижон. – Ему и так с вами нянчиться приходится, света белого не видит, дайте человеку хоть в свободное время отдохнуть. При всем уважении!

– Ясно. Тогда передай ему мои искренние соболезнования.

Пижонова искренность меня вовсе не поразила – даже немного рассмешила. Я и не удивилась, что Коша именно так описывает свои обязанности, а остальные уже додумывают: да кому ж понравится хозяйскую супругу по магазинам возить или на какие-то секции для новичков записываться? Но кому-то и эту работу выполнять нужно.

Зато в доме было непривычно тихо. Люди, конечно, полностью не исчезли – охрана на месте, персонал пашет в штатном режиме, ужин мне подали ровно по часам. А потом я долго читала в гостиной, не опасаясь с кем-то встретиться. Развалилась перед камином и воображала себя маленькой хозяйкой большого дома. Мне на самом деле нравилось это ощущение – всегда раньше нравилось, но я когда-то волну потеряла, и теперь требовалось ее заново поймать. Настроение было великолепным, тягуче-расслабленным, и потому спать не хотелось – точнее, я преодолевала сонливость и не шла спать, чтобы еще дольше растянуть этот день, который могла бы назвать приятным.

Услышала, как парни поздно ночью вернулись. Скорее всего, не все, я только Славкин пьяный смех распознала с комментариями о каких-то бабах. Он с кем-то на кухне проводил допрос с пристрастием холодильнику, а после все стихло. Но я отложила книгу, поправила одежду и пошла в их коридор. Что страшного, если доброй ночи пожелаю? К тому же было интересно глянуть на пьяного Славку – с его габаритами, наверное, требуется канистра спиртного, чтобы довести до такого смеха.

Но я не успела – они уже разошлись. Потому прошла к комнате Коши и толкнула без стука.

– Привет! – окликнула, поскольку он стягивал футболку, стоя спиной, меня даже не заметил. – Кош, мне на занятиях в напарники пацана какого-то поставили, и я его сегодня уложила. Тренер меня похвалил! Ты вообще слышал, чтобы он кого-нибудь хвалил? В тир с Пижоном заезжать не стали.

Он повернулся, чуть покачнувшись. Ничего себе… Как я хотела видеть выпившего Славку не идет ни в какое сравнение с тем, как я хотела увидеть выпившего Кошу. Прищурилась. Но сильных отличий и не нашла: разве что глаза немного блестят и скулы будто расслаблены. Он не дернулся за футболкой, как в прошлый раз, или вообще о ней не вспомнил. У него над сердцем тонкая светлая полоска – наверняка последствие ножевого. Но сделала я шаг вперед, чтобы разглядеть другое: какую отметину тогда оставил на его плече выстрел Саши.

– Елизавета Андреевна, давайте завтра поговорим. Меня вырубает, – произнес отчетливо, но немного медленно и с едва уловимым напряжением. Так подростки выговаривают фразы перед родителями, чтобы их не заподозрили в опьянении.

Он почти не отличался от себя трезвого, но был интересен даже микроскопическими изменениями. Я все-таки поймала взглядом отметину выше локтя – шрам остался, но небольшой. Саша ранил его с ювелирной точностью.

– Давай покажу, чему научилась! – я сделала вид, что не уловила его просьбу. – Ты такого точно не умеешь. Вот и не пропускай больше тренировки.

– Елизавета Андреевна, я серьезно. Завтра приходите и избивайте меня, пока не устанете. А сейчас я бы поспал.

У него кадык очень выпирает – я это и раньше замечала. А отметин на коже много – больше, чем кажется вначале. И неизвестно, какие оставлены оружием, а какие – женской страстью. Над ключицей тонкая розовая полоска эту мысль навевает. Конечно, он не позволит прикоснуться – тем более к шраму, оставленному Сашей. Он вообще никогда не поощряет меня в этой теме.

– Протяни руку, я тебе покажу захват, – зачем-то продолжала я.

Не дождалась, сама шагнула и схватила за локоть. Признаться честно, мне хотелось услышать и его похвалу – подтверждение, что тренер не преувеличил. И у меня получилось очень изящно – быстро и одновременно плавно я смогла развернуться и вывернуть его кисть, а удар прошел идеально. Но Коша неожиданно присел, несмотря на явно болезненный залом, подсек меня ногой и завершил маневр толчком. Я полетела назад, группируясь, – падать тоже надо уметь. Но у Коши то ли реакции были притуплены, то ли просто не сообразил – он попытался перехватить, чтобы я с размаха не шмякнулась, чем сделал только больнее. Но не отпустил сразу, а неудобно навалился. Перехватил мою руку и с силой прижал над головой, словно страховался от очередного удара. Пахло от него ужасно – канистру, видимо, не только в Славку влили.

И вдруг впечатался губами мне в шею, задышал судорожно, сжал пальцы на моем запястье еще сильнее. Меня всю выгнуло от неожиданности, вытянуло вдоль и вдавило в пол чужим телом. Коша, кажется, вообще себя не контролировал – и эти прикосновения к шее все сильнее отдавали страстью, а не попыткой меня утихомирить. Меня и не надо было успокаивать – стоило бы успокоить его. Свободная его рука с нажимом пошла по бедру, словно в поисках хоть миллиметра обнаженной кожи. И его шепот вытягивал мне нервы до звона: