Распутье

– Что не так? Поверьте, там вы никого не убьете.

– А может… может, я, наоборот, хочу кого-нибудь убить?

– Тогда еще лучше. Вон там, – я краем зрения увидела, как он указал вперед пальцем, – стоит убийца вашего друга. Вы стрелять-то будете?

– То есть там стоишь ты?

– Да, я. Начинайте уже. Это надо переступить.

– Что именно переступить? Меня просто тошнит, слабость какая-то.

– Так стреляйте, пока не пройдет. Или бейте. Я всегда так делаю.

– Разве у тебя бывают приступы слабости, Коша? Или ты тоже из психушки?

Почувствовала, как он опустил голову, но не коснулся носом плеча – замер в миллиметре. И все-таки ответил после паузы:

– Я вырос в не самом благоприятном месте. Считайте лайт-версией психушки. В таких местах самое страшное одно – человек забивает себя внутрь, а потом наружу выбраться проблематично. Вот вы возьмите и стреляйте для начала, с боем и грохотом из себя прорываться легче.

Я зажмурилась и нажала на спусковой крючок. Второй выстрел дался легче, я даже глаза смогла открыть. И верно, откуда вообще взялась эта непонятная паника? До сих пор мутит, но ничего ужасного вслед за резким звуком не происходит.

– Ага. Теперь бы еще начать целиться, – подбодрил Коша.

Я не особенно старалась попасть в яблочко или даже мишень – сегодня не это главное. Руки бы перестали так потеть, и то хорошо.

– А как ты выбрался из себя, Коша?

Он вроде бы хмыкнул:

– Думал, что вы меня неплохо узнали, но задаете такие странные вопросы.

– В смысле?

– Я не выбрался.

Я постреляла не так уж долго, но отчего-то сильно устала. Коша не настаивал и до конца нашего времени позволил мне просто стоять рядом и наблюдать. Я хотя бы к звуку привыкала, однако пистолет в его руках все равно навевал неприятные ассоциации. Сам он ни разу не промахнулся. Чтобы не смотреть на оружие в его левой руке и не вспоминать лишнего, я смотрела на его профиль. И ведь правильно сформулировал – он из себя никогда и не выбирался. Живет, функционирует, иногда лезет из него человеческое, потом сам об этом жалеет, но бо́льшая его часть всегда остается внутри.





Глава 16




Иван был со мной бесконечно терпелив и мягок, я столько комплиментов от него не слышала за все наше знакомство. Это немного расслабляло, заставляло вновь и вновь переосмыслить правильность решения. Вот только радовало меня совершенно другое – то, что Коша был бесконечно терпелив, превращая любую поездку в какую-то отдушину. Часто мы вообще не разговаривали, но я физически ощущала, как меня на пару часов отпускает. А он использовал каждый случай и всем своим видом напоминал, что нуднее этой работы никогда не выполнял. Видимо, прятать трупы ему интереснее, чем работать извозчиком.

– Так вы запишетесь на курсы? – спросил снова, когда мы ехали в очередной раз из тира.

– Нет, Коша. – Я отвернулась к боковому окну. – Я не вижу теперь необходимости в обучении. Больше того, уверена, что лишние мысли мне могут только помешать… быть примерной женой.

– Да как хотите, мне проще.

– А мы можем записаться на курсы, а это время проводить где-нибудь еще? Например, в твоей квартире.

– Не уверен, что это хорошая идея. Рано или поздно возникнут вопросы. Да и что там делать?

– Тренироваться.

– Это можно и дома. Иван Алексеевич ничего подобного не запрещал.

– А если мне просто хочется сидеть в тишине по полтора часа трижды в неделю?

– Ну да. Как будто в вашей комнате вы чем-то другим занимаетесь. Не придумывайте новых бед, Елизавета Андреевна.

Конечно же, он прав, я не подумав подобное предложила. Уже одного человека в расход пустила своим легкомыслием. Но именно этим Коша от Саши и отличается – он терпелив, но о собственной шкуре не забывает. И это дает надежду, что она останется целой.

– Тогда едем записываться на курсы. Снова. Меня там, наверное, уже считают богатой идиоткой, которая просто платит деньги, а потом пропадает.

– Они не очень-то неправы в таких выводах, Елизавета Андреевна. Едем. И разойдемся до следующего занятия.

– Не делай вид, что ты раздражен моей компанией. А если раздражен, тогда изобрази раздражение.


Коша изображать раздражение не умел. Иногда мне дико хотелось стать им, а иногда – пролезть в его голову и все-таки выяснить размеры каждого таракана. Но последним я никогда не злоупотребляла – если ему самому надоест эта работа, то больше не останется у меня даже молчаливых поездок и выстрелов в душном тире.

– Кош, сверни-ка направо! – попросила я, прилипая к окну. – Там что-то происходит.

– И? – он все-таки вывернул руль, машина сзади засигналила от резкого маневра. – Мы теперь будем в уличные драки ввязываться?

– А тебе-то что, есть развлечения получше?

– Ага. Добраться наконец-то до курсов, вторую неделю пытаемся. И дальше я не проеду.

– Тормози здесь. – И вылетела из машины, направляясь сразу к просвету между домами.

Разумеется, в любую городскую шумиху я лезть не собиралась, просто случайно застала уж очень показательную сцену: с автобусной остановки какие-то пацаны потащили очкастого паренька – схватили под локти и поволокли. Он извивался и визжал, как девочка. Женщина с сумками грозно закричала им вслед, но что она могла поделать? Не нестись же следом, хотя и прекрасно поняла, что молодежь беспредельничает. Это я могу нестись – у меня за спиной телохранитель высочайшего класса. Хотя я не оглядывалась, чтобы удостовериться, соизволил ли Коша идти за мной.

У жертвы очки криво на нос съехали – он пока больше перепугался, чем получил. Или каждый день тут получает, как по расписанию, от одноклассников. Может, он просто этих двоих видом своим зашуганным раздражает, а может, карманными деньгами добровольно не делится или серьезное что-то натворил, и теперь огребает «праведного гнева». Мне, в принципе, было все равно. Я видела перепуганного до усрачки очкарика и двух бугаев, которые вообще ничего не боятся.

Один развернулся и с удивлением вылупился на меня:

– Ниче се телочка… – прозвучало самым искренним комплиментом.

Понятное дело, никто из них не был Кошей или Сашей, потому ближайший полетел без проблем через плечо и рухнул плашмя на асфальт – вот мне и полевые условия для испытаний. Второй, повыше ростом, получил с разворота кулаком в скулу. Очкарик оказался сообразительным и рванул мимо нас обратно. А я вошла во вкус – первого удачно пнула на подъеме, чтобы он вновь завалился. Здоровяка же схватила за грудки и еще пару раз ударила, пока боль в костяшках не резанула.

– Эй, ты чего? – спросил тот, что теперь боялся приподняться. – Ты кто такая ваще?

Бугаеныш же сыпал матами. Он даже вполне удачно вывернулся, но я снова перехватила захватом, подсекла и нависла, намертво вцепившись в рубашку.

– Отъебись, больная! – орал он. И, надо отдать ему должное, он был скорее удивлен, чем испуган. – Ты че прицепилась-то?

Что-то во мне уже после первого удара взорвалось и теперь зрело, жгло изнутри. Хотелось расколошматить ему лицо в кашу, аж руки от желания задрожали. Я попыталась обуздать накатившую злость и выплеснуть ее словами:

– А я от тебя вообще теперь не отцеплюсь, понял? Понравился ты мне, мудила! Я за тобой слежку поставлю, всю квартиру жучками завешаю. И если мне только не понравится что-то – буду приходить и кости тебе ломать.

– Че? – он наконец-то сбавил тон. – Отпусти, больная!

– Больная, да! – орала я ему в лицо, брызжа слюной. – С психушки и прямо к вам!

– Да че те надо? Отпусти! Ты кто?

Он попытался ударить по шее, но я не почувствовала сильной боли, а врезала снова, потом тряхнула так, что он едва язык не проглотил. Уж не знаю, чем он меня так взбесил, хотя и заслужил. Стал будто олицетворением всего, что я ненавидела. Вот и орала – и пока орала, хотя бы не била снова:

– Мстительница народная! Прикинь? С мудаков шкуру спускаю, мне доктор прописал! А чего ты трясешься-то? Страшно? Страшно, блядь?! То ли еще будет. Ты в штаны валить начнешь, потому что мне очень понравился!

– Отпусти же, – почти жалобно. – Миш! Миш, позови кого-нить!

Это он другу. Но тот почему-то отполз к стене и зажал голову руками. На меня не набрасывался, но и приятеля в беде не бросал. Или я его так удачно об землю приложила?

– Ой, маленький мальчик обоссался! – издевалась я. – Где смелость-то? Ты сильный, мудила чертов, так прекрати трястись! Смотреть тошно!

Возможно, он воспринял мои слова как руководство к действию – собрался и оттолкнул, вскочил на ноги, но я рванула его за пиджак, отшвыривая к стене.

– Кажется, ты невнимательно меня слушаешь! – разозлилась я еще сильнее. – Коша, дай-ка пистолет.

В этой сцене спокойнейший голос Коши прозвучал чистым сарказмом:

– Что вы, Елизавета Андреевна, у меня и разрешения на ношение нет.

Я рявкнула так, что сама от этого тона вздрогнула:

– Дай пистолет, Коша!

Он отодвинул полу расстегнутой куртки, вынул из кобуры и протянул со словами:

– Только чур не я на этот раз избавляюсь от трупа.

Я с силой вжала дуло в горло пацану. Он сразу замер, перестал трепыхаться и начал зеленеть. Ну вот, примерно этой реакции я и хотела. Подалась к нему, зашипела в нескольких сантиметрах от его лица:

– Запомни, чмо, всегда найдется кто-то сильнее, всегда. Всегда найдется кто-то психованнее. Ты себя главным говнюком возомнил – так открой глаза, мир полон настоящих говнюков. Они тебя на части разрежут и заставят сожрать. Они выпустят тебе мозги просто под настроение. Они всю твою жизнь распишут, если захотят. И кто ты против них, трепло вонючее? Сильным себя возомнил? Да ты никто и никем останешься, если будешь ботанов чморить. Ты их в жопу целовать должен в надежде, что когда-нибудь тебя на работу к себе возьмут! Потому что если они не возьмут, то ты пятки настоящим говнюкам вылизывать будешь, пока тебя не спишут пулей в затылок!

– Я… не стреляйте, пожалуйста, – он даже на вы перешел. – Извините…

Я опомнилась и отступила. Он медленно начал двигаться к своему другу, взял его за локоть и поднял. Они отходили от нас медленно, не поворачиваясь спинами. Я больше не держала – пусть уходят. Сомневаюсь, что эта воспитательная беседа имела хоть какой-то эффект, но, кажется, я и не надеялась на что-то подобное.

Коша взял у меня из руки пистолет и убрал. Прокомментировал после долгой паузы: