Пыль грез. Том 2

– У судьбы есть лицо, и мы собираемся встретиться с ней глаза в глаза. А остальное, думаю, неважно.

– Значит, пойдешь за адъюнктом. Куда угодно. Как пес у ноги хозяина.

– А почему бы и нет? Мне все равно.

– Не понимаю.

– Да понимать-то нечего. Я солдат, как и ты. Чего тебе еще нужно?

– Я хочу проклятую войну!

– Она близится.

– И с чего ты так уверен?

– Потому что мы – армия в походе. Если бы адъюнкту не нужна была армия, она распустила бы всех еще в Летере.

– Может, да, а может, нет.

– Это ты о чем? – спросил он.

– О том, что она, возможно, просто эгоистка.

Навозные лепешки прогорели до тлеющих крошек. Вокруг крутились мошки. Двое солдат замолчали – им больше нечего было сказать друг другу. По крайней мере, сегодня вечером.



Спрут нашел сержанта лежащим на полу. Рядом валялась опрокинутая кружка из-под рома. Густой запах блевотины мешался с пьянящим ромовым ароматом.

– Проклятье, Скрип, это не поможет твоим кишкам.

– Нет у меня больше кишок, – невнятно ответил Скрипач. – Они вылезли колокол назад.

– Утром черепушка расколется.

– Поздно. Вали отсюда, Спрут.

Сапер подтащил койку поближе и сел.

– Так кто это был?

– Все изменилось, Спрут. Все пошло не так.

– И что тут нового? Слушай, этот быстрый марш… я уже пару сапог сносил… но нужно кое-что сказать тебе. У адъюнкта особый нюх: думаю, она многое чует лучше тебя. Еще на баржах мы были близки к бегству. И еще до того, что случилось сегодня ночью, ты был одержим. – Он поскреб щетину на щеках. – Я пойду за тобой, Скрип, ты же знаешь. Я всегда буду прикрывать твою спину.

– Да забудь про меня, Спрут. Это молодым прикрывай спину, а не мне.

– Видишь много мертвых лиц, да?

– Я не провидец.

Спрут хмыкнул.

– Какой приятный день, ты даже не выпендриваешься. Ты всегда говорил: главное – твой взвод. Солдат, чей вонючий пот ты нюхаешь каждый проклятый день. Ты говорил: мы – семья. Сержант, ты заставляешь нас переживать.

Скрипач медленно поднялся, обхватив ладонями голову.

– Рыбалка, – произнес он.

– Чего?

– Там в глубине демон. С хитрыми глазами… и смотрит на наживку, понял? Просто смотрит. Быстрому Бену придется выступить. В конце концов. Они нужны нам, все нужны.

– Скрип, ты пьян.

– У тьмы есть край. Острый, самый черный лед – такой холодный, что и представить нельзя. Не сможешь. Вот мы всё тявкали и плясали, а теперь вернулся самый громадный волк. Игры кончены, Спрут.

– А что с адъюнктом? А, Скрипач?

Он поднял мутные красные глаза.

– Нету у нее ни шанса. Нижние боги, ни единого.






* * *


– Это и есть лагерь? Видимо, да. – Корабб посмотрел на спутников. На него смотрели три бессмысленных лица. – Весь в огнях, многовато для караван-сарая. Пошли.

Он повел их вниз по заросшему травой склону, отмахиваясь от мошкары, тучей окружавшей их.

– Не нужно было за кроликом бежать – тут потеряться нечего делать, я же говорил? Очень сложный рельеф. В этих долинах можно целую армию спрятать.

– Может, они так и поступили, – сказал Лизунец. – Корабб, ты об этом подумал? Может, они с нами играют.

– Целую армию Охотников за костями? Это бред.

– Кролик был большой, – сказала Молния.

– Это был вообще не кролик, – настаивал Лизунец. – Это был волк. У кроликов не бывает горящих глаз и окровавленной морды, и они не рычат.

– Кровавая морда была, потому что он тебя укусил, – указала Молния.

– Он прямо мимо меня проскочил – а кто бы не прыгнул, когда он так близко? Тут вообще-то темно. Но я и раньше прыгал на кроликов, так вот это – не кролик.

– Здесь звери совсем другие, – сказала Молния. – Мы все время слышим вой, но это могут быть и кролики, кто знает? Ты видел шкуры ящериц, которые продавали д’рхасы? Эти ящерицы еще больше тех, что мы видели с баржи. Такая может съесть лошадь.

– Так их и ловят на юге, один торговец рассказывал. На здоровенный крючок насаживают лошадь и бросают в реку…

– Ничего не получится, если не привязать к крюку веревку.

– Про это он не говорил, но похоже на правду.

Они приближались к морю огней… впрочем, поправил себя Корабб, не к морю. Скорее, к большому озеру. Но уж очень большому. Корабб обернулся на Смекалку, которая молчала; впрочем, она вообще говорила мало. А больше улыбалась – и разве не милая улыбка? Очень.

– А если кролика наживить, – сказал Лизунец, – то можно ловить волков.

– А если лошадь – поймаем очень большого волка, могу поспорить.

– Лошади у нас есть. Молния, это идея, прекрасная идея. Эй, Корабб, мы собираемся прыгнуть на громадную ящерицу, когда встретим. Ради шкурки. Участвуешь?

– Нет.

Раздался далекий вой, мрачно пронзив ночь.

– Слыхали? – спросил Лизунец. – Еще кролики; поглядывай по сторонам, Молния. И ты тоже, Смекалка.

– Больше похоже на лошадь на крючке, – пробормотала Молния.

Корабб остановился.

– Ну-ка прекратите, все. Я – тяжелый пехотинец Скрипа, так? Я не хуже вас. – Он показал на Смекалку. – Даже не вздумай подмигивать. Я полжизни ошибался в людях и дал себе слово больше не ошибаться. Так что я сохраняю спокойствие, но глаз не спускаю, ясно? Я тоже тяж. Так что прекращайте.

– Да мы просто прикалываемся, Корабб, – сказал Лизунец. – И ты с нами можешь.

– Я не по этой части. Все, давайте, достаточно натопались.

Они прошли еще шагов двадцать – и часовой рявкнул что-то из темноты по-летерийски.

– Худов дух, – прошипел Корабб. – Мы нашли-таки другую армию.

– Никто не спрячется от Охотников за костями, – нараспев произнесла Молния.



Корик стоял в темноте, в сотне шагов от ближайшего пикета. Его не отпускало одно воспоминание – он и сам не знал, настоящее или ложное. Дюжина юнцов, направленных копать траншею для латрины на маневрах гарнизонного подразделения. Сэтийцы и сэтийцы-полукровки, слишком юные, чтобы высчитывать – кто из них кто, чтобы презирать, завидовать и прочее.

Он был салагой, и друзья отправили его к огромному валуну в дальнем конце траншеи, где он пыхтел, потел – и проиграл. Покрывшиеся волдырями руки сражались с громадной киркой, он все утро пытался сдвинуть проклятый валун – а остальные поглядывали на него с подколками и смешками.

Неудача – неприятный опыт. Она жалила. Она жгла, как кислота. Видимо, в тот день юный Корик и решил, что никогда больше не смирится с неудачей. Он все-таки сдвинул тогда тот валун, в быстро сгущающихся сумерках; другие парни давно уже ушли, и отряд всадников – их упражнение в независимости завершилось – скакал прочь в клубах пыли, висевших над дорогой, как насмешливое золотое дыхание бога.

Тот камень держался прочно. Под ним скрывался тайник с монетами. Когда сумерки сгустились, Корик стоял на коленях в конце траншеи, держа на ладонях несметное богатство. В основном серебро, несколько крошечных золотых клипс, которые он по своему ЖАЛКОМУ опыту не узнал… это был клад духов, прямиком из сэтийских легенд. «Да под каждым камнем, парень…» У шлюх, воспитывавших его, было полно сказок. А может, все его воспоминания – одна из таких сказок. Трогательная история, но…

Он нашел сокровище, вот в чем дело. Что-то прекрасное, чудесное, редкое.