Пыль грез. Том 2
Часть 61 из 119 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И что же он сделал со своим кладом духов?
Разбазарил. До последней гребаной монетки. Все утекло, и что осталось?
Шлюхи теплы на ощупь, но душа их спрятана в холодной крепости. И когда ты сдаешься этому миру, ты действительно потерян, ты остаешься… один.
А теперь на ощупь все холодно. Все. И я провожу остаток лет, проклиная каждую монету.
Но никто не обманывается. Кроме меня. Только я. Всегда я.
Хотелось обнажить меч, окунуться в безумную схватку. Он мог бы разрубить пополам каждую монету, рыча, что это что-то меняет, что жизнь не пуста, если полна мусора. Он мог бы кричать и ругаться, и не видеть ни единого друга – только врагов. И оправдывать каждый удар, любую пролитую кровь. На худой конец, поклялся он себе, он останется на ногах последним.
Улыбка говорила, что лихорадка оставила на нем шрамы. Возможно, это так. Возможно, так будет и впредь. Одно ясно: он узнал истину одиночества. Эта истина была выжжена в его душе. Он слушал, как Скрипач продолжает талдычить о дружной семье, – и ничему не верил. В будущем ждет предательство – он чувствовал это костями. Придет время, когда все станет ясно, и он встанет перед ними и будет говорить, и выскажет все свое неверие. Мы все одиноки, каждый из нас. И всегда были. Мне достаточно всей вашей лжи. А теперь спасайте себя. И я намерен делать то же самое.
Его не интересовало, кто останется последним. Адъюнкт требовала верности, преданности. Требовала честности, пусть даже жестокой и уличающей. Она требовала слишком много. Да и потом, она ведь ничего не давала взамен?
Корик стоял, глядя на пустую землю в пустой ночи, и подумывал о дезертирстве.
Все, что я получил, было ложью, предательством. Этакий клад духов. Монеты. Кто-то положил их туда, чтобы заманить меня, поймать в ловушку. Они отравили меня; а я не виноват – с чего бы?
– Гляньте на него – под валуном! Осторожней, Корик, будешь там играть, он тебя раздавит!
Слишком поздно. Меня сгубили те драные монеты. Нельзя их так сыпать мальчику в руки. Просто нельзя.
Такое было воспоминание. Может, реальное, может, ложное.
А шлюхи только подмигивают.
По гибкой фигуре Сканароу пробежала рябая тень: кто-то прошел мимо палатки с лампой. Просачивающийся через полотно свет был холодным и окрашивал кожу женщины в смертельный оттенок. Почувствовав озноб, Рутан Гудд отвернулся. Потом приподнялся – осторожно, чтобы не разбудить.
Покрывавший кожу пот начал высыхать.
Ему неинтересно было разбираться, как он дошел до крайности, – видит Худ, дело не в занятиях любовью. Как ни мила была Сканароу – ее улыбка могла бы растопить ледяную гору, – она не заставила его сердце колотиться учащенно, как бывало совсем недавно. Могла порадовать, отвлечь от мыслей, от воспоминаний о мрачном и богатом событиями прошлом; могла яркими, ошеломительными вспышками вернуть к жизни.
Но эта ночная тьма открыла свой цветок, с ароматом, от которого могла застыть душа бога. Жив еще, Сивогрив? Почувствовал? Думаю, старый друг, даже если твои кости гниют в сырой земле, ты все равно почувствовал.
Драконус.
Твою мать.
Он запустил пальцы в спутанную бороду.
Мир потрясен. Огненные шары спускаются, ужасный свет заполняет небеса. Мир сотрясается от ударов кулаков.
Хотелось бы видеть.
Но он помнил смертный крик Азатов. Помнил корявые деревья, охваченные столбами огня, горький жар почвы, через которую пробирался когтями. Помнил ошеломленную свободу под безумным небом, полным ядовитого дыма, под молниями и потоком пепла. Помнил первую мысль, рожденную глотком этой невероятной свободы.
Якуруку, здесь все изменилось.
Иногда верность проявляется при странных обстоятельствах. Раскаяние или благодарность, сплетенные руки, мгновенная похотливая экзальтация, которую по ошибке принимаешь за поклонение… Его взгляд снова упал на Сканароу. Тени и нездоровый свет ушли. Она спала, прекрасная в покое. Невинность драгоценна. Но не думай обо мне с любовью, женщина. Не вынуждай меня к признанию, к правде глупых клятв, произнесенных целую жизнь назад.
Давай еще немного поиграем в эту игру блаженного забвения.
«Лучше сюда, Драконус».
«Это империя Каллора, друг. Не передумаешь?»
Передумать. Да, вот оно. «Берег по виду вполне приветливый. Если, конечно, я не лезу не в свое дело…»
Тогда он улыбнулся.
И я улыбнулся в ответ.
Драконус вернулся на тот континент – я чувствовал его следы в моей казавшейся вечной тюрьме. Он вернулся, чтобы своими глазами увидеть безумие Каллора.
Ты был прав, Драконус. Не нужно мне было лезть не в свое дело. Хоть раз.
Ты слышишь меня, Драконус? Слушаешь ли?
Я передумал. Наконец-то. И вот что я скажу. Найди меня, и один из нас умрет.
– В шерсти пса завиток.
Бальзам выпучил глаза.
– Чего?
Непоседа нахмурился.
– Тебе нужно гадание или нет?
– Я чего-то уже и не уверен.
Маг уставился на шелудивую тварь, которую держал за загривок, потом зарычал и бросил животное в воздух.
Смрад, Бальзам и Горлорез смотрели, как тварь, ловко развернувшись в полете, в последний момент ухитрилась приземлиться на четыре лапы и, взмахнув пушистым хвостом, исчезла во тьме.
– Ну прям как проклятая кошка, – сказал Горлорез.
– А это ведь даже не собака, – сказал Смрад.
Непоседа нетерпеливо махнул рукой.
– Пес, лиса – какая разница? Теперь придется искать нового.
– А как насчет овчины? – спросил Бальзам.
– А овчина живая? Нет. Тогда не пойдет. Надо, чтобы дышала.
– Потому что дыхание закручивает завитки, – кивнул Бальзам. – Понял.
Непоседа бросил беспомощный взгляд на Смрада, который пожал плечами и сказал:
– Все равно это напрасная трата времени. Сейчас у провидцев и гадальщиков по всему проклятому миру мозги набекрень. – Он осторожно потрогал загривок. – Могу поклясться, я почувствовал удар этого меча. О чем думал Худ? Безумие. От начала до конца…
– Забудь про Худа, – отрезал Непоседа. – Не из-за него я штаны намочил.
Бальзам выпучил глаза.
– Ты вправду, что ли? Нижние боги…
Горлорез вдруг гулко расхохотался. И тут же съежился.
– Прости. Я просто… ладно, забудь.
Непоседа сплюнул на землю.
– Нет ничего смешного, Горлорез. Ты не понимаешь. Это… оно… появилось не на другом краю мира. Оно появилось здесь.
Бальзам тревожно огляделся.
– Где? Мои доспехи… кто… что…
– Успокойся, сержант, – сказал Смрад. – Под «здесь» он не имел в виду прямо тут. А… Непосед, а правда, что ты имел в виду?
– А куда шуточки подевались? Ты не лучше Горлореза. Вообще не знаю, зачем с вами говорю.
– Мы хотели гадание, – сказал Горлорез.
– Я передумал. Это была глупая идея. Думаешь, Скрип сейчас играет с Колодой? Да ни за что. Забудьте, я пошел спать. Хотя вряд ли засну. Често говоря… – Бальзам шагнул вперед и ударил Непоседу. Тот рухнул на пол.
Горлорез снова заорал:
– Сержант! Какого ты тут устроил?
Хмурый Бальзам погладил костяшки.
– Он сказал, что не заснет. А теперь спит. Вы двое, оттащите его в палатку. Пора делом заниматься, и вот что сделаю я. Когда уложите его, пойдем искать Эброна. Сегодня ночью мы получим гадание, пусть оно хоть убьет нас.
– Мне нужны еще капралы, – объявила Хеллиан ночному небу. Она присела у очага, поглядеть на огонь. А теперь уже лежала на спине под кружащимися звездами. Мир мог измениться в любое мгновение. Кто решает такое? – Одного мало. Бульгрид, ты теперь капрал. И ты тоже, Вероят.
– Он Может.
Разбазарил. До последней гребаной монетки. Все утекло, и что осталось?
Шлюхи теплы на ощупь, но душа их спрятана в холодной крепости. И когда ты сдаешься этому миру, ты действительно потерян, ты остаешься… один.
А теперь на ощупь все холодно. Все. И я провожу остаток лет, проклиная каждую монету.
Но никто не обманывается. Кроме меня. Только я. Всегда я.
Хотелось обнажить меч, окунуться в безумную схватку. Он мог бы разрубить пополам каждую монету, рыча, что это что-то меняет, что жизнь не пуста, если полна мусора. Он мог бы кричать и ругаться, и не видеть ни единого друга – только врагов. И оправдывать каждый удар, любую пролитую кровь. На худой конец, поклялся он себе, он останется на ногах последним.
Улыбка говорила, что лихорадка оставила на нем шрамы. Возможно, это так. Возможно, так будет и впредь. Одно ясно: он узнал истину одиночества. Эта истина была выжжена в его душе. Он слушал, как Скрипач продолжает талдычить о дружной семье, – и ничему не верил. В будущем ждет предательство – он чувствовал это костями. Придет время, когда все станет ясно, и он встанет перед ними и будет говорить, и выскажет все свое неверие. Мы все одиноки, каждый из нас. И всегда были. Мне достаточно всей вашей лжи. А теперь спасайте себя. И я намерен делать то же самое.
Его не интересовало, кто останется последним. Адъюнкт требовала верности, преданности. Требовала честности, пусть даже жестокой и уличающей. Она требовала слишком много. Да и потом, она ведь ничего не давала взамен?
Корик стоял, глядя на пустую землю в пустой ночи, и подумывал о дезертирстве.
Все, что я получил, было ложью, предательством. Этакий клад духов. Монеты. Кто-то положил их туда, чтобы заманить меня, поймать в ловушку. Они отравили меня; а я не виноват – с чего бы?
– Гляньте на него – под валуном! Осторожней, Корик, будешь там играть, он тебя раздавит!
Слишком поздно. Меня сгубили те драные монеты. Нельзя их так сыпать мальчику в руки. Просто нельзя.
Такое было воспоминание. Может, реальное, может, ложное.
А шлюхи только подмигивают.
По гибкой фигуре Сканароу пробежала рябая тень: кто-то прошел мимо палатки с лампой. Просачивающийся через полотно свет был холодным и окрашивал кожу женщины в смертельный оттенок. Почувствовав озноб, Рутан Гудд отвернулся. Потом приподнялся – осторожно, чтобы не разбудить.
Покрывавший кожу пот начал высыхать.
Ему неинтересно было разбираться, как он дошел до крайности, – видит Худ, дело не в занятиях любовью. Как ни мила была Сканароу – ее улыбка могла бы растопить ледяную гору, – она не заставила его сердце колотиться учащенно, как бывало совсем недавно. Могла порадовать, отвлечь от мыслей, от воспоминаний о мрачном и богатом событиями прошлом; могла яркими, ошеломительными вспышками вернуть к жизни.
Но эта ночная тьма открыла свой цветок, с ароматом, от которого могла застыть душа бога. Жив еще, Сивогрив? Почувствовал? Думаю, старый друг, даже если твои кости гниют в сырой земле, ты все равно почувствовал.
Драконус.
Твою мать.
Он запустил пальцы в спутанную бороду.
Мир потрясен. Огненные шары спускаются, ужасный свет заполняет небеса. Мир сотрясается от ударов кулаков.
Хотелось бы видеть.
Но он помнил смертный крик Азатов. Помнил корявые деревья, охваченные столбами огня, горький жар почвы, через которую пробирался когтями. Помнил ошеломленную свободу под безумным небом, полным ядовитого дыма, под молниями и потоком пепла. Помнил первую мысль, рожденную глотком этой невероятной свободы.
Якуруку, здесь все изменилось.
Иногда верность проявляется при странных обстоятельствах. Раскаяние или благодарность, сплетенные руки, мгновенная похотливая экзальтация, которую по ошибке принимаешь за поклонение… Его взгляд снова упал на Сканароу. Тени и нездоровый свет ушли. Она спала, прекрасная в покое. Невинность драгоценна. Но не думай обо мне с любовью, женщина. Не вынуждай меня к признанию, к правде глупых клятв, произнесенных целую жизнь назад.
Давай еще немного поиграем в эту игру блаженного забвения.
«Лучше сюда, Драконус».
«Это империя Каллора, друг. Не передумаешь?»
Передумать. Да, вот оно. «Берег по виду вполне приветливый. Если, конечно, я не лезу не в свое дело…»
Тогда он улыбнулся.
И я улыбнулся в ответ.
Драконус вернулся на тот континент – я чувствовал его следы в моей казавшейся вечной тюрьме. Он вернулся, чтобы своими глазами увидеть безумие Каллора.
Ты был прав, Драконус. Не нужно мне было лезть не в свое дело. Хоть раз.
Ты слышишь меня, Драконус? Слушаешь ли?
Я передумал. Наконец-то. И вот что я скажу. Найди меня, и один из нас умрет.
– В шерсти пса завиток.
Бальзам выпучил глаза.
– Чего?
Непоседа нахмурился.
– Тебе нужно гадание или нет?
– Я чего-то уже и не уверен.
Маг уставился на шелудивую тварь, которую держал за загривок, потом зарычал и бросил животное в воздух.
Смрад, Бальзам и Горлорез смотрели, как тварь, ловко развернувшись в полете, в последний момент ухитрилась приземлиться на четыре лапы и, взмахнув пушистым хвостом, исчезла во тьме.
– Ну прям как проклятая кошка, – сказал Горлорез.
– А это ведь даже не собака, – сказал Смрад.
Непоседа нетерпеливо махнул рукой.
– Пес, лиса – какая разница? Теперь придется искать нового.
– А как насчет овчины? – спросил Бальзам.
– А овчина живая? Нет. Тогда не пойдет. Надо, чтобы дышала.
– Потому что дыхание закручивает завитки, – кивнул Бальзам. – Понял.
Непоседа бросил беспомощный взгляд на Смрада, который пожал плечами и сказал:
– Все равно это напрасная трата времени. Сейчас у провидцев и гадальщиков по всему проклятому миру мозги набекрень. – Он осторожно потрогал загривок. – Могу поклясться, я почувствовал удар этого меча. О чем думал Худ? Безумие. От начала до конца…
– Забудь про Худа, – отрезал Непоседа. – Не из-за него я штаны намочил.
Бальзам выпучил глаза.
– Ты вправду, что ли? Нижние боги…
Горлорез вдруг гулко расхохотался. И тут же съежился.
– Прости. Я просто… ладно, забудь.
Непоседа сплюнул на землю.
– Нет ничего смешного, Горлорез. Ты не понимаешь. Это… оно… появилось не на другом краю мира. Оно появилось здесь.
Бальзам тревожно огляделся.
– Где? Мои доспехи… кто… что…
– Успокойся, сержант, – сказал Смрад. – Под «здесь» он не имел в виду прямо тут. А… Непосед, а правда, что ты имел в виду?
– А куда шуточки подевались? Ты не лучше Горлореза. Вообще не знаю, зачем с вами говорю.
– Мы хотели гадание, – сказал Горлорез.
– Я передумал. Это была глупая идея. Думаешь, Скрип сейчас играет с Колодой? Да ни за что. Забудьте, я пошел спать. Хотя вряд ли засну. Често говоря… – Бальзам шагнул вперед и ударил Непоседу. Тот рухнул на пол.
Горлорез снова заорал:
– Сержант! Какого ты тут устроил?
Хмурый Бальзам погладил костяшки.
– Он сказал, что не заснет. А теперь спит. Вы двое, оттащите его в палатку. Пора делом заниматься, и вот что сделаю я. Когда уложите его, пойдем искать Эброна. Сегодня ночью мы получим гадание, пусть оно хоть убьет нас.
– Мне нужны еще капралы, – объявила Хеллиан ночному небу. Она присела у очага, поглядеть на огонь. А теперь уже лежала на спине под кружащимися звездами. Мир мог измениться в любое мгновение. Кто решает такое? – Одного мало. Бульгрид, ты теперь капрал. И ты тоже, Вероят.
– Он Может.