Пыль грез. Том 2

– Нет! – возразил Таксилиец. – Мы не должны мешать – я это чувствую – наше спасение в том, что делает личинка.

– Это заблуждение!

Раутос встал между ними, однако на лице у него застыла маска страха и недоумения.

– Я чувствую какую-то систему, – проговорил он, не обращаясь ни к кому из собеседников. – Все, что личинка делала – повсюду, – вело именно к этому. Система… я ее почти что вижу. И я хотел бы… хотел бы…

Но он и сам не знал, чего хотел бы. Призрак вился как бешеный в вихре его невыразимых потребностей.

– Но мы обязательно получим ответ, – сказал Таксилиец.

Да! – возопил призрак. И он явится с ножами в руках! Явится, чтобы вас всех убить!



Уровнем ниже Чрева Наппет стоял рядом со странной трубой, тянущейся через весь коридор на высоте пояса. Какое-то время он просто шел, пытаясь понять, куда ведет этот бронзовый кожух, пока вдруг не обнаружил, что от него начал исходить жар. Наппета прошиб пот, он заколебался. Вернуться по коридору обратно? Пока он дойдет до лестницы, чего доброго, сварится. Во мраке впереди тоже не было видно никаких ответвлений. Сухой горячий воздух уже обжигал легкие. Наппет был близок к панике.

В трубе что-то забурлило, с шумом потекло вперед. Наппет непроизвольно всхлипнул – он ведь так здесь и загнется.

– Беги, болван! Только куда? Думай! И поскорей!

В конце концов он заставил себя неуклюже двинуться вперед – спасение должно быть где-то там. Обязано быть. Он уверен.

Воздух затрещал, от поверхности трубы полетели искры. Он взвизгнул, бросился бежать. Коридор осветила молния, Наппета ослепили вспышки. Пылающие корни прошили его насквозь, словно копья. Нервы обожгло дикой болью, он заорал так, что чуть не лопнула грудь, чуть не разорвалась глотка, и принялся отмахиваться руками. Между пальцами запрыгали яркие дуги. Прямо перед ним что-то ревело, огненно потрескивая.

Не туда! Я не туда побежал…

Вдруг сделалось темно. И тихо.

Наппет остановился, прерывисто глотая воздух. Вдохнул полной грудью, задержал дыхание.

Из трубы доносились какие-то влажные звуки, делаясь все тише и тише.

Он неуверенно выдохнул.

В воздухе странно пахло чем-то кислым, запах ел глаза. Что это было? Он ведь уже поверил, что вот-вот сдохнет, как пораженный молнией пес. Чувствовал, как сквозь него неслись потоки энергии, словно по жилам вдруг потекла кислота. Он был весь мокрый от пота и уже начал дрожать.

Услышав шаги, Наппет обернулся. Кто-то шел за ним следом. Не светя фонарем. Скрежетнуло что-то железное.

– Шеб? Это ты? Ласт? Зажги фонарь, дубина!

Силуэт ничего не ответил.

Наппет облизнул пересохшие губы.

– Кто это? Ответь хоть что-нибудь!

Призрак с ужасом наблюдал, как Вид быстрым шагом приближается к Наппету. Широкий взмах топора – и лезвие впилось тому в шею. От удара Наппет пошатнулся, изо рта вылетела струйка слюны. Заскрипели кости: Вид выдернул оружие. Из раны плеснула кровь, Наппет зажал ладонью шею – все еще вытаращив глаза от неожиданности, все еще не веря.

Второй удар пришел с противоположной стороны. Голова невозможным образом отклонилась в сторону, словно бы прилегла отдохнуть на левом плече, потом скатилась за спину. Обезглавленное тело рухнуло на пол.

– А то время еще на разговоры тратить, – пробормотал Вид, присев на корточки, чтобы вытереть лезвие. Потом встал и обернулся к призраку. – Хватит уже вопить. Кто меня, спрашивается, сюда призвал?

Призрак отшатнулся от него. Я… я не…

– Веди меня к остальным, Похититель Жизни.

Призрак взвыл и кинулся прочь от отвратительного создания. Нужно всех предупредить!

Вид ухмыльнулся и двинулся следом.



Он затоптал остатки жалкого костерка, чувствуя, как под подошвой перекатываются камушки, потом снова повернулся к дохлой старухе. Уставился на ее облезлую спину, словно безмолвное обвинение было способно уничтожить ту на месте. Только Торант прекрасно понимал, что воля его слабее дождевых капелек.

– Это шпили из легенд моего народа – клыки Пустоши. Ты, ведьма, украла звезды. И обманула меня…

Олар Этил фыркнула, не оборачиваясь к нему. Она всматривалась куда-то на юг – во всяком случае, Торант полагал, что это юг, но теперь ему было ясно, что подобные вещи, некогда казавшиеся непоколебимыми, столь же уязвимы перед магией бессмертной ведьмы, как и камни, из которых она каждый вечер разжигала костер. Как и пучки сухой травы, которые она обращала в сочные ломти мяса, как и твердая почва, что начинала сочиться водой, стоило костлявому пальцу к ней прикоснуться.

Торант поскреб жидкую бородку. Масло, которое оул’данские юнцы использовали, чтобы прижигать щетину, пока не начнет расти настоящая борода, давно кончилось – наверное, вид у него сейчас дурацкий, но тут ничего не поделать. Да и внимания на него обратить некому. Нет здесь хихикающих девчонок со скромно потупленными глазками, что кокетливо уступают дорогу, когда ты гордо шагаешь по деревне. Со старой жизнью покончено. С будущим, что обещали ему те девчонки, – тоже.

Он представил себе летерийского солдата, стоящего на куче костей – на белом холмике, оставшемся от его народа. Вместо лица из-под шлема виднелся череп, на котором навеки застыла ухмылка.


Торант понял, что нашел себе возлюбленную, имя которой – ненависть. Как выглядит летериец, в общем-то, неважно – на его месте может быть любой солдат, любой чужеземец. Любой символ алчности и порабощения. Загребущие руки, хищный голодный блеск глаз, намерение захватить все, до чего удастся дотянуться, просто потому, что это позволяют сила и могущество.

Торант жаждал уничтожения. Широкого, без разбору, оставляющего за собой лишь кости.

Он снова глянул на Олар Этил. Зачем я тебе понадобился, ведьма? И что ты способна мне дать? Сейчас ведь столь многообещающие времена. Или так, или мое существование вообще лишено цели.

– Когда обретешь голос, воин, – сказала она, не оборачиваясь, – сам и спросишь.

– Зачем? Что ты можешь мне ответить?

Она рассмеялась глухим рокочущим смехом.

– Когда я отвечу, горы рухнут. Моря закипят. Воздух наполнится ядом. От моего ответа, воин, оглохнут сами небеса. – Она резко развернулась, взвихрив лохмотья. – Разве ты сам не чувствуешь? Врата – они вот-вот откроются, и перед явившимся из них лежит дорога. Да еще какая дорога! – Она вновь рассмеялась.

– Моя ненависть молчит, – проговорил Торант. – Поскольку ей нечего сказать.

– Это не мешает мне ее подкармливать.

Он вытаращил глаза.

– Так, значит, это из-за тебя, ведьма, меня лихорадит?

– Нет, лихорадка всегда скрывалась в твоей душе, словно гадюка в ночи. Я всего лишь указала ей достойную цель.

– Зачем?

– Потому что это меня забавляет. Седлай коня, воин. Едем к твоим легендарным шпилям.

– Те легенды пережили народ, который их рассказывал.

Она чуть нагнула голову в его сторону.

– Еще не совсем. Не совсем.

И снова рассмеялась.



– Где он? – взвизгнула Стави, воздев кулачки, словно бы хотела ее ударить.

Сеток уступать не собиралась.

– Я не знаю, – ответила она ровным голосом. – До сих пор он всегда возвращался.

– Но уже несколько дней прошло! Где он? Где Ток?

– Стави, он служит сразу нескольким господам. Даже то, что он смог пробыть с нами так долго, уже чудо.

Сестра Стави была, казалось, готова расплакаться, но рта пока не раскрывала. Мальчик же сидел, привалившись спиной к мертвому боку Баальджагг, – огромная волчица словно бы уснула, спрятав нос между лапами. Мальчик играл с пригоршней камней и вроде бы не обращал ни малейшего внимания на своих расстроенных сестер. Сеток иногда казалось, что у того не все в порядке с головой. Вздохнув, она сказала:

– Он направил нас на восток – туда мы и будем двигаться…

– Но там же ничего нет!

– Я знаю, Стави. И не знаю, почему он хочет, чтобы мы туда шли. Он не пожелал объяснять. Но ты что же, думаешь его ослушаться?

Она и сама знала, что подобная тактика, призванная побудить детишек к повиновению, не слишком честна. Однако работает – только, как известно любому взрослому, не слишком долго.

Сеток сделала знак рукой. Айя поднялась на ноги и затрусила вперед. Сеток взяла мальчика на руки и кивнула двойняшкам, чтобы они шли за ней. Еще одна крошечная стоянка осталась позади.

Она и сама не знала, вернется ли Ток. Не знала, чего он добивается, взяв на себя заботу о них, – или им попросту движут остатки чувства вины или ответственности перед детьми своего друга? Жизнь для него осталась в прошлом, он уже не подчиняется ее правилам и тем требованиям, которые она предъявляет к душам смертных, – нет, поступкам подобного существа не следует искать человеческих объяснений.

Глядевший на нее глаз принадлежал волку. И однако сколь бы монолитной ни казалась волчья стая, внутри постоянно идет сложная игра между доминированием и подчинением. За благословенными братскими и сестринскими чувствами скрываются политические махинации и безжалостные приговоры. Для жестокости требуется лишь повод. Вот и он оставил свою крошечную стаю, в которой никто не рисковал оспаривать его первенство, – тем более, чем ему можно грозить, не смертью же?

Она наконец поняла, что ему не доверяет. Что ее облегчение, когда он принял руководство на себя, было реакцией ребенка – существа, для которого естественно прятаться в тени взрослого, умоляя о защите и сознательно закрывая глаза на возможность того, что главная опасность как раз от этого мужчины – или женщины – и исходит. Конечно, если взять двойняшек, те уже всего лишились. Отчаянная привязанность к мертвецу, бывшему некогда другом их отца, в их ситуации вполне объяснима. Стави и Стори хотят, чтобы он вернулся. Конечно же, а вот к Сеток они постепенно начали испытывать что-то вроде обиды, будто это она виновата в его отсутствии.

Что, разумеется, чушь, но двойняшки не видят в Сеток спасителя. Не видят защитника. С их точки зрения, было бы лучше, если бы это она исчезла.

У мальчика, по крайней мере, есть огромная волчица. А их самих та, случись что, тоже защитит? В этом как-то нет уверенности.

А у меня есть сила, вот только я еще не разобралась, ни что она собой представляет, ни даже для чего нужна. Покажите мне того, кто не всемогущ в собственных снах. Если во сне я отращиваю крылья и летаю высоко над землей, это еще не значит, что поутру я проснусь, покрытая перьями. Во сне мы боги. Если же поверить в подобное в реальной жизни, тут-то и наступает катастрофа.

Вот бы Торант был сейчас со мной. И вообще меня тогда не покинул. Я и сейчас вижу его внутренним взором. Он стоит на горе из костей, и взгляд его под шлемом мрачен.

Торант, где ты?