Прыжок

Ян был прав, и Горчаков вздохнул.

— Верно. Я на минутку.

Он занёс ногу над краем люка, шагнул в него, будто в колодезь, вектор гравитации сменился (кажется, и Ян пихнул его в спину). Голова на миг закружилась, мир внезапно обрёл краски, объём и реальность.

— Дрянь! — закричал Горчаков, отшатываясь от люка. — Какая там дрянь!

Руки задрожали, едва он вспомнил, как нащупывал нож.

Матиас и Соколовский, оба в скафандрах, разумеется, оттащили его вглубь шлюзовой. В дверь на миг заглянул Ян, сказал:

— Иду за Криди.

И исчез.

— Осторожнее, Ян! — крикнул Горчаков. — Эта дрянь затягивает тебя!

— Какая дрянь? — отозвался Ян.

— Ничто. Пустота. Червоточина. Это сводит с ума!

Матиас и Лев напряжённо смотрели на Валентина.

— Ну, я пока ничего… — ответил Ян. — Сообщу, как только что-то почувствую… слушайте, а ведь я стал первым жителем Соргоса, вышедшим в открытый космос!

«Это не космос, балбес!» — захотелось выкрикнуть Валентину.

Но он сдержался. Задышал медленнее и спокойнее, восстанавливая дыхание, воздух был перенасыщен кислородом.

— Уже не тянет спрыгнуть с корабля? — спросил Матиас.

— Никогда больше не выйду в червоточине, — выдохнул Валентин. Матиас неохотно отпустил его плечо. — И вам не позволю! Зачем вы послали туда парня?

— Потому что он не человек, — ответил Лев. — Я подумал, что эффекты червоточины разнятся для разных видов. Криди держался гораздо лучше вас, уж извините. Значит, Ян…

— Мог сразу слететь с катушек!

— Да, — признал доктор. — Или наоборот, воспринять мир за обшивкой совершенно спокойно.

— Вытащил Криди, — сообщил Ян. — Он что-то бормочет, но цепляется за меня. Несу его назад.

— Ты в порядке? — спросил Горчаков.

— Да, — кажется, Ян даже смутился от собственного ответа. — Жутковато немного, но интересно.

— Что с кабелем? — спросил Валентин.

— Криди его закрепил, прежде чем сорвался. Я подёргал, проверил. Он намертво приклеен к выводу сломанной антенны.

Им пришлось подождать ещё две минуты, прежде чем Ян спустил Криди в люк. Кот почти сразу начал дёргаться и ругаться, на своём языке, но с такой экспрессией, что стало ясно — он в порядке. Ян спустился следом, и Матиас немедленно закрыл люк.

— Тебе не хотелось спрыгнуть? — спросил Валентин.

— Нет, — просто ответил Ян. — Вот шлем бы снять, я натёр себе нос о стекло.

Шипел воздух, наполняя шлюз. Горчаков переключил связь на Марка и спросил:

— Почему ты меня не позвал? Не окликнул?

— Командир, прослушайте запись, — ответил искин. — Я на вас орал минуты три. Вы будто не слышали.

— Не слышал, — признался Горчаков.

Индикатор на стене загорелся зелёным, и он стал снимать шлем. Криди сидел на полу, тряс головой и временами что-то шипел вполголоса. Потом сказал:

— Извините. Обычно я не позволяю себе подобных выражений…



Лев с удовольствием развалился в кресле, глядя, как Горчаков достаёт из капитанского бара коньяк. Сказал:

— Даже не стану протестовать, Валентин.


— Я и не ждал… — Горчаков щедро налил коньяк в четыре бокала, сел напротив доктора. Вообще-то в малой кают-компании их было шестеро, но Ксения сразу же покачала головой и взяла стакан воды, а Уолр, поколебавшись, вообще отказался от напитков.

Матиас и Мэйли взяли свои бокалы без возражений.

Был, разумеется, и ещё один участник совещания — Марк.

— По русской традиции — не чокаясь, — сказал Валентин. — В память об Анне Мегер. Она была великолепным пилотом и хорошим человеком. Мы запомним её именно такой, а не тем, кем или чем она стала.

Все отпили по глотку.

Валентин помолчал несколько мгновений, потом продолжил:

— Давайте подытожим ситуацию. Мы потеряли двух членов экипажа. И если потеря Лючии болезненна для нас морально, то потеря Мегер оставила серьёзную брешь в экипаже.

— Но девочка жива, — сказала Мэйли.

— Да, но она больше не наша девочка и не член команды. Хорошо, что изначально не самый важный. Что будем делать с пилотом?

— Я готов взять на себя функции Мегер, — произнёс Марк.

— Спасибо, — кивнул Валентин. — Но ты же понимаешь, по какой причине на кораблях до сих пор есть пилот?

— Нестандартное интуитивное мышление, свойственное разумным биологическим видам, но недоступное обычным искинам, — ответил Марк. — Однако в своём нынешнем состоянии я необычен.

Валентин подумал о том, что стоило пригласить на совещание Тедди. Но жалко было дёргать мальчишку со всеми его травмами, физическими и душевными. Да и видеть выпивающих офицеров ему не следует. Он спросил:

— Какой у тебя цикл ядра, Марк?

— Плавающий.

Горчаков вопросительно поднял брови.

— От пятьдесят шестого до девяносто второго, — пояснил Марк.

— Как это возможно? — заинтересовался Матиас. — Твоя архитектура позволяла подняться максимум до семьдесят пятого цикла.

— Он хитрит, — сказала Ксения неохотно. — Не с нами, а с фундаментальными ограничениями своей конструкции. Это как русские горки — производительность ядра падает, потом поднимается, снова падает… В пике он на несколько секунд достигает девяносто второго цикла, потом на несколько секунд роняет до минимума.

— Ты не угробишь себя? — уточнил Горчаков.

— Нет, командир. Это интересное состояние, я сравнил бы его с человеческим сном и пробуждением. Работоспособность схемы я просчитал на пике своих способностей.

— Ага, — сказал Валентин. — И это позволит тебе заменить Мегер?

— Не знаю. Возможно. Моё сознание изменилось, мне кажется, я стал способен к интуитивным решениям. Но это несёт в себе и риск ошибиться.

Горчаков кивнул.

— Выхода у нас всё равно нет…

— Я могу пилотировать, — неожиданно призналась Мэйли. — Но я рядовой пилот.

Командир снова кивнул, подтверждая, что принял информацию к сведению.

— Что с остальными, доктор? — спросил он.

— Тедди и Алекс будут в норме к моменту выхода из червоточины, — ответил Лев. — Лючия… ну, в целом, тоже.

— Гюнтер?

— Он пришёл в сознание, лечим. Удалось добиться регенерации спинного мозга. Но, командир, это всё не так просто. В кресле он работать сможет. Наверное. Если придётся высаживаться на поверхность и ходить своими ногами — я разрешения не даю. У остальных мелочи, не стоящие внимания.

— Принято, — сказал Горчаков.

— Про червоточину бы рассказал… — негромко попросил Матиас.

Командир вздрогнул, взял бокал и глотнул ещё коньяка.

— Одним словом. Это жуть. Ксения, могут Ракс что-то пояснить? Что со мной происходило?

— Я уже не совсем Ракс… — Ксения покрутила в пальцах стакан с водой. — У вас были воспоминания?

— И они тоже! Мир казался иллюзорным, всё состояло из тьмы разных оттенков… и я будто мог оказаться в любом моменте своей жизни. Это был не сон, не воспоминание, что-то абсолютно реальное.

— Человеческое сознание непрерывно чистит себя, — ответила Ксения, не глядя на командира. — Люди забывают детали, оттенки ощущений, что-то домысливают. В отличие от искинов.