Проект «Аве Мария»
Часть 79 из 98 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Наконец, когда паника улеглась и проблема взята под контроль, я задаю себе вопрос на миллион долларов: каким образом таумебы вырвались на свободу? Уперев руки в боки, я придирчиво осматриваю карантинную зону.
– И кто из вас это сделал? – спрашиваю я.
Получается ерунда. Биореакторы проработали несколько месяцев без малейшего намека на утечку. Их миниатюрные копии заключены в цельнолитые капсулы. Может, несколько ушлых таумеб прятались на корабле еще с момента аварии у Эдриана? И каким-то образом до сих пор не нашли астрофагов?
Нет. Наши с Рокки опыты ясно показали, что таумебы выдерживают без еды не больше недели, а потом погибают от голода. Да и умеренностью они не отличаются: либо плодятся с огромной скоростью, пожирая всех астрофагов вокруг, либо их нет вообще.
Видимо, одна из камер негерметична. Сбросить за борт все десять я не могу. Таумебы должны спасти Землю. И что же делать? Надо выяснить, какая именно камера неисправна. Проверяю каждую из них тщательнейшим образом. Поскольку камеры в контейнерах, до кнопок управления я дотянуться не могу, но это и не нужно. Камеры полностью автоматизированы. Принцип их действия довольно прост – Рокки в свойственной ему манере нашел элегантное решение сложной задачи. Датчики биореактора отслеживают температуру воздуха внутри камеры. Если показатели падают ниже 96,415 градуса Цельсия, значит, астрофагов там больше нет, так как их съели таумебы. Тогда система закачивает внутрь порцию новых астрофагов. Проще некуда. Кроме того, система регистрирует, как часто приходилось подкармливать таумеб. Это позволяет примерно прикинуть объемы популяции таумеб в биореакторе. Система оптимизирует режим поступления астрофагов, чтобы контролировать колонию таумеб, и, конечно, выводит все данные о нынешнем состоянии биореактора.
Проверяю экраны с данными биореакторов. Каждый показывает температуру в 96,415 градуса Цельсия и оценку численности колонии порядка 10 миллионов таумеб. Именно то, что я и ожидал увидеть.
Хмм… Давление азота снаружи камер сильно превышает внутреннее. Если бы какая-то из них оказалась негерметична, азот попал бы внутрь, и вскоре все таумебы погибли бы. Но они живы. И прошло уже три дня.
Биореакторы исправны. Значит, дело в мини-капсулах. Но как, черт возьми, микроб мог просочиться сквозь эридианскую сталь в полсантиметра толщиной?! Рокки – мастер своего дела и знает об эридианской стали все. Если бы сквозь нее проникали микробы, Рокки бы точно был в курсе. И хоть на Эрид нет таумеб, зато есть другие микробы. И для эридианцев это не новость.
В результате моих рассуждений напрашивается вывод, в который при других обстоятельствах я бы ни за что не поверил: Рокки допустил технический просчет. Он никогда не ошибался. И уж точно не допускал ошибок, когда создавал устройства. Рокки – один из самых одаренных инженеров на всей Эрид! Ну не мог он накосячить!
Или мог? Нужно убедительное доказательство. Я делаю еще несколько тестовых стекол с астрофагами. Они очень удобны для обнаружения таумеб и просты в изготовлении. Сначала проверяю контейнер с мини-капсулами для «Джорджа» и «Ринго». Вроде бы они герметичны. Внешне это непримечательные куски металла продолговатой формы. Все процессы происходят внутри, а снаружи лишь гладкая эридианская сталь.
Я аккуратно сдираю клейкую ленту с угла контейнера и, приподняв крышку, засовываю внутрь стекло с астрофагами. И снова герметично заклеиваю контейнер снаружи. Эксперимент первый: убедиться, что я случайно не вывел супертаумеб, которые могут существовать в чистом азоте. Кстати, вот вам еще один любопытный факт: стоит таумебам обнаружить на стекле астрофагов, оно становится прозрачным через каких-то два часа. Подождав пару часов, я проверю стекло: оно по-прежнему черное. Хорошо. Значит, супертаумеб нет.
Я открываю контейнер и примерно минуту его проветриваю. А потом вновь герметично закупориваю. Теперь количество азота в контейнере минимально. Гораздо меньше того, с чем научились справляться таумебы-82,5. Если в мини-капсулах есть утечка, я тут же увижу это по стеклышку.
Проходит час. Ничего. Проходит два часа. Ничего. На всякий случай беру пробу воздуха из контейнера. Уровень азота близок к нулю. Значит, дело в чем-то другом. Опять закупориваю крышку и жду еще час. Ничего. Мини-капсулы герметичны. По крайней мере, те, что предназначались для «Джорджа» и «Ринго».
Может, утечка идет из капсул, которые уже установил? Они просто приклеены снизу к «Джону» и «Полу» и не защищены корпусом жуков. Я повторяю процедуру обнаружения таумеб этими двумя зондами. Результат тот же: таумеб нигде нет.
Хмм… Ладно, пора провести главное испытание. Я достаю «Джона», «Пола» и две неприкрепленные мини-капсулы из карантинной зоны. И размещаю на лабораторном столе возле датчика утечки таумеб. Я почти уверен, что все они исправны. Но если нет, хочу выяснить это немедленно.
Не обхожу вниманием и наименее вероятных виновников – биореакторы. Если таумебы не могут просочиться сквозь эридианскую сталь, сквозь ксенонит они точно не проникнут. Сантиметровый слой такого материала выдерживает давление в 29 эридианских атмосфер! Ксенонит тверже алмаза и к тому же прочный.
Главное – не расслабляться. С помощью стеклышка с астрофагами я проверяю все десять контейнеров с биореакторами. Проводить тест с каждым биореактором отдельно не имеет смысла, поэтому я обрабатываю их одновременно. Помещаю все десять камер в герметичные контейнеры, наполненные обычным воздухом, и кладу туда стеклышки с астрофагами.
День выдался тяжелый. Пора сделать перерыв и выспаться. Оставлю контейнеры на ночь, а утром проверю, что там. Перетаскиваю матрас из спального отсека в лабораторию. Если сработает датчик утечки таумеб, мне главное, черт возьми, не проспать. Я слишком умотался – придумать, как увеличить громкость сигнала, не осталось сил. Поэтому я просто расположусь поближе к лабораторному столу и представлю, будто настала ночь.
Я погружаюсь в сон. Непривычно засыпать, зная, что тебя никто не сторожит.
* * *
Шесть часов спустя я просыпаюсь.
– Кофе! – командую я.
Однако заботливые манипуляторы в спальном отсеке этажом ниже, и, естественно, я ничего не получаю.
– Ах да! – Я сажусь на матрасе и потягиваюсь.
Медленно бреду к карантинной зоне. Как там мои биореакторы? Проверяю первый контейнер. Стеклышко полностью прозрачное. Перехожу к следующему контейнеру… Стоп! Прозрачное?! Я еще в полудреме. Протираю глаза и всматриваюсь повнимательнее. Стеклышко по-прежнему прозрачное. Там побывали таумебы! Они вырвались из биореактора! Я резко оборачиваюсь к датчику утечки таумеб. Он молчит, но я наклоняюсь ближе, чтобы разглядеть все как следует. Стекло с астрофагами осталось черным.
Медленно выдыхаю. Возвращаюсь в карантинную зону и проверяю остальные биореакторы. В каждом контейнере меня ждет прозрачное стеклышко. Камеры негерметичны. Все десять дают утечку. С мини-капсулами все в порядке. Они на лабораторном столе рядом с датчиком утечки таумеб.
Я озадаченно потираю затылок. Источник проблемы найден, но я ничего не понимаю. Таумебы выбираются из биореакторов. Но как?! Если бы в ксеноните появилась трещина, азот, закачанный с избыточным давлением, проник бы внутрь камеры, и таумебы погибли бы. Однако во всех десяти биореакторах сидят живые, бодрые таумебы. Что же, черт возьми, происходит?!
Спускаюсь в спальный отсек и завтракаю. Одновременно разглядываю ксенонитовую стенку, за которой некогда располагалась мастерская Рокки. Перегородка по-прежнему на месте, правда, Рокки по моей просьбе проделал в ней отверстие. Его территорию я использую в основном как склад.
Я пережевываю буррито, стараясь не думать, что еще на одну порцию приблизился к жидкому питанию, и пялюсь на отверстие в перегородке. Допустим, я таумеба. Я в миллионы раз больше атома азота. Но могу проникнуть в отверстие, куда атом азота не пролезает. Каким образом? И откуда взялось отверстие?
И тут у меня появляется нехорошее предчувствие. Точнее, подозрение. А вдруг таумебы смогли, как бы это сказать, просочиться между молекулами ксенонита? А если никакого отверстия и нет? Мы почему-то воспринимаем твердые вещества как волшебные барьеры. Но на молекулярном уровне они не такие. Это нити молекул, или атомные решетки, или и то, и другое. Когда вы погружаетесь на уровень микромира, твердые тела скорее напоминают густые заросли, чем кирпичные стены.
Я вполне могу пробиться сквозь чащобу. Да, мне придется лезть через кустарник, плутать между деревьями, нагибаться под ветвями, но я справлюсь. Представьте, что у края чащи стоит тысяча теннисных пушек, нацеленных в разные стороны. Как далеко в заросли улетят мячи? Большинство – не далее ближайших деревьев. Некоторые удачно прыгнут и окажутся чуть дальше. Единицам повезет скакнуть пару-тройку раз. Но рано или поздно даже у самого счастливого мяча иссякнет энергия.
Вряд ли вам удастся найти хоть один мяч, который проник на 50 футов внутрь чащи. Допустим, заросли уходят вглубь на милю. Я смогу пробраться насквозь, а у теннисного мяча нет ни единого шанса. В этом и разница между таумебой и азотом. Азот попросту движется вперед, периодически отскакивая от разных штуковин, словно теннисный мяч. Азот инертен. А таумеба подобна мне. У нее имеются стимульно-реактивные связи. Таумеба воспринимает окружающую среду и целенаправленно действует на основе полученной сенсорной информации. Мы уже выяснили, что таумеба умеет обнаруживать астрофагов и двигаться к ним. Значит, органы чувств у нее есть. Однако атомами азота управляет энтропия. Они не способны «приложить усилие», дабы сделать что-либо. Я могу взойти на холм. А теннисный мяч достигнет лишь определенной точки и скатится вниз.
Все это очень странно. Откуда таумеба с планеты Эдриан знает, как прокладывать путь сквозь ксенонит – материал, изобретенный на Эрид? Получается бессмыслица. У живых организмов просто так свойства не формируются. Таумебы обитают в верхних слоях атмосферы. Зачем им развивать навык прохождения сквозь плотные молекулярные структуры? Какой эволюционный смысл может быть…
Я роняю буррито. Ответ мне известен. Я не желаю в этом признаваться, но уже знаю ответ.
* * *
Вернувшись в лабораторию, я провожу щекочущий нервы эксперимент. Сам эксперимент не столь уж волнителен. Просто я догадываюсь, какие получу результаты.
Космогорелка Рокки все еще у меня. Это единственный прибор на борту, который, раскалившись, диссоциирует ксенонит. Благодаря построенной Рокки системе туннелей на корабле полно ксенонита. Я режу перегородку в спальном отсеке. За один подход получается отрезать совсем немного – приходится ждать, пока система жизнеобеспечения не охладит воздух. Надо сказать, космогорелка производит очень много тепла.
Наконец, у меня получается четыре неровных кружка примерно по два дюйма в диаметре. Да, дюйма. Когда я нервничаю, невольно начинаю мыслить в единицах имперской системы мер. Американцем быть непросто, ясно вам?
Я поднимаюсь с кружками в лабораторию и подготавливаю эксперимент. Наношу суспензию с астрофагами на один кружок и накрываю его другим. Эдакий бутерброд с астрофагами. Вкусно, если, конечно, удастся прогрызть ксенонитовый «хлеб». Соединяю оба кружка эпоксидным клеем. И делаю второй такой же «бутерброд». Затем собираю еще две похожих конструкции, только вместо ксенонита вырезаю диски из обыкновенной пластмассы.
Итак, у меня четыре герметично закупоренных образца астрофагов – два между ксенонитовыми дисками и два между пластмассовыми. Все четыре снаружи запечатаны эпоксидной смолой. Беру два прозрачных плотно закрывающихся контейнера и ставлю на лабораторный стол. В каждый контейнер кладу по ксенонитовому и пластмассовому «бутерброду».
В шкафу с образцами у меня несколько металлических флаконов с обыкновенными таумебами. Там оригинальные образцы из атмосферы Эдриана, не выведенные нами таумебы-82,5. В первый контейнер я ставлю флакон, открываю и быстро закупориваю эксперимент. Это крайне опасная стратегия, но я хотя бы знаю, что делать в случае прорыва таумеб. Пока у меня не закончился азот, можно не волноваться.
Подхожу к первому биореактору в карантинной зоне. С помощью шприца забираю порцию зараженного таумебами воздуха из контейнера и немедленно закачиваю туда азот. А отверстие от иглы заклеиваю лентой.
Вернувшись к лабораторному столу, плотно закрываю второй контейнер и с помощью шприца впрыскиваю туда таумебы-82,5. Дырочку от иглы тоже заклеиваю лентой.
Подперев руками подбородок, смотрю на два контейнера на лабораторном столе.
– Ну, маленькие проныры, покажите, на что способны…
Примерно через два часа я вижу результаты. Мои опасения подтвердились, а надежда рухнула окончательно.
– Черт… – тихо ругаюсь я.
Астрофаги между ксенонитовыми дисками в эксперименте с таумебами-82,5 исчезли полностью. Астрофаги между пластмассовыми дисками остались на месте. В другом эксперименте оба образца астрофагов по-прежнему целы. Вывод: «контрольные» образцы (пластмассовые диски) доказывают, что эпоксидка и пластик для таумеб непреодолимы. Зато в эксперименте с ксенонитовыми дисками картина совсем иная. Таумебы-82,5 проникают сквозь ксенонит, а обыкновенные таумебы – нет.
– Вот я тупица! – хлопаю себя по лбу я.
Ох, каким же умником я себя возомнил! Все это время в биореакторах сменялись поколения таумеб. Я использовал эволюцию в своих интересах! Вывел азотоустойчивых таумеб. Я молодец! Сообщите, когда я смогу забрать Нобелевскую премию!
Мда… Я, конечно, вывел таумеб, которым не вредит азот. Но эволюции плевать на мои желания. И она не ограничивается лишь одним изменением за один раз. Попутно я вывел таумеб, способных выживать… в ксенонитовых биореакторах.
Безусловно, они азотоустойчивы. Но эволюция хитра, она решает задачу со всех сторон. Таким образом, новые поколения таумеб не только обрели резистентность к азоту, но и научились прятаться от него в ксеноните! Почему бы нет?
Ксенонит представляет собой сложную цепь белков и других химических веществ, которую я даже не надеюсь понять. Но, видимо, таумебы научились туда просачиваться. В биореакторах происходит азотный апокалипсис. Таумебы, которым удалось поглубже зарыться в ксенонитовые стенки, – туда, где азот не достанет – выживают!
Зато обычный пластик для таумеб непреодолим. И эпоксидная смола тоже. И стекло. И металл. Да они из пакета с зиплоком вряд ли выберутся. Но благодаря мне таумебы-82,5 научились преодолевать ксенонит!
Я взял незнакомый мне живой организм и попробовал изменить его с помощью технологии, в которой не разбирался. Что, естественно, привело к непредвиденным последствиям. С самонадеянностью идиота я верил, будто смогу предусмотреть все!
Я делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю. Спокойно! Это еще не конец света. Вообще-то, все ровно наоборот. Выведенные таумебы могут проникать сквозь ксенонит. Ничего страшного. Буду держать их в емкости из другого материала. Главное, что таумебы по-прежнему азотоустойчивы. И без ксенонита не погибнут. В этом я убедился, поместив их в стеклянный сосуд, когда мы впервые изолировали колонию таумеб. В емкостях с атмосферами Венеры и Терции все прекрасно.
Снова поворачиваюсь к биореакторам. Ладно, не вопрос. Сделаю большую емкость из металла. Ничего сложного. У меня есть станок и необходимое сырье. И, бог свидетель, свободного времени у меня навалом. Систему управления оставлю ту, что делал Рокки. Из ксенонита лишь корпус камеры биореактора. А все остальное из металла и других материалов. Я не собираюсь заново изобретать колесо. Достаточно лишь приделать его к новой машине.
– Да! – бодрюсь я. – Так-то лучше!
Нужно лишь смастерить коробку, в которой сможет поддерживаться венерианская атмосфера. Все самое сложное уже сделано благодаря Рокки.
Рокки! У меня резко кружится голова. Я сажусь на пол и опускаю голову между колен. На борту «Объекта А» такие же таумебы! В таких же ксенонитовых камерах! Все жизненно важные детали эридианского корабля, включая топливные баки, сделаны из ксенонита! Между таумебами и топливом нет никаких преград! Господи…
Глава 29
Я смастерил новый биореактор. Листовой алюминий и несложная обработка на фрезерном станке с компьютерным управлением. Это не проблема. Настоящая проблема сейчас на корабле Рокки. Весь месяц я ежедневно следил за вспышками его двигателей. Но их больше не видно.
Переплываю в командный отсек. Двигатели вращения отключены, а петроваскоп настроен на максимальную чувствительность. От самой Тау Кита, как обычно, исходит хаотичное излучение на частоте Петровой. Но и оно довольно бледное. Звезда, сравнимая по яркости с нашим Солнцем, выглядит просто как крупная точка на ночном небе.
Но кроме нее… ничего. Отсюда я уже не могу разглядеть линию Петровой, идущую от Тау Кита к Эдриану, и «Объект А» нигде не виден. Хотя я точно, знаю, где он сейчас. С точностью до угловой миллисекунды[190]. По идее петроваскоп должен засечь вспышки двигателей эридианского корабля…
Я проверяю вычисления снова и снова, хотя их верность неоднократно подтверждали ежедневные наблюдения за перемещением Рокки. А теперь ничего не видно. «Объект А» бесследно исчез.
Он там совершенно один. Таумебы наверняка уже сбежали из биореакторов и просочились в топливные баки. Сожрали все топливо. Миллионы килограмм астрофагов уничтожены за какие-то несколько дней.
Рокки сообразительный. Скорее всего, топливо хранится в изолированных баках. Но они же из ксенонита, да? Увы.
– И кто из вас это сделал? – спрашиваю я.
Получается ерунда. Биореакторы проработали несколько месяцев без малейшего намека на утечку. Их миниатюрные копии заключены в цельнолитые капсулы. Может, несколько ушлых таумеб прятались на корабле еще с момента аварии у Эдриана? И каким-то образом до сих пор не нашли астрофагов?
Нет. Наши с Рокки опыты ясно показали, что таумебы выдерживают без еды не больше недели, а потом погибают от голода. Да и умеренностью они не отличаются: либо плодятся с огромной скоростью, пожирая всех астрофагов вокруг, либо их нет вообще.
Видимо, одна из камер негерметична. Сбросить за борт все десять я не могу. Таумебы должны спасти Землю. И что же делать? Надо выяснить, какая именно камера неисправна. Проверяю каждую из них тщательнейшим образом. Поскольку камеры в контейнерах, до кнопок управления я дотянуться не могу, но это и не нужно. Камеры полностью автоматизированы. Принцип их действия довольно прост – Рокки в свойственной ему манере нашел элегантное решение сложной задачи. Датчики биореактора отслеживают температуру воздуха внутри камеры. Если показатели падают ниже 96,415 градуса Цельсия, значит, астрофагов там больше нет, так как их съели таумебы. Тогда система закачивает внутрь порцию новых астрофагов. Проще некуда. Кроме того, система регистрирует, как часто приходилось подкармливать таумеб. Это позволяет примерно прикинуть объемы популяции таумеб в биореакторе. Система оптимизирует режим поступления астрофагов, чтобы контролировать колонию таумеб, и, конечно, выводит все данные о нынешнем состоянии биореактора.
Проверяю экраны с данными биореакторов. Каждый показывает температуру в 96,415 градуса Цельсия и оценку численности колонии порядка 10 миллионов таумеб. Именно то, что я и ожидал увидеть.
Хмм… Давление азота снаружи камер сильно превышает внутреннее. Если бы какая-то из них оказалась негерметична, азот попал бы внутрь, и вскоре все таумебы погибли бы. Но они живы. И прошло уже три дня.
Биореакторы исправны. Значит, дело в мини-капсулах. Но как, черт возьми, микроб мог просочиться сквозь эридианскую сталь в полсантиметра толщиной?! Рокки – мастер своего дела и знает об эридианской стали все. Если бы сквозь нее проникали микробы, Рокки бы точно был в курсе. И хоть на Эрид нет таумеб, зато есть другие микробы. И для эридианцев это не новость.
В результате моих рассуждений напрашивается вывод, в который при других обстоятельствах я бы ни за что не поверил: Рокки допустил технический просчет. Он никогда не ошибался. И уж точно не допускал ошибок, когда создавал устройства. Рокки – один из самых одаренных инженеров на всей Эрид! Ну не мог он накосячить!
Или мог? Нужно убедительное доказательство. Я делаю еще несколько тестовых стекол с астрофагами. Они очень удобны для обнаружения таумеб и просты в изготовлении. Сначала проверяю контейнер с мини-капсулами для «Джорджа» и «Ринго». Вроде бы они герметичны. Внешне это непримечательные куски металла продолговатой формы. Все процессы происходят внутри, а снаружи лишь гладкая эридианская сталь.
Я аккуратно сдираю клейкую ленту с угла контейнера и, приподняв крышку, засовываю внутрь стекло с астрофагами. И снова герметично заклеиваю контейнер снаружи. Эксперимент первый: убедиться, что я случайно не вывел супертаумеб, которые могут существовать в чистом азоте. Кстати, вот вам еще один любопытный факт: стоит таумебам обнаружить на стекле астрофагов, оно становится прозрачным через каких-то два часа. Подождав пару часов, я проверю стекло: оно по-прежнему черное. Хорошо. Значит, супертаумеб нет.
Я открываю контейнер и примерно минуту его проветриваю. А потом вновь герметично закупориваю. Теперь количество азота в контейнере минимально. Гораздо меньше того, с чем научились справляться таумебы-82,5. Если в мини-капсулах есть утечка, я тут же увижу это по стеклышку.
Проходит час. Ничего. Проходит два часа. Ничего. На всякий случай беру пробу воздуха из контейнера. Уровень азота близок к нулю. Значит, дело в чем-то другом. Опять закупориваю крышку и жду еще час. Ничего. Мини-капсулы герметичны. По крайней мере, те, что предназначались для «Джорджа» и «Ринго».
Может, утечка идет из капсул, которые уже установил? Они просто приклеены снизу к «Джону» и «Полу» и не защищены корпусом жуков. Я повторяю процедуру обнаружения таумеб этими двумя зондами. Результат тот же: таумеб нигде нет.
Хмм… Ладно, пора провести главное испытание. Я достаю «Джона», «Пола» и две неприкрепленные мини-капсулы из карантинной зоны. И размещаю на лабораторном столе возле датчика утечки таумеб. Я почти уверен, что все они исправны. Но если нет, хочу выяснить это немедленно.
Не обхожу вниманием и наименее вероятных виновников – биореакторы. Если таумебы не могут просочиться сквозь эридианскую сталь, сквозь ксенонит они точно не проникнут. Сантиметровый слой такого материала выдерживает давление в 29 эридианских атмосфер! Ксенонит тверже алмаза и к тому же прочный.
Главное – не расслабляться. С помощью стеклышка с астрофагами я проверяю все десять контейнеров с биореакторами. Проводить тест с каждым биореактором отдельно не имеет смысла, поэтому я обрабатываю их одновременно. Помещаю все десять камер в герметичные контейнеры, наполненные обычным воздухом, и кладу туда стеклышки с астрофагами.
День выдался тяжелый. Пора сделать перерыв и выспаться. Оставлю контейнеры на ночь, а утром проверю, что там. Перетаскиваю матрас из спального отсека в лабораторию. Если сработает датчик утечки таумеб, мне главное, черт возьми, не проспать. Я слишком умотался – придумать, как увеличить громкость сигнала, не осталось сил. Поэтому я просто расположусь поближе к лабораторному столу и представлю, будто настала ночь.
Я погружаюсь в сон. Непривычно засыпать, зная, что тебя никто не сторожит.
* * *
Шесть часов спустя я просыпаюсь.
– Кофе! – командую я.
Однако заботливые манипуляторы в спальном отсеке этажом ниже, и, естественно, я ничего не получаю.
– Ах да! – Я сажусь на матрасе и потягиваюсь.
Медленно бреду к карантинной зоне. Как там мои биореакторы? Проверяю первый контейнер. Стеклышко полностью прозрачное. Перехожу к следующему контейнеру… Стоп! Прозрачное?! Я еще в полудреме. Протираю глаза и всматриваюсь повнимательнее. Стеклышко по-прежнему прозрачное. Там побывали таумебы! Они вырвались из биореактора! Я резко оборачиваюсь к датчику утечки таумеб. Он молчит, но я наклоняюсь ближе, чтобы разглядеть все как следует. Стекло с астрофагами осталось черным.
Медленно выдыхаю. Возвращаюсь в карантинную зону и проверяю остальные биореакторы. В каждом контейнере меня ждет прозрачное стеклышко. Камеры негерметичны. Все десять дают утечку. С мини-капсулами все в порядке. Они на лабораторном столе рядом с датчиком утечки таумеб.
Я озадаченно потираю затылок. Источник проблемы найден, но я ничего не понимаю. Таумебы выбираются из биореакторов. Но как?! Если бы в ксеноните появилась трещина, азот, закачанный с избыточным давлением, проник бы внутрь камеры, и таумебы погибли бы. Однако во всех десяти биореакторах сидят живые, бодрые таумебы. Что же, черт возьми, происходит?!
Спускаюсь в спальный отсек и завтракаю. Одновременно разглядываю ксенонитовую стенку, за которой некогда располагалась мастерская Рокки. Перегородка по-прежнему на месте, правда, Рокки по моей просьбе проделал в ней отверстие. Его территорию я использую в основном как склад.
Я пережевываю буррито, стараясь не думать, что еще на одну порцию приблизился к жидкому питанию, и пялюсь на отверстие в перегородке. Допустим, я таумеба. Я в миллионы раз больше атома азота. Но могу проникнуть в отверстие, куда атом азота не пролезает. Каким образом? И откуда взялось отверстие?
И тут у меня появляется нехорошее предчувствие. Точнее, подозрение. А вдруг таумебы смогли, как бы это сказать, просочиться между молекулами ксенонита? А если никакого отверстия и нет? Мы почему-то воспринимаем твердые вещества как волшебные барьеры. Но на молекулярном уровне они не такие. Это нити молекул, или атомные решетки, или и то, и другое. Когда вы погружаетесь на уровень микромира, твердые тела скорее напоминают густые заросли, чем кирпичные стены.
Я вполне могу пробиться сквозь чащобу. Да, мне придется лезть через кустарник, плутать между деревьями, нагибаться под ветвями, но я справлюсь. Представьте, что у края чащи стоит тысяча теннисных пушек, нацеленных в разные стороны. Как далеко в заросли улетят мячи? Большинство – не далее ближайших деревьев. Некоторые удачно прыгнут и окажутся чуть дальше. Единицам повезет скакнуть пару-тройку раз. Но рано или поздно даже у самого счастливого мяча иссякнет энергия.
Вряд ли вам удастся найти хоть один мяч, который проник на 50 футов внутрь чащи. Допустим, заросли уходят вглубь на милю. Я смогу пробраться насквозь, а у теннисного мяча нет ни единого шанса. В этом и разница между таумебой и азотом. Азот попросту движется вперед, периодически отскакивая от разных штуковин, словно теннисный мяч. Азот инертен. А таумеба подобна мне. У нее имеются стимульно-реактивные связи. Таумеба воспринимает окружающую среду и целенаправленно действует на основе полученной сенсорной информации. Мы уже выяснили, что таумеба умеет обнаруживать астрофагов и двигаться к ним. Значит, органы чувств у нее есть. Однако атомами азота управляет энтропия. Они не способны «приложить усилие», дабы сделать что-либо. Я могу взойти на холм. А теннисный мяч достигнет лишь определенной точки и скатится вниз.
Все это очень странно. Откуда таумеба с планеты Эдриан знает, как прокладывать путь сквозь ксенонит – материал, изобретенный на Эрид? Получается бессмыслица. У живых организмов просто так свойства не формируются. Таумебы обитают в верхних слоях атмосферы. Зачем им развивать навык прохождения сквозь плотные молекулярные структуры? Какой эволюционный смысл может быть…
Я роняю буррито. Ответ мне известен. Я не желаю в этом признаваться, но уже знаю ответ.
* * *
Вернувшись в лабораторию, я провожу щекочущий нервы эксперимент. Сам эксперимент не столь уж волнителен. Просто я догадываюсь, какие получу результаты.
Космогорелка Рокки все еще у меня. Это единственный прибор на борту, который, раскалившись, диссоциирует ксенонит. Благодаря построенной Рокки системе туннелей на корабле полно ксенонита. Я режу перегородку в спальном отсеке. За один подход получается отрезать совсем немного – приходится ждать, пока система жизнеобеспечения не охладит воздух. Надо сказать, космогорелка производит очень много тепла.
Наконец, у меня получается четыре неровных кружка примерно по два дюйма в диаметре. Да, дюйма. Когда я нервничаю, невольно начинаю мыслить в единицах имперской системы мер. Американцем быть непросто, ясно вам?
Я поднимаюсь с кружками в лабораторию и подготавливаю эксперимент. Наношу суспензию с астрофагами на один кружок и накрываю его другим. Эдакий бутерброд с астрофагами. Вкусно, если, конечно, удастся прогрызть ксенонитовый «хлеб». Соединяю оба кружка эпоксидным клеем. И делаю второй такой же «бутерброд». Затем собираю еще две похожих конструкции, только вместо ксенонита вырезаю диски из обыкновенной пластмассы.
Итак, у меня четыре герметично закупоренных образца астрофагов – два между ксенонитовыми дисками и два между пластмассовыми. Все четыре снаружи запечатаны эпоксидной смолой. Беру два прозрачных плотно закрывающихся контейнера и ставлю на лабораторный стол. В каждый контейнер кладу по ксенонитовому и пластмассовому «бутерброду».
В шкафу с образцами у меня несколько металлических флаконов с обыкновенными таумебами. Там оригинальные образцы из атмосферы Эдриана, не выведенные нами таумебы-82,5. В первый контейнер я ставлю флакон, открываю и быстро закупориваю эксперимент. Это крайне опасная стратегия, но я хотя бы знаю, что делать в случае прорыва таумеб. Пока у меня не закончился азот, можно не волноваться.
Подхожу к первому биореактору в карантинной зоне. С помощью шприца забираю порцию зараженного таумебами воздуха из контейнера и немедленно закачиваю туда азот. А отверстие от иглы заклеиваю лентой.
Вернувшись к лабораторному столу, плотно закрываю второй контейнер и с помощью шприца впрыскиваю туда таумебы-82,5. Дырочку от иглы тоже заклеиваю лентой.
Подперев руками подбородок, смотрю на два контейнера на лабораторном столе.
– Ну, маленькие проныры, покажите, на что способны…
Примерно через два часа я вижу результаты. Мои опасения подтвердились, а надежда рухнула окончательно.
– Черт… – тихо ругаюсь я.
Астрофаги между ксенонитовыми дисками в эксперименте с таумебами-82,5 исчезли полностью. Астрофаги между пластмассовыми дисками остались на месте. В другом эксперименте оба образца астрофагов по-прежнему целы. Вывод: «контрольные» образцы (пластмассовые диски) доказывают, что эпоксидка и пластик для таумеб непреодолимы. Зато в эксперименте с ксенонитовыми дисками картина совсем иная. Таумебы-82,5 проникают сквозь ксенонит, а обыкновенные таумебы – нет.
– Вот я тупица! – хлопаю себя по лбу я.
Ох, каким же умником я себя возомнил! Все это время в биореакторах сменялись поколения таумеб. Я использовал эволюцию в своих интересах! Вывел азотоустойчивых таумеб. Я молодец! Сообщите, когда я смогу забрать Нобелевскую премию!
Мда… Я, конечно, вывел таумеб, которым не вредит азот. Но эволюции плевать на мои желания. И она не ограничивается лишь одним изменением за один раз. Попутно я вывел таумеб, способных выживать… в ксенонитовых биореакторах.
Безусловно, они азотоустойчивы. Но эволюция хитра, она решает задачу со всех сторон. Таким образом, новые поколения таумеб не только обрели резистентность к азоту, но и научились прятаться от него в ксеноните! Почему бы нет?
Ксенонит представляет собой сложную цепь белков и других химических веществ, которую я даже не надеюсь понять. Но, видимо, таумебы научились туда просачиваться. В биореакторах происходит азотный апокалипсис. Таумебы, которым удалось поглубже зарыться в ксенонитовые стенки, – туда, где азот не достанет – выживают!
Зато обычный пластик для таумеб непреодолим. И эпоксидная смола тоже. И стекло. И металл. Да они из пакета с зиплоком вряд ли выберутся. Но благодаря мне таумебы-82,5 научились преодолевать ксенонит!
Я взял незнакомый мне живой организм и попробовал изменить его с помощью технологии, в которой не разбирался. Что, естественно, привело к непредвиденным последствиям. С самонадеянностью идиота я верил, будто смогу предусмотреть все!
Я делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю. Спокойно! Это еще не конец света. Вообще-то, все ровно наоборот. Выведенные таумебы могут проникать сквозь ксенонит. Ничего страшного. Буду держать их в емкости из другого материала. Главное, что таумебы по-прежнему азотоустойчивы. И без ксенонита не погибнут. В этом я убедился, поместив их в стеклянный сосуд, когда мы впервые изолировали колонию таумеб. В емкостях с атмосферами Венеры и Терции все прекрасно.
Снова поворачиваюсь к биореакторам. Ладно, не вопрос. Сделаю большую емкость из металла. Ничего сложного. У меня есть станок и необходимое сырье. И, бог свидетель, свободного времени у меня навалом. Систему управления оставлю ту, что делал Рокки. Из ксенонита лишь корпус камеры биореактора. А все остальное из металла и других материалов. Я не собираюсь заново изобретать колесо. Достаточно лишь приделать его к новой машине.
– Да! – бодрюсь я. – Так-то лучше!
Нужно лишь смастерить коробку, в которой сможет поддерживаться венерианская атмосфера. Все самое сложное уже сделано благодаря Рокки.
Рокки! У меня резко кружится голова. Я сажусь на пол и опускаю голову между колен. На борту «Объекта А» такие же таумебы! В таких же ксенонитовых камерах! Все жизненно важные детали эридианского корабля, включая топливные баки, сделаны из ксенонита! Между таумебами и топливом нет никаких преград! Господи…
Глава 29
Я смастерил новый биореактор. Листовой алюминий и несложная обработка на фрезерном станке с компьютерным управлением. Это не проблема. Настоящая проблема сейчас на корабле Рокки. Весь месяц я ежедневно следил за вспышками его двигателей. Но их больше не видно.
Переплываю в командный отсек. Двигатели вращения отключены, а петроваскоп настроен на максимальную чувствительность. От самой Тау Кита, как обычно, исходит хаотичное излучение на частоте Петровой. Но и оно довольно бледное. Звезда, сравнимая по яркости с нашим Солнцем, выглядит просто как крупная точка на ночном небе.
Но кроме нее… ничего. Отсюда я уже не могу разглядеть линию Петровой, идущую от Тау Кита к Эдриану, и «Объект А» нигде не виден. Хотя я точно, знаю, где он сейчас. С точностью до угловой миллисекунды[190]. По идее петроваскоп должен засечь вспышки двигателей эридианского корабля…
Я проверяю вычисления снова и снова, хотя их верность неоднократно подтверждали ежедневные наблюдения за перемещением Рокки. А теперь ничего не видно. «Объект А» бесследно исчез.
Он там совершенно один. Таумебы наверняка уже сбежали из биореакторов и просочились в топливные баки. Сожрали все топливо. Миллионы килограмм астрофагов уничтожены за какие-то несколько дней.
Рокки сообразительный. Скорее всего, топливо хранится в изолированных баках. Но они же из ксенонита, да? Увы.