Проект «Аве Мария»

Пересчитываю тающие запасы нормальной еды. Я «в дороге» уже тридцать два дня. По моим расчетам, через пятьдесят один день мне придется полностью перейти на жидкое питание.

Иду в спальный отсек.

– Компьютер, выдай образец питания для пациента в коме.

Механические руки лезут в специальное хранилище и опускают на мою койку пакет с белым порошком. Я беру в руки пакет. Конечно, там порошок. Зачем добавлять воду в продукты длительного хранения? На «Аве Марии» замкнутая система водоснабжения. Вода поступает в мой организм, затем выводится оттуда разными путями, после чего проходит очистку и используется повторно.

Я приношу пакет в лабораторию и высыпаю немного порошка в мензурку. Добавляю чуть-чуть воды и взбалтываю. Получается молочно-белая смесь. Подношу к носу. Никакого запаха. Делаю маленький глоток. С трудом заставляю себя не выплюнуть. Ощущение, будто во рту аспирин. Отвратительная горечь таблетки. И это «Консоме из горькой пилюли»™ в моем меню на ближайшие несколько лет. Может, кома не так уж и страшна?

Отставляю мензурку в сторону. Я еще успею насладиться этим пойлом, когда придет время. А сейчас пора заняться жуками. Благодаря Рокки у меня есть четыре крохотных биореактора – каждая квазистальная капсула не больше моей ладони. Квазистальная, потому что сделана из какого-то эридианского сплава, который на Земле пока не изобрели. Он гораздо тверже известных нам сплавов, но поддается алмазным резцам.

Мы долго не могли решить, из чего делать мини-капсулы. Первым и самым очевидным вариантом был, конечно, ксенонит. Правда, тут возникала трудность: как наши ученые их откроют? Ни один земной инструмент не справится с ксенонитом. Остается единственный способ – сверхвысокие температуры. Но тогда возникает опасность гибели таумеб внутри.

Тогда я подумал о ксенонитовом контейнере с крышкой, которую можно наглухо прижать, как гермостворку. А на флешке я бы оставил инструкции по безопасному открытию. Рокки категорически отверг мою идею. Даже наглухо задраенная крышка не идеальна. За два года путешествия газовая смесь может потихоньку вытечь наружу, и таумебы задохнутся. Он настаивал, что следует делать цельную, полностью герметичную капсулу. Надеюсь, это удачная мысль.

Итак, мы остановились на эридианской стали. Она прочная, окисляется медленно и обладает огромным сроком службы. А на Земле капсулу разрежут алмазной дисковой пилой. И наверняка изучат состав сплава, чтобы получить такой же. Сплошные плюсы!

Насчет внутреннего устройства капсул Рокки особо не мудрствовал. В них помещена активная колония таумеб, окруженная имитацией венерианской атмосферы. А также очень тонкая, спиральная трубка, заполненная живыми астрофагами. Таумебы могут добраться лишь до наружного слоя, и им придется «прогрызать» себе путь внутрь трубки, общая длина которой составляет порядка 20 метров. Простые опыты доказывают, что с таким устройством небольшая колония таумеб продержится в течение нескольких лет. Что касается отходов – таумебы будут «вариться в собственном соку». Со временем количество метана в капсуле увеличится, а углекислого газа станет меньше, но ничего страшного. Людям капсула кажется крохотной, но для микроорганизмов это огромная пещера.

Жукам я отводил первостепенное значение. Они должны быть готовы к запуску в любое время. Мало ли, вдруг на борту произойдет серьезная авария. Но если поломка некритичная, я не стану их запускать. Чем ближе мы подлетим к Земле, тем выше будут шансы таумеб на выживание.

Помимо установки мини-капсул, надо заправить жуков. Я израсходовал почти половину топлива в зондах, когда приспособил их под двигатели для «Аве Марии». Но на жуков уйдет лишь по 60 кило астрофагов на каждого. Капля в море по сравнению с моим колоссальным запасом импортных, сделанных на Эрид, астрофагов.

Самое сложное – открыть крохотный топливный бак жука. Как и все остальное на корабле, он не предназначался для повторного использования. Это все равно, что пытаться влить новую порцию бутана в одноразовую зажигалку. Она просто не рассчитана на такое. Ее корпус запаян. Мне приходится слегка вдавить крышку бака внутрь и, пользуясь шестимиллиметровой щелью, проникнуть внутрь… Ох, и трудно. Но я справляюсь все лучше.

С «Джоном» и «Полом» я завершил вчера. Сегодня я занимаюсь «Ринго», и если успею, то примусь за «Джорджа». С «Джорджем» будет проще всего. Заправлять его не нужно. Этот зонд я не использовал как двигатель. Мне понадобится лишь уместить в нем капсулу.

Чтобы найти подходящее место для капсулы, тоже пришлось повозиться. Несмотря на свой миниатюрный размер, внутрь зонда она не влезала. Тогда я с помощью эпоксидной смолы приклеил капсулу к днищу жука. А к верхней части припаял небольшой противовес. Внутренний компьютер строго ориентирован на определенное расположение центра тяжести зонда. Поэтому проще добавить противовес, чем заново перепрограммировать всю систему наведения.

И тут перед нами встает проблема массы. Из-за капсулы масса каждого зонда увеличилась на килограмм. Но это некритично. Я помню бесконечные встречи со Стивом Хэтчем, на которых обсуждалась конструкция жуков. Он, конечно, со странностями, но в ракетостроении сечет ого-го! Жуки ориентируются в пространстве по звездам, а при недостатке топлива снизят ускорение до приемлемого.

Короче говоря, жуки доберутся домой. Просто чуть задержатся в дороге. Судя по моим расчетам, для землян разница окажется незначительной. Хотя жуки проведут в пути на несколько месяцев дольше, чем было запланировано.

Я выкатываю из складского шкафа БСКСА (большой старый контейнер с астрофагами) – светогерметичный металлический ящик на колесах. Там несколько сотен килограмм астрофагов, а на борту корабля 1,5 g гравитации. Поэтому я приделал колеса. Чего только не сделаешь, вооружившись инструментами и твердым желанием не таскать тяжести.

Ручку ящика приходится держать полотенцем – слишком горячо. Подкатываю ящик к лабораторному столу, сажусь на табурет и приступаю к долгому и нудному процессу заправки топлива. Достаю пластмассовый шприц. С его помощью за один раз я могу впрыснуть в шестимиллиметровую щель 100 миллилитров астрофагов. Это примерно 600 грамм. В общем, на каждый зонд нужно примерно 200 впрысков.

Открываю свой БСКСА и…

– Фу! – Скривив лицо, я отшатываюсь от ящика. Он жутко смердит!

– Чем так воняет?! – бормочу я.

И тут до меня доходит. Я узнаю этот запах. Так пахнут мертвые, гниющие астрофаги. Я только что выпустил на свободу таумеб.





Глава 27




Я подскакиваю с табуретки, но понятия не имею, что делать дальше.

– Только без паники! – командую я сам себе. – Сначала думаем. Потом действуем.

Контейнер пока горячий. Значит, там еще много живых астрофагов. Я вовремя обнаружил беду. Что хорошо. Я не о контейнере – ему хана. Мне в жизни не отделить в нем таумебы от астрофагов. Дело в другом: как бы туда ни попали таумебы, это случилось совсем недавно, и до топлива они добраться не успели.

Да! Сейчас самое главное – не допустить попадания таумеб в топливные баки корабля. В прошлый раз они проникли сквозь многочисленные микроотверстия в бортовой системе. Видимо, таумебы просочились туда из обитаемого отсека, когда я занес их на борт. Топливная система почти нигде не соприкасается с обитаемым отсеком. Есть только один путь, каким они могли попасть в топливопровод, – через систему жизнеобеспечения.

Если в обитаемом отсеке становится прохладно, бортовая система нагревает воздух, пропуская его через спиральные трубки с астрофагами. Единственная дырочка в одной из трубок могла сыграть роковую роль. К счастью, большой запас раскаленных до 96 градусов астрофагов, который я держу в лаборатории, так согрел помещение, что пришлось даже включить кондиционер. Ага, теперь я знаю, что делать.

Мигом забираюсь в командный отсек. Вывожу на экран панель системы жизнеобеспечения и просматриваю лог-файлы[189]. Как я и думал, обогрев не включался больше месяца. Я полностью отключаю обогреватель. Компьютер показывает, что система обогрева отключена, но мне этого недостаточно.

Лезу в основной электрощиток. Он как раз под пилотским креслом. Нахожу тумблер системы обогрева и отключаю.

– Вот и хорошо, – довольно бормочу я.

Усаживаюсь в кресло и проверяю топливную панель. Баки вроде не пострадали. Температура в норме. Чтобы расплодиться и сожрать весь запас топлива целиком, таумебам много времени не надо – я это, черт возьми, проходил. Если бы топливо оказалось заражено, температура в баках упала бы.

Открываю управление двигателями вращения и выключаю их. Пол уходит у меня из-под ног: я снова в невесомости. Может, глушить двигатели и необязательно, но я хочу, чтобы топливо сейчас оставалось в полном покое. Если в топливопровод попали таумебы, пусть остаются там, а не разносятся по всему кораблю.


– Ладно, – морщу лоб я. – Ладно…

Я усиленно думаю. Откуда вылетели таумебы? Перед тем, как взять у Рокки хотя бы грамм астрофагов, я продезинфицировал каждый участок корабля азотом. Кроме колоний в мини-капсулах на жуках и в герметичных ксенонитовых камерах, таумеб на борту больше нет.

Стоп. Научные вопросы подождут. О причинах поразмышляю потом. А сейчас надо срочно решить инженерный вопрос. Очень не хватает Рокки! Впрочем, мне его все время не хватает.

– Азот! – говорю я сам себе.

Не знаю, как таумебы выбрались на свободу, но их нужно уничтожить. Таумебы-82,5 переносят 8,25 процента азота (может, чуть больше) при давлении в 0,02 атмосферы. Но точно не выживут при стопроцентном азоте при давлении в обитаемом отсеке в 0,33 атмосферы. Это в двести раз превышает смертельную дозу азота для таумеб.

Подплываю к электрощитку и вырубаю все, связанное с системой жизнеобеспечения. Тут же взвывает сирена и загораются красные лампочки. Лампочки я тоже отключаю. Общий сигнал тревоги продолжает противно орать, и я заглушаю его с помощью основной панели управления.

Ныряю в лабораторию и открываю шкаф с газовыми баллонами. У меня почти 10 кило газообразного азота в одном баллоне. И вновь своей жизнью я обязан выбранному Дюбуа способу самоубийства.

Я не помню все детали системы жизнеобеспечения, но там имеются ручные предохранительные клапаны. Бортовая система просто не допустит давления, превышающего 0,33 атмосферы. Если все остальное не сработает (а оно не сработает, ведь аварийные системы я отключил), избыточное давление будет стравлено в космос.

Выпустить азот и надеяться, что проблема как-нибудь рассосется? Ну уж нет! Я за радикальное решение. Сначала я избавлюсь от имеющегося кислорода. Мне здесь нужен стопроцентный азот. Я сделаю корабль настолько ядовитым для таумеб, что у них не останется ни единого шанса на выживание. Даже для тех, кто прячется где-нибудь под слоем вязкой слизи. Я хочу, чтобы азот добрался и туда. Азот повсюду! Повсюду!

Хватаю баллон с азотом и, оттолкнувшись от пола, плыву наверх, в командный отсек. Открываю внутренний люк шлюзовой камеры. Так быстро в «Орлан» я еще ни разу не влезал. Запускаю все системы скафандра, но самодиагностику пропускаю. Некогда.

Оставляю внутренний люк шлюзовой камеры открытым, а на внешнем поворачиваю аварийный клапан. Воздух из обитаемого отсека с шипением уходит за борт. Основная и резервная системы жизнеобеспечения отключены и не в силах восполнить потерю газа. Мне остается только ждать.





* * *


На то, чтобы избавиться от всего кислорода на борту, уходит неожиданно много времени. В фильмах, если в корпусе появляется крохотная брешь, все моментально погибают. Или какой-нибудь мускулистый герой затыкает пробоину собственным бицепсом. Но в реальной жизни воздух движется не так быстро.

Диаметр отверстия аварийного клапана шлюзового отсека – четыре сантиметра. Достаточно большая дыра в корабле, верно? Чтобы понизить давление до 10 процентов от начального значения, потребовалось целых двадцать минут. И теперь оно падает совсем медленно. Думаю, это логарифмическая функция. И посреди всей этой катастрофы стою я с баллоном в руках.

Отлично. Десять процентов сойдет. Перекрываю аварийный клапан, восстановив герметичность корпуса. Начинаю выпускать азот. Теперь шипение доносится не из шлюзовой камеры, а из баллона. Не сильная разница.

И снова приходится ждать. Правда, уже не так долго. Возможно, потому что давление в баллоне с азотом гораздо выше давления в обитаемом отсеке. Неважно. Главное – на корабле снова установилось давление в 0,33 атмосферы. Правда, в основном это азот.

Любопытный факт – я бы абсолютно нормально себя чувствовал и без скафандра. Я бы спокойно дышал. Пока не умер. Здесь слишком мало кислорода, чтобы я мог выжить.

Пусть азот пропитает все, что только можно. Пусть проникнет в каждую щель. Где бы ни прятались таумебы, они должны погибнуть. Вперед, мои солдаты-N2, сейте смерть!

Спускаюсь в лабораторию, чтобы проверить БСКСА. Я так спешил, что забыл закрыть крышку. К счастью, астрофаги в маслянистой суспензии. Поверхностное натяжение и инерция удержали все внутри контейнера. Закупориваю контейнер, волоку в шлюзовую камеру и сбрасываю за борт целиком.

Я бы мог попытаться спасти живых астрофагов из контейнера. Я бы мог закачать в суспензию азот, чтобы протравить всех прячущихся таумеб. Но зачем так рисковать? У меня два с лишним миллиона кило астрофагов. Какой смысл рисковать всем запасом ради пары сотен кило?

Выжидаю три часа. А потом включаю на элеткрощитке все тумблеры. Поистерив некоторое время, система жизнеобеспечения потихоньку приводит состав воздуха в норму благодаря щедрым запасам кислорода.

Нужно изолировать все колонии таумеб на корабле. Лучше бы, конечно, сделать это до того, как система закончит выводить излишки азота. Но почему я жду, пока воздух вернется в норму? Потому что гораздо удобнее и быстрее работать без скафандра. Тут нужны руки, а не громоздкие перчатки.

Выбираюсь из «Орлана» и переплываю в лабораторию, держа баллон с азотом в руках. Первым делом – биореакторы. Каждую из десяти камер помещаю в большой пластиковый контейнер, на который устанавливаю маленький вентиль (эпоксидка творит чудеса), и закачиваю внутрь азот. Если в камере обнаружится утечка, азот попадет внутрь и все убьет. А если камера исправна – сохраняет герметичность – проблем не будет.

Сразу оговорюсь, все контейнеры герметично закрыты, но я для верности обматываю каждый клейкой лентой и специально накачиваю азотом со слегка избыточным давлением. Крышки и бока контейнеров вздуваются. Если хоть одна из камер негерметична, это сразу обнаружится: вздутие исчезнет.

Следующие на очереди жуки и мини-капсулы. К «Джону» и «Полу» я уже успел их прикрепить. Я подвергаю два зонда такому же испытанию, что и биореакторы. Я работал над «Ринго», когда выяснилось, что в большом контейнере с астрофагами беда. В итоге на «Ринго» и «Джорджа» капсулы пока не установлены. Изолирую оба зонда в одном контейнере. Тщательно приматываю все к стенам. Не хочу, чтобы контейнеры плавали по лаборатории. Мало ли, наткнутся на острый предмет.

В лаборатории царит настоящий хаос. Я наполовину разобрал «Ринго», когда пришлось срочно глушить двигатели. По отсеку летают инструменты, детали жуков и всякий хлам. Пока не приберу весь этот бардак, да еще без помощи гравитации, отдых мне не светит.

– Полный отстой, – ворчу я.





Глава 28




Со Дня Великого Побега Таумеб миновало трое суток. Я решил перестраховаться. В ручном режиме отключил все топливные баки и полностью изолировал от системы подачи горючего. Затем я вскрыл их, строго по одному, и, взяв пробу астрофагов из трубки топливопровода, внимательно изучил под микроскопом на наличие таумеб.

К счастью, все девять баков оказались в порядке. Я снова запустил двигатели и теперь двигаюсь с ускорением в 1,5 g. Я на скорую руку мастерю «датчик утечки таумеб», который сразу просигнализирует, если вновь случится беда. Надо было сделать это раньше, но все мы крепки задним умом.

Датчик представляет собой стеклышко с астрофагами – такое же, как в камерах с таумебами. С одной стороны на него направлен свет, а с другой установлен световой сенсор. Устройство непосредственно контактирует с воздухом лаборатории. Если на стеклышко с астрофагами попадут таумебы, оно станет прозрачным, и световой сенсор запищит. Сигнализация пока молчит, а стеклышко остается угольно-черным.