Призрак в кривом зеркале
Часть 9 из 10 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Решу, что попал в остальные десять, – упрямо пробубнил Бабкин.
– Серега!
– Ладно, подожди, нужно подумать. Значит, ты выключаешь свет и слышишь в комнате чье-то дыхание… Далеко?
– Не очень. В нескольких шагах от себя.
– Изобрази, – неожиданно сказал Сергей.
– Что?
– То самое. Дыхание. Изобразить можешь?
Илюшин послушно задышал в трубку.
– Как это волнующе… – издевательски протянул Сергей. – Кстати, у тебя прослушиваются хрипы в легких. По делу могу сказать вот что: иногда бывает, что звук раздается вдалеке, а кажется, будто источник его совсем рядом. То, что ты изобразил, при некоторой фантазии можно принять за шуршание шин по гравию.
– Точно! – Илюшин обрадованно щелкнул пальцами. – Спасибо, Серега, ты мне очень помог.
Положив трубку, Макар попробовал повторить услышанный звук и окончательно убедился, что версия Бабкина все объясняет.
– Мог бы и сам догадаться, – вполголоса заметил Илюшин, – впрочем, я шел в правильном направлении.
Не успел он закончить, как за дверью раздались приглушенные шаги.
– Уж шаги-то мне, наверное, не кажутся? – спросил Макар у ночника. – Или это тоже очередная слуховая иллюзия?
Он быстро подошел к двери, повернул ключ, приотворил ее и выглянул в коридор. Через одну комнату от него стояла Эля, готовая войти к себе.
– Добрый вечер, – поздоровался Илюшин.
– Добрый… – смущенно отозвалась она и добавила, словно оправдываясь: – Я думала, вы уже спите.
– Я действительно почти спал, – не соврал Макар. – Но мне показалось…
Он замолчал и увидел, как изменилось лицо девушки.
– Показалось – что? – переспросила она, и на лице ее отразилось что-то похожее на страх.
– Да так, ничего особенного, – протянул Илюшин. – Показалось, будто кто-то шуршит в моей комнате, а это была всего лишь машина за окном.
Эля покачала головой.
– Здесь все не так, как кажется, – тихо сказала она. – Пожалуйста, будьте осторожны.
Вошла в комнату и бесшумно прикрыла за собой дверь.
Утро выдалось и не пасмурным, и не солнечным, а так, серединка на половинку: облака тянулись по небу медленно, нерешительно, словно не зная, то ли остановиться и повисеть над городом, то ли плыть за лес, в сторону Анненска. И воздух в восемь утра был не прохладным, а холодным, и слабый весенний ветер завивался вокруг домов и просачивался в щели сквозняком.
Илюшин вышел из дома рано, решив прогуляться по старому району вокруг дома Шестаковых. Завтракать ему пришлось в компании Ларисы и Лени: оба собирались уезжать на работу, однако Лариса, по мнению Макара, была одета несколько легкомысленно для менеджера. Ели близнецы быстро, перебрасываясь им одним понятными шутками, почти не пытаясь подключить гостя к беседе. Лариса завила волосы и стала еще больше похожа на мать, что особенно бросилось в глаза, когда Эльвира Леоновна вошла в столовую – аккуратная, удивительно моложавая, с такими же, как у дочери, чудесными белокурыми локонами и гладкой, словно глянцевой, кожей. Она, похоже, никак не ожидала застать вместе со своими детьми Макара и всплеснула руками, увидев его.
– Макар Андреевич, почему так рано! Я только собиралась готовить вам завтрак… Вы ведь, кажется, сказали, что вам в санаторий к одиннадцати?
Илюшин объяснил, что хочет прогуляться по району, и хозяйка дома с пониманием кивнула.
– Пройдитесь, посмотрите… У нас здесь красиво. Обратите внимание, что наш сосед слева, Валя Корзун, выращивает сирень сорта «Сумерки», темно-фиолетовую, а вот другой сосед, Яков Матвеевич, – сиреневую, двух сортов: «Партизанку» и «Глорию». И оба они соревнуются между собой, у кого цветы получатся крупнее.
– Гуще, мама, – поправил ее Леонид. – Валентин Ованесович мне объяснял: ветка должна быть пушистой, вот что главное.
– И крупнее, и гуще, – не стала спорить она. – Сирень соседи завозили культурную, из садоводческого питомника, и смотреть на нее теперь одно удовольствие. Если вы, Макар Андреевич, хоть чуточку неравнодушны к цветам, то думаю, что оцените.
– А у нас сирень тоже ничего, – буркнула Лариса, допив кофе и, вероятно, решив напоследок поддержать утреннюю беседу. – Правда, мам, мне наша дикая «Венгерка» очень нравится.
Эльвира Леоновна поставила перед Илюшиным чашку свежего кофе и мимоходом наклонилась к дочери, поцеловала ее в макушку.
– Бегите, на работу опоздаете, – сказала она, и Макар успел поймать быстрый взгляд, которым обменялись близнецы.
– Мам, тысячу раз тебе говорил, что опаздывать нам некуда, – протянул Леонид, вставая и делая знак сестре. – Этим-то и хорош ненормированный рабочий день.
Он провел по волосам небрежным жестом, повернулся к окну… Утренний свет упал на его лицо, и стало заметно, что в нем появилось что-то хищное: теперь Леонид был похож вовсе не на тюленя, а на белого медведя. «А ведь он и в самом деле довольно крупный, – сообразил Илюшин. – Для такого шею свернуть – как нечего делать».
Откуда взялась ничем не мотивированная мысль про шею («чью шею? почему именно шею?»), Макар не знал, но выплеск подсознания, спровоцированный ранним подъемом, решил не игнорировать и вечером за Леонидом понаблюдать.
Близнецы ушли. Эльвира Леоновна проводила их взглядом, а затем помахала в окно рукой.
– Я ужасно к ним привязана, – задумчиво сказала она, возвращаясь к Макару и садясь за стол. – Наверное, это неправильно, когда немолодая уже мать так привязана к взрослым детям. Как вы думаете?
– Я не знаю, Эльвира Леоновна, – честно сказал Макар.
– Наверное, неправильно. Им хочется свободы – всем, кроме Эли. Ей свобода вовсе не нужна.
– Отчего же?
Хозяйка невесело усмехнулась:
– Нехорошо так говорить о собственной дочери, но она, к сожалению, лишена тех черт, которые я хотела бы видеть в своем ребенке. Ей совершенно безразлично, где и как мы будем жить – лишь бы она имела возможность заниматься своим увлечением. Как ни странно, ее детское хобби приносит ей небольшой, но стабильный доход, хотя я бы предпочла, чтобы не приносило вовсе.
– Почему? – удивился Илюшин.
– Потому что в таком случае у нее был бы стимул устроиться на работу и заниматься стоящим делом. А сейчас Элю все устраивает. К сожалению, она не слишком умна и совсем не амбициозна. И в ней очень мало от настоящей женщины… В основном она напоминает несозревшего подростка.
И Эльвира Леоновна тяжело вздохнула.
Выйдя из дома, Илюшин с сомнением посмотрел налево – туда, где начиналась нежная зелень непрореженных кустов боярышника и еще какого-то растения с колючками на ветках. Неподалеку от боярышника качала ветками фиолетовая сирень, на которой еще не все бутоны раскрылись. «Значит, там у нас живет некто Валентин Ованесович…»
Поразмыслив, Макар решил, что в тупичок зайти он всегда успеет, и повернул в противоположную сторону, к светло-лиловым зарослям. Он не разрабатывал никакого плана, не придумывал, о чем будет спрашивать прохожих, а просто брел неторопливо, разглядывая дома на другой стороне улицы, и через полминуты очутился возле одноэтажного синего дома.
За забором стоял пожилой мужчина в ватнике, в котором Макар узнал старика, виденного им в первый вечер, когда он разыскивал дом Шестаковых. При ближайшем рассмотрении тот оказался не таким уж старым: на вид ему было лет шестьдесят пять, и выглядел он суховатым и подтянутым. Морщины на его лице располагались строго перпендикулярно друг другу: несколько продольных, глубоких, как борозды, прорезали высокий желтоватый лоб, и по одной вертикальной морщине было выделено на каждую щеку – длинные, резкие, похожие на застарелые шрамы от удара саблей. Однако больше всего старили мужчину не морщины, а седина. Темные, глубоко посаженные глаза смотрели на Илюшина с недоверием.
– Доброе утро, – поздоровался Макар.
– И тебе не хворать, – негромко отозвался старик, собираясь уходить.
Илюшин перевел взгляд на сирень в палисаднике, вскинул брови.
– Это ведь, кажется, «Партизанка»… – протянул он, надеясь, что сорт окажется не «Глорией». – Красивый куст.
– Точно, она. – Хозяин остановился, обернулся к нему. – Откуда знаешь?
– Бабушка выращивала, – не моргнув глазом соврал Макар. – С детства люблю сирень. – Он сделал паузу и предположил: – А вы, наверное, Яков Матвеевич?
Старик нахмурился, и морщины на его лбу собрались в складки.
– Мне ваша соседка сказала, Эльвира Леоновна, – объяснил Илюшин, памятуя о том, что правильная рекомендация – лучшее начало для знакомства. – Я у нее комнату снимаю.
Несмотря на всю правильность рекомендации, по Якову Матвеевичу нельзя было сказать, что он проникся ею: лицо его, и без того мрачное, перекосилось, кулаки сжались.
– Скажи своей домоправительнице, – глухим от ярости голосом начал он, – чтобы лезть ко мне не смела! Ясно?! И шпионов пусть не подсылает, иначе…
Он запнулся, взмахнул сжатым кулаком и бессильно опустил его. Затем, ругаясь себе под нос, ушел за дом, и через некоторое время там громко хлопнула дверь.
– Даже так, значит, – сказал вслед ему Макар. – Занятно.
Он по привычке взлохматил русые волосы, прошелся вдоль забора в одну сторону, затем в другую, но старик больше не появлялся.
– Чем черт не шутит? – вслух спросил самого себя Илюшин и направился к дому, стоявшему в тупике, где, если верить рассказам Эльвиры Леоновны, жил другой садовод, Валентин Ованесович.
Валентин Ованесович и впрямь оказался садоводом. Подойдя вплотную к палисаднику, Илюшин рассмотрел, что белый каменный дом в глубине сада обсажен цветами – но не клумбами, а грядками. Бледно-желтые нарциссы с гофрированными чашечками росли рядами, выступали по линеечке, качая тугими бутонами, красные тюльпаны, мелкие анютины глазки разбавляли прямоугольник бурой земли желто-фиолетовым цветом.
Старый оштукатуренный дом неприветливо глядел на Макара узкими щелями из-за неплотно прикрытых занавесок. Подумав, Илюшин протянул руку к сирени над палисадником и покачал веткой, словно собираясь ее отломать.
Шторы на окне зашевелились, как если бы от них кто-то быстро отошел, в следующую секунду дверь распахнулась, и на крыльце показался человек. Илюшин ожидал, что на него будут кричать и ругаться, однако хозяин неторопливо сошел со ступенек и подошел к своему драгоценному кусту.
– День добрый тебе, – усмехнувшись, сказал он. – Хочешь ветку сорвать для девушки, попроси по-человечески, а не ломай.
– И что, разрешите? – полюбопытствовал Илюшин.
– Нет, конечно. Но совесть твоя будет чиста, – ответил хозяин дома.
Ему было около пятидесяти, но в отличие от своего соседа выглядел он мужиком в расцвете сил: широкоплечий, коренастый, крепко стоящий на своей земле. Лицо у него было загорелое и обветренное, в гладких черных волосах просматривались светло-серые, почти серебристые пряди. Умный взгляд, наблюдательный и цепкий… Илюшин решил, что Валентин Ованесович человек не простой, совсем не простой, хотя и хочет таковым казаться.
– Совесть моя будет чиста в любом случае, – улыбнулся Макар, – потому что ломать вашу сирень я не собирался. Хотел только посмотреть. Эльвира Леоновна рассказывала, что вы выращиваете какой-то редкий сорт.
– Серега!
– Ладно, подожди, нужно подумать. Значит, ты выключаешь свет и слышишь в комнате чье-то дыхание… Далеко?
– Не очень. В нескольких шагах от себя.
– Изобрази, – неожиданно сказал Сергей.
– Что?
– То самое. Дыхание. Изобразить можешь?
Илюшин послушно задышал в трубку.
– Как это волнующе… – издевательски протянул Сергей. – Кстати, у тебя прослушиваются хрипы в легких. По делу могу сказать вот что: иногда бывает, что звук раздается вдалеке, а кажется, будто источник его совсем рядом. То, что ты изобразил, при некоторой фантазии можно принять за шуршание шин по гравию.
– Точно! – Илюшин обрадованно щелкнул пальцами. – Спасибо, Серега, ты мне очень помог.
Положив трубку, Макар попробовал повторить услышанный звук и окончательно убедился, что версия Бабкина все объясняет.
– Мог бы и сам догадаться, – вполголоса заметил Илюшин, – впрочем, я шел в правильном направлении.
Не успел он закончить, как за дверью раздались приглушенные шаги.
– Уж шаги-то мне, наверное, не кажутся? – спросил Макар у ночника. – Или это тоже очередная слуховая иллюзия?
Он быстро подошел к двери, повернул ключ, приотворил ее и выглянул в коридор. Через одну комнату от него стояла Эля, готовая войти к себе.
– Добрый вечер, – поздоровался Илюшин.
– Добрый… – смущенно отозвалась она и добавила, словно оправдываясь: – Я думала, вы уже спите.
– Я действительно почти спал, – не соврал Макар. – Но мне показалось…
Он замолчал и увидел, как изменилось лицо девушки.
– Показалось – что? – переспросила она, и на лице ее отразилось что-то похожее на страх.
– Да так, ничего особенного, – протянул Илюшин. – Показалось, будто кто-то шуршит в моей комнате, а это была всего лишь машина за окном.
Эля покачала головой.
– Здесь все не так, как кажется, – тихо сказала она. – Пожалуйста, будьте осторожны.
Вошла в комнату и бесшумно прикрыла за собой дверь.
Утро выдалось и не пасмурным, и не солнечным, а так, серединка на половинку: облака тянулись по небу медленно, нерешительно, словно не зная, то ли остановиться и повисеть над городом, то ли плыть за лес, в сторону Анненска. И воздух в восемь утра был не прохладным, а холодным, и слабый весенний ветер завивался вокруг домов и просачивался в щели сквозняком.
Илюшин вышел из дома рано, решив прогуляться по старому району вокруг дома Шестаковых. Завтракать ему пришлось в компании Ларисы и Лени: оба собирались уезжать на работу, однако Лариса, по мнению Макара, была одета несколько легкомысленно для менеджера. Ели близнецы быстро, перебрасываясь им одним понятными шутками, почти не пытаясь подключить гостя к беседе. Лариса завила волосы и стала еще больше похожа на мать, что особенно бросилось в глаза, когда Эльвира Леоновна вошла в столовую – аккуратная, удивительно моложавая, с такими же, как у дочери, чудесными белокурыми локонами и гладкой, словно глянцевой, кожей. Она, похоже, никак не ожидала застать вместе со своими детьми Макара и всплеснула руками, увидев его.
– Макар Андреевич, почему так рано! Я только собиралась готовить вам завтрак… Вы ведь, кажется, сказали, что вам в санаторий к одиннадцати?
Илюшин объяснил, что хочет прогуляться по району, и хозяйка дома с пониманием кивнула.
– Пройдитесь, посмотрите… У нас здесь красиво. Обратите внимание, что наш сосед слева, Валя Корзун, выращивает сирень сорта «Сумерки», темно-фиолетовую, а вот другой сосед, Яков Матвеевич, – сиреневую, двух сортов: «Партизанку» и «Глорию». И оба они соревнуются между собой, у кого цветы получатся крупнее.
– Гуще, мама, – поправил ее Леонид. – Валентин Ованесович мне объяснял: ветка должна быть пушистой, вот что главное.
– И крупнее, и гуще, – не стала спорить она. – Сирень соседи завозили культурную, из садоводческого питомника, и смотреть на нее теперь одно удовольствие. Если вы, Макар Андреевич, хоть чуточку неравнодушны к цветам, то думаю, что оцените.
– А у нас сирень тоже ничего, – буркнула Лариса, допив кофе и, вероятно, решив напоследок поддержать утреннюю беседу. – Правда, мам, мне наша дикая «Венгерка» очень нравится.
Эльвира Леоновна поставила перед Илюшиным чашку свежего кофе и мимоходом наклонилась к дочери, поцеловала ее в макушку.
– Бегите, на работу опоздаете, – сказала она, и Макар успел поймать быстрый взгляд, которым обменялись близнецы.
– Мам, тысячу раз тебе говорил, что опаздывать нам некуда, – протянул Леонид, вставая и делая знак сестре. – Этим-то и хорош ненормированный рабочий день.
Он провел по волосам небрежным жестом, повернулся к окну… Утренний свет упал на его лицо, и стало заметно, что в нем появилось что-то хищное: теперь Леонид был похож вовсе не на тюленя, а на белого медведя. «А ведь он и в самом деле довольно крупный, – сообразил Илюшин. – Для такого шею свернуть – как нечего делать».
Откуда взялась ничем не мотивированная мысль про шею («чью шею? почему именно шею?»), Макар не знал, но выплеск подсознания, спровоцированный ранним подъемом, решил не игнорировать и вечером за Леонидом понаблюдать.
Близнецы ушли. Эльвира Леоновна проводила их взглядом, а затем помахала в окно рукой.
– Я ужасно к ним привязана, – задумчиво сказала она, возвращаясь к Макару и садясь за стол. – Наверное, это неправильно, когда немолодая уже мать так привязана к взрослым детям. Как вы думаете?
– Я не знаю, Эльвира Леоновна, – честно сказал Макар.
– Наверное, неправильно. Им хочется свободы – всем, кроме Эли. Ей свобода вовсе не нужна.
– Отчего же?
Хозяйка невесело усмехнулась:
– Нехорошо так говорить о собственной дочери, но она, к сожалению, лишена тех черт, которые я хотела бы видеть в своем ребенке. Ей совершенно безразлично, где и как мы будем жить – лишь бы она имела возможность заниматься своим увлечением. Как ни странно, ее детское хобби приносит ей небольшой, но стабильный доход, хотя я бы предпочла, чтобы не приносило вовсе.
– Почему? – удивился Илюшин.
– Потому что в таком случае у нее был бы стимул устроиться на работу и заниматься стоящим делом. А сейчас Элю все устраивает. К сожалению, она не слишком умна и совсем не амбициозна. И в ней очень мало от настоящей женщины… В основном она напоминает несозревшего подростка.
И Эльвира Леоновна тяжело вздохнула.
Выйдя из дома, Илюшин с сомнением посмотрел налево – туда, где начиналась нежная зелень непрореженных кустов боярышника и еще какого-то растения с колючками на ветках. Неподалеку от боярышника качала ветками фиолетовая сирень, на которой еще не все бутоны раскрылись. «Значит, там у нас живет некто Валентин Ованесович…»
Поразмыслив, Макар решил, что в тупичок зайти он всегда успеет, и повернул в противоположную сторону, к светло-лиловым зарослям. Он не разрабатывал никакого плана, не придумывал, о чем будет спрашивать прохожих, а просто брел неторопливо, разглядывая дома на другой стороне улицы, и через полминуты очутился возле одноэтажного синего дома.
За забором стоял пожилой мужчина в ватнике, в котором Макар узнал старика, виденного им в первый вечер, когда он разыскивал дом Шестаковых. При ближайшем рассмотрении тот оказался не таким уж старым: на вид ему было лет шестьдесят пять, и выглядел он суховатым и подтянутым. Морщины на его лице располагались строго перпендикулярно друг другу: несколько продольных, глубоких, как борозды, прорезали высокий желтоватый лоб, и по одной вертикальной морщине было выделено на каждую щеку – длинные, резкие, похожие на застарелые шрамы от удара саблей. Однако больше всего старили мужчину не морщины, а седина. Темные, глубоко посаженные глаза смотрели на Илюшина с недоверием.
– Доброе утро, – поздоровался Макар.
– И тебе не хворать, – негромко отозвался старик, собираясь уходить.
Илюшин перевел взгляд на сирень в палисаднике, вскинул брови.
– Это ведь, кажется, «Партизанка»… – протянул он, надеясь, что сорт окажется не «Глорией». – Красивый куст.
– Точно, она. – Хозяин остановился, обернулся к нему. – Откуда знаешь?
– Бабушка выращивала, – не моргнув глазом соврал Макар. – С детства люблю сирень. – Он сделал паузу и предположил: – А вы, наверное, Яков Матвеевич?
Старик нахмурился, и морщины на его лбу собрались в складки.
– Мне ваша соседка сказала, Эльвира Леоновна, – объяснил Илюшин, памятуя о том, что правильная рекомендация – лучшее начало для знакомства. – Я у нее комнату снимаю.
Несмотря на всю правильность рекомендации, по Якову Матвеевичу нельзя было сказать, что он проникся ею: лицо его, и без того мрачное, перекосилось, кулаки сжались.
– Скажи своей домоправительнице, – глухим от ярости голосом начал он, – чтобы лезть ко мне не смела! Ясно?! И шпионов пусть не подсылает, иначе…
Он запнулся, взмахнул сжатым кулаком и бессильно опустил его. Затем, ругаясь себе под нос, ушел за дом, и через некоторое время там громко хлопнула дверь.
– Даже так, значит, – сказал вслед ему Макар. – Занятно.
Он по привычке взлохматил русые волосы, прошелся вдоль забора в одну сторону, затем в другую, но старик больше не появлялся.
– Чем черт не шутит? – вслух спросил самого себя Илюшин и направился к дому, стоявшему в тупике, где, если верить рассказам Эльвиры Леоновны, жил другой садовод, Валентин Ованесович.
Валентин Ованесович и впрямь оказался садоводом. Подойдя вплотную к палисаднику, Илюшин рассмотрел, что белый каменный дом в глубине сада обсажен цветами – но не клумбами, а грядками. Бледно-желтые нарциссы с гофрированными чашечками росли рядами, выступали по линеечке, качая тугими бутонами, красные тюльпаны, мелкие анютины глазки разбавляли прямоугольник бурой земли желто-фиолетовым цветом.
Старый оштукатуренный дом неприветливо глядел на Макара узкими щелями из-за неплотно прикрытых занавесок. Подумав, Илюшин протянул руку к сирени над палисадником и покачал веткой, словно собираясь ее отломать.
Шторы на окне зашевелились, как если бы от них кто-то быстро отошел, в следующую секунду дверь распахнулась, и на крыльце показался человек. Илюшин ожидал, что на него будут кричать и ругаться, однако хозяин неторопливо сошел со ступенек и подошел к своему драгоценному кусту.
– День добрый тебе, – усмехнувшись, сказал он. – Хочешь ветку сорвать для девушки, попроси по-человечески, а не ломай.
– И что, разрешите? – полюбопытствовал Илюшин.
– Нет, конечно. Но совесть твоя будет чиста, – ответил хозяин дома.
Ему было около пятидесяти, но в отличие от своего соседа выглядел он мужиком в расцвете сил: широкоплечий, коренастый, крепко стоящий на своей земле. Лицо у него было загорелое и обветренное, в гладких черных волосах просматривались светло-серые, почти серебристые пряди. Умный взгляд, наблюдательный и цепкий… Илюшин решил, что Валентин Ованесович человек не простой, совсем не простой, хотя и хочет таковым казаться.
– Совесть моя будет чиста в любом случае, – улыбнулся Макар, – потому что ломать вашу сирень я не собирался. Хотел только посмотреть. Эльвира Леоновна рассказывала, что вы выращиваете какой-то редкий сорт.