Пресс-тур
Часть 20 из 28 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Они подъехали к заводу, когда начало смеркаться. Слегка наклоненные металлические стены ограды вздымались на десятки метров в небо, так высоко, что Алексею пришлось запрокинуть голову.
– Тут на одной территории и завод, и шахта, – пояснил Семеныч. – И все обнесено этими стенами, враг не пройдет. Я не знаю, от кого им такой забор нужен.
Над аркой въезда светился фиолетовый ромб и надпись «Росальтэн». Электронное табло предупреждало, что ворота закрыты и под напряжением.
– Ни разу не видел их закрытыми, – пробормотал водитель.
Он посигналил – безрезультатно.
Мужчины вылезли из джипа и направились к воротам. Идеально гладкая металлическая поверхность, тончайшие стыки пластин, нож не просунешь. Никакой сторожки охраны, никаких окон, лишь камеры наблюдения безмолвно смотрят сверху. Сплошная стена и вырез арки, закрытой воротами. Подошли как можно ближе, не касаясь стен, покричали, позвали на помощь. Стучать и проверять, есть ли напряжение, они не решились.
Долго не было слышно ничего, лишь ветер гулял по белому полю, бросая хлопья снега в металл стен и лица двух усталых немолодых мужчин. После очередного крика Семеныча донесся неразборчивый ответ. Они начали звать людей за стеной все громче, временами делая паузы и прислушиваясь. С той стороны доносились какие-то звуки, но ворота не сдвинулись ни на миллиметр.
Наконец они расслышали прямо перед собой скрежет металла и звук мощного удара тока. Мужчины переглянулись и снова напрягли слух.
– ВУ-У-У. ХА-А-А, – отчетливее донеслось из-за ворот. Звуков становилось все больше: вой, скрежет и удары тока.
Смирнов сел обратно в машину и вдруг начал истошно смеяться. Смеялся так, что закашлялся и заболели ребра, лицо раскраснелось и стало мокрым от слез.
– Ну ты чего? – спросил шахтер.
– Мудаки. Му-да-ки, – проговорил Алексей, задыхаясь сквозь смех. – Опять всю экономику на ресурсах построили! А теперь эти твари вылезли, фьють, нет завода и нет вашей экономики! – Он снова зашелся в приступе смеха. – Друг, езжай домой давай!
Семеныч молча развернулся и направил джип в сторону города. Алексей смеялся еще полдороги и все никак не мог остановиться.
Часть третья
Глава 1. Вечер
Они нетерпеливо и нервно поджидают в загсе, церемония должна начаться с минуты на минуту, но свидетель с его стороны опаздывает из-за пробок. Он то и дело выбегает на улицу проверить, не подъехала ли машина. Друзья сбились в кучки по интересам и о чем-то хихикают.
– Блин! Так рано женится, конечно, – доносится до него.
Он еще раз поправляет галстук, стоя у большого зеркала. Родители и родственники, с радостно-нервно-торжественным видом, собрались у дверей. Его невеста, Вероника, очень переживает, крутит в руках букет и расправляет подол белоснежного платья. Наконец свидетель приезжает. Всех зовут в зал, и под марш Мендельсона его и Веронику объявляют мужем и женой. Они обмениваются кольцами. У него от волнения подкашиваются ноги. Мама жены плачет от нахлынувших эмоций…
Он проваливается глубже.
– Паша. Послушай, сядь. Тихо, не перебивай, сиди. Я не знаю, как ты воспримешь это, но я беременна.
Он вскакивает и кружит ее.
– Но это же просто чудо! Кто у нас будет?
– Еще рано, неизвестно. Но я не знаю, я боюсь, мы так молоды. Кто сейчас заводит ребенка до тридцати?
– Все будет хорошо, я тебя уверяю!
– Чувак, ты готов стать отцом так рано? – спрашивает свидетель со свадьбы…
Глубже.
Роддом. Они приезжали сюда уже три раза за последний месяц, но теперь все по-настоящему. Роды длятся нескончаемые восемь часов, и почти всегда он сидит в палате рядом с женой. Смесь волнения, радости и чудовищной усталости. Жена извивается на пропитавшейся потом простыне, ее крики вконец измучили его.
– Дорогая, потерпи. Еще немного. Я здесь, я с тобой.
– Сделайте мне кесарево! Я уже не могу! Вколите мне что-нибудь! На хрена я на это согласилась? – заходится она.
Акушерка ее успокаивает, просит немного потерпеть.
– Потерпеть?! СКОЛЬКО МНЕ ЕЩЕ ТЕРПЕТЬ???
– Уа-уа-уа!
– Поздравляю, у вас родился здоровый мальчик, 3 килограмма 465 граммов, рост 54 сантиметра. Теперь вы отец.
Он плачет…
Глубже.
– Ты вообще обо мне думаешь? Ты хоть понимаешь, как мне сложно? Ты вообще знаешь, что такое послеродовая депрессия? Загугли, блин, почитай!!! Приходишь домой в десять, смотришь со мной сериал, ложимся спать. Я с ребенком целый день, ты хоть представляешь, как это сложно? Почему ты приходишь так поздно?!
– Дорогая, ну ты же сейчас не работаешь. Я много работаю, чтобы нам было на что жить. Успокойся, пожалуйста.
– УСПОКОЙСЯ? Я – успокойся? Да ты понимаешь, что я в сортир не могу одна сходить на три минуты? Он везде со мной, везде, у меня крыша едет! У меня больше нет личной жизни, я не могу выйти одна в магазин, в кафе, на улицу с подругами!
– Послушай, я понимаю, что тебе очень тяжело, но я тоже сейчас очень устаю. И я, так же как ты, встаю ночью, не высыпаюсь, а потом еще сижу на работе.
– Ты устаешь? А может, ты отсиживаешься на работе, чтобы не идти домой к орущему ребенку? Ты представлял, что он будет столько орать?
Она плачет.
– Дорогая, ну что ты такое говоришь? Я каждый день только и думаю, как вернуться домой к тебе и сыну. Тише, ты его разбудишь…
Глубже.
Первый приступ. Они в полуобморочном состоянии вызывают скорую, оба плачут и молятся, пока сыну не становится лучше.
– К сожалению, у вашего ребенка бронхиальная астма, – говорит доктор. – Раньше это почти не лечилось, сейчас до половины детей излечиваются, но это сложно и дорого. Надо обсудить, как вам поменять свой образ жизни для лучшего ухода за малышом. И решить вопрос о курсе лечения…
Глубже.
– Урод, ненавижу тебя! Я весь день драила опять квартиру, а ты гулял? Гулял?!
– Я уже не могу это терпеть, я скоро взорвусь. Пойми меня, Вероника! Мне надо было развеяться. Меня все угнетает: работа, ссоры, ситуация с нашим сыном.
– Ты просто поругался со мной с утра и ушел, оставив меня одну делать уборку? Ты ТАК любишь сына своего?
– Не кричи на меня, пожалуйста. Я на пределе!
– Эгоистичный ты мудак!
– СУКА! НЕНАВИЖУ! – Он хлопает дверью, запирается в комнате и долго сидит в прострации, уже не обращая внимания на ругань жены…
Глубже.
– Давай поговорим спокойно? Что мы делаем не так? Почему так все складывается? Мы же были такие счастливые. Я хочу, чтобы было как раньше. Мне кажется, мы оба виноваты. Надо начать с чистого листа. Паша, ты со мной уже три дня не разговариваешь, ведешь себя так, будто меня нет в квартире.
– Я не хочу ни о чем с тобой говорить. Выйди из комнаты и закрой дверь.
– Не уйду. Поговори со мной.
– Мне, что, тебя силой выпихнуть?..
Глубже.
Редкий счастливый вечер. Они пьют вино, рассматривают старые фотографии, подросший сын рядом. Вспоминают дорогущий медовый месяц – родители не скупились. Тогда они объехали половину Азии, Австралию и даже забрались в Океанию…
Глубже.
– Ненавижу тебя! Если б не ребенок, развелись бы уже!
– Ах так, значит?..
Глубже.
– Привет, Кира! (Что здесь делает Кира?!)
Она подходит ближе, и он волнуется. Кладет руку ему на плечо, его сердце начинает биться сильнее.
– Я давно хотела…
Он кладет указательный палец ей на губы и тянется к ней всем телом, второй рукой забирается под юбку и плавно, круговыми движениями, поглаживает.
Девушка закрывает глаза и вздыхает от удовольствия. Ее челюсть отваливается, взгляд становится пустым. Он пытается оттолкнуть Киру, но она впивается ему в глотку. Он чувствует, как кровь льется ему в горло, пытается закричать, но доносится только хрип и бульканье. Он молотит ее по спине…
Павел вскочил и бешено огляделся по сторонам. Он в лобби отеля, на буром кожаном диване. Те же красные обои на стенах, забаррикадированная дверь, за которой уже темно. Он в гребаном Краснополярске и пока жив.
На него встревоженно смотрел Олав.
– Тут на одной территории и завод, и шахта, – пояснил Семеныч. – И все обнесено этими стенами, враг не пройдет. Я не знаю, от кого им такой забор нужен.
Над аркой въезда светился фиолетовый ромб и надпись «Росальтэн». Электронное табло предупреждало, что ворота закрыты и под напряжением.
– Ни разу не видел их закрытыми, – пробормотал водитель.
Он посигналил – безрезультатно.
Мужчины вылезли из джипа и направились к воротам. Идеально гладкая металлическая поверхность, тончайшие стыки пластин, нож не просунешь. Никакой сторожки охраны, никаких окон, лишь камеры наблюдения безмолвно смотрят сверху. Сплошная стена и вырез арки, закрытой воротами. Подошли как можно ближе, не касаясь стен, покричали, позвали на помощь. Стучать и проверять, есть ли напряжение, они не решились.
Долго не было слышно ничего, лишь ветер гулял по белому полю, бросая хлопья снега в металл стен и лица двух усталых немолодых мужчин. После очередного крика Семеныча донесся неразборчивый ответ. Они начали звать людей за стеной все громче, временами делая паузы и прислушиваясь. С той стороны доносились какие-то звуки, но ворота не сдвинулись ни на миллиметр.
Наконец они расслышали прямо перед собой скрежет металла и звук мощного удара тока. Мужчины переглянулись и снова напрягли слух.
– ВУ-У-У. ХА-А-А, – отчетливее донеслось из-за ворот. Звуков становилось все больше: вой, скрежет и удары тока.
Смирнов сел обратно в машину и вдруг начал истошно смеяться. Смеялся так, что закашлялся и заболели ребра, лицо раскраснелось и стало мокрым от слез.
– Ну ты чего? – спросил шахтер.
– Мудаки. Му-да-ки, – проговорил Алексей, задыхаясь сквозь смех. – Опять всю экономику на ресурсах построили! А теперь эти твари вылезли, фьють, нет завода и нет вашей экономики! – Он снова зашелся в приступе смеха. – Друг, езжай домой давай!
Семеныч молча развернулся и направил джип в сторону города. Алексей смеялся еще полдороги и все никак не мог остановиться.
Часть третья
Глава 1. Вечер
Они нетерпеливо и нервно поджидают в загсе, церемония должна начаться с минуты на минуту, но свидетель с его стороны опаздывает из-за пробок. Он то и дело выбегает на улицу проверить, не подъехала ли машина. Друзья сбились в кучки по интересам и о чем-то хихикают.
– Блин! Так рано женится, конечно, – доносится до него.
Он еще раз поправляет галстук, стоя у большого зеркала. Родители и родственники, с радостно-нервно-торжественным видом, собрались у дверей. Его невеста, Вероника, очень переживает, крутит в руках букет и расправляет подол белоснежного платья. Наконец свидетель приезжает. Всех зовут в зал, и под марш Мендельсона его и Веронику объявляют мужем и женой. Они обмениваются кольцами. У него от волнения подкашиваются ноги. Мама жены плачет от нахлынувших эмоций…
Он проваливается глубже.
– Паша. Послушай, сядь. Тихо, не перебивай, сиди. Я не знаю, как ты воспримешь это, но я беременна.
Он вскакивает и кружит ее.
– Но это же просто чудо! Кто у нас будет?
– Еще рано, неизвестно. Но я не знаю, я боюсь, мы так молоды. Кто сейчас заводит ребенка до тридцати?
– Все будет хорошо, я тебя уверяю!
– Чувак, ты готов стать отцом так рано? – спрашивает свидетель со свадьбы…
Глубже.
Роддом. Они приезжали сюда уже три раза за последний месяц, но теперь все по-настоящему. Роды длятся нескончаемые восемь часов, и почти всегда он сидит в палате рядом с женой. Смесь волнения, радости и чудовищной усталости. Жена извивается на пропитавшейся потом простыне, ее крики вконец измучили его.
– Дорогая, потерпи. Еще немного. Я здесь, я с тобой.
– Сделайте мне кесарево! Я уже не могу! Вколите мне что-нибудь! На хрена я на это согласилась? – заходится она.
Акушерка ее успокаивает, просит немного потерпеть.
– Потерпеть?! СКОЛЬКО МНЕ ЕЩЕ ТЕРПЕТЬ???
– Уа-уа-уа!
– Поздравляю, у вас родился здоровый мальчик, 3 килограмма 465 граммов, рост 54 сантиметра. Теперь вы отец.
Он плачет…
Глубже.
– Ты вообще обо мне думаешь? Ты хоть понимаешь, как мне сложно? Ты вообще знаешь, что такое послеродовая депрессия? Загугли, блин, почитай!!! Приходишь домой в десять, смотришь со мной сериал, ложимся спать. Я с ребенком целый день, ты хоть представляешь, как это сложно? Почему ты приходишь так поздно?!
– Дорогая, ну ты же сейчас не работаешь. Я много работаю, чтобы нам было на что жить. Успокойся, пожалуйста.
– УСПОКОЙСЯ? Я – успокойся? Да ты понимаешь, что я в сортир не могу одна сходить на три минуты? Он везде со мной, везде, у меня крыша едет! У меня больше нет личной жизни, я не могу выйти одна в магазин, в кафе, на улицу с подругами!
– Послушай, я понимаю, что тебе очень тяжело, но я тоже сейчас очень устаю. И я, так же как ты, встаю ночью, не высыпаюсь, а потом еще сижу на работе.
– Ты устаешь? А может, ты отсиживаешься на работе, чтобы не идти домой к орущему ребенку? Ты представлял, что он будет столько орать?
Она плачет.
– Дорогая, ну что ты такое говоришь? Я каждый день только и думаю, как вернуться домой к тебе и сыну. Тише, ты его разбудишь…
Глубже.
Первый приступ. Они в полуобморочном состоянии вызывают скорую, оба плачут и молятся, пока сыну не становится лучше.
– К сожалению, у вашего ребенка бронхиальная астма, – говорит доктор. – Раньше это почти не лечилось, сейчас до половины детей излечиваются, но это сложно и дорого. Надо обсудить, как вам поменять свой образ жизни для лучшего ухода за малышом. И решить вопрос о курсе лечения…
Глубже.
– Урод, ненавижу тебя! Я весь день драила опять квартиру, а ты гулял? Гулял?!
– Я уже не могу это терпеть, я скоро взорвусь. Пойми меня, Вероника! Мне надо было развеяться. Меня все угнетает: работа, ссоры, ситуация с нашим сыном.
– Ты просто поругался со мной с утра и ушел, оставив меня одну делать уборку? Ты ТАК любишь сына своего?
– Не кричи на меня, пожалуйста. Я на пределе!
– Эгоистичный ты мудак!
– СУКА! НЕНАВИЖУ! – Он хлопает дверью, запирается в комнате и долго сидит в прострации, уже не обращая внимания на ругань жены…
Глубже.
– Давай поговорим спокойно? Что мы делаем не так? Почему так все складывается? Мы же были такие счастливые. Я хочу, чтобы было как раньше. Мне кажется, мы оба виноваты. Надо начать с чистого листа. Паша, ты со мной уже три дня не разговариваешь, ведешь себя так, будто меня нет в квартире.
– Я не хочу ни о чем с тобой говорить. Выйди из комнаты и закрой дверь.
– Не уйду. Поговори со мной.
– Мне, что, тебя силой выпихнуть?..
Глубже.
Редкий счастливый вечер. Они пьют вино, рассматривают старые фотографии, подросший сын рядом. Вспоминают дорогущий медовый месяц – родители не скупились. Тогда они объехали половину Азии, Австралию и даже забрались в Океанию…
Глубже.
– Ненавижу тебя! Если б не ребенок, развелись бы уже!
– Ах так, значит?..
Глубже.
– Привет, Кира! (Что здесь делает Кира?!)
Она подходит ближе, и он волнуется. Кладет руку ему на плечо, его сердце начинает биться сильнее.
– Я давно хотела…
Он кладет указательный палец ей на губы и тянется к ней всем телом, второй рукой забирается под юбку и плавно, круговыми движениями, поглаживает.
Девушка закрывает глаза и вздыхает от удовольствия. Ее челюсть отваливается, взгляд становится пустым. Он пытается оттолкнуть Киру, но она впивается ему в глотку. Он чувствует, как кровь льется ему в горло, пытается закричать, но доносится только хрип и бульканье. Он молотит ее по спине…
Павел вскочил и бешено огляделся по сторонам. Он в лобби отеля, на буром кожаном диване. Те же красные обои на стенах, забаррикадированная дверь, за которой уже темно. Он в гребаном Краснополярске и пока жив.
На него встревоженно смотрел Олав.