Предатели

Когда Анфиса засыпает покрепче, перекладываю ее на кровать рядом с собой, накидываю сверху покрывало. Натягиваю джинсы, пятерней кое-как прочесываю волосы и выхожу, прикрыв за собой дверь.

Хорошо, что я все-таки работаю головой. А еще лучше, что последние годы я работал в команде таких же, как и я, умников. И делали мы не приложения для мобильных телефонов, а программы для правительственных и не очень организаций.

Я делаю себе сразу две чашки кофе, заливаю их в термос и усаживаюсь за ноут и первым делом открываю зашифрованный чат, куда пригласил шестерых башковитых и не задающих вопросы товарищей. Они уже в курсе, что требуется сделать, и когда я бегло пробегаю взглядом по переписке, нахожу пару абсолютно рабочих вариантов.

Вношу коррективы, и еще раз озвучиваю цену за молчание и за скорость.

Хотя в среде программеров не принято трепать языком, потому что если ты нормальный чувак и хочешь работать — будешь беречь репутацию. А она часто зависит от твоего умения помалкивать и не сливать инфу конкурентам. Так что, эта шестерка трепать языками не будет.

О том, что сзади меня появляется какое-то движение я понимаю ровно в ту же секунду, что и замечаю очень яркий оранжевый рассвет за окном.

Поворачиваюсь, на рефлексах сразу прикидываю, как защититься и…

Капитошка стоит сзади и, прижимая к груди явно очень тяжелую для ее детских силенок подушку, сонно зевает.

А потом медленно, как разбуженный котенок, топает в мою сторону, влезает на руки, обнимает меня за шею и почти мгновенно засыпает.





Глава 56: Рэйн




Наверное, сейчас об объективности вспоминать уже поздно, но мне кажется, что я знал, чья Алекса дочь, едва взглянув на нее. Потому что на островского она не была похожа абсолютно. Тогда я списал все на попытку просто защитить себя от того факта, что пока я четыре года бредил Анфисой, она преспокойно трахалась с другим мужиком и даже родила от него, хоть это было почти чудо.

Но я же всегда видел, что у Алексы веснушки — как у меня.

Те, что я получил в наследство от матери.

Видел, что волосы у нее, хоть и светлые, как у Анфисы, но с выразительной рыжиной — как у меня.

А еще, когда она посмотрела на меня и взяла за руку, я почувствовал свое, родное.

Мое.

То, что я должен защищать всегда и ото всех, любой ценой.

Я даже пошевелиться боюсь, чтобы не разбудить Единорожку, так мило и смешно она сопит. Я, хоть и рос мелким зверенышем, никогда не обижал тех, кто слабее. И насмотрелся на таких же, как и сам, никому не нужных детей, некоторым из которых было намного меньше лет, чем мне. Нет, их не выгоняли из дома, просто спившимся и сколовшимся родителям стало плевать, где их дети, одеты ли они, накормлены ли и все ли у них хорошо.

Тогда-то я и понял, что быть отцом — это огромная ответственность.

И до последних недель был уверен, что отцом никогда не стану. Не потому что не люблю детей, а потому что до усрачки боюсь не стать достаточно хорошим отцом для своего ребенка.

Может поэтому, когда Алекса ворочается и я хочу убрать упавшие ей на лицо и щекочущие кончик носа волосы, мои пальцы предательски дрожат.

— А я не сплю, — говорит она через пару секунд, и зевает, широко, по детски непосредственно, даже и не думая прикрыть рот рукой. — Доблое утро.

— Привет, Единорожка. — Наверняка сейчас у меня улыбка просто до ушей.

— Есть хочу, — сразу же заявляет она и смешно шмыгает носом.

— Я тоже, — отвечаю заговорщицким шепотом и, взяв ее поудобнее, встаю. До чего же легкая, как будто тряпичная кукла, только размером с трехлетнюю девочку. — Только сначала умывать нос и чистить зубы. Что хочешь на завтрак?

— Булгел, — не с первой попытки, но все-таки говорит она. По слогам, с триумфальным ударением в конце, мол, большая молодец, потому что смогла.

— Мама нам тогда головы поотрывает.

Единорожка согласно кивает.

Сначала приношу в ванну табуретку, потом ставлю на нее Единорожку, чтобы сама достала и до зубной пасты, и до щетки. Сосредоточенно, положенные две минуты, чистим зубы. Потом, даже не договариваясь, выставляем языки и чистим их тоже.

Единорожка смеется, когда случайно надувает из зубной пасты розовый пузырь.

Я хочу, чтобы она знала, что это я — ее отец. Но не знаю, как сказать.

У меня нет слов, которыми я бы смог объяснить маленькому ребенку. Почему все эти годы ее обижал большой здоровый мужик, которого она считала своим папой, а я — ее настоящий отец, жил хер знает где, трахал разных телок, зарабатывал бабло и думал, что когда помру, все мое добро перейдет в какой-то фонд помощи бездомным.

Мы вместе идем на кухню, где Алекса тоже не собирается оставаться в стороне и, подтягивая стул к кухонной стойке, на которой я как раз разложил все необходимые для омлета продукты, садиться рядом.

— Может, горячий шоколад? — предлагаю я, поглядывая в сторону двери, как будто не хочу, чтобы нас подслушали. — Пока мама не видит.


— Да! — пищит мелкая и я журю ее, что партизанкой ей точно не стать.

Я помню, как готовила горячий шоколад моя мама: разогревала молоко, добавляла туда какао и пару ложек растопленной шоколадной плитки. Делаю все в точности, как подсказывает память и даже удивляюсь, что когда Алекса, взяв тяжелую чашку двумя ручонками, делает первый глоток, на ее лице появляется довольная, как у того котенка из рекламы, улыбка.

Достаю телефон и быстро делаю пару снимков.

Показываю один и она хихикает, смешно икая.

— Усы, — смеется и ещё глубже окунает верхнюю губу в чашку. Хвастается полученным результатом, я делаю еще пару фоток и потом она задет вопрос, к которому я оказываюсь вообще не готов: — Ты любись мою маму?

Что ответить ребенку, когда она так предано смотрит тебе в глаза и по-детски наивно дает понять, что поверит всему, что ей скажут?

Я беру Единорожку под подмышки, пересаживаю прямо на стол и сам наклоняюсь перед ней, чтобы смотреть прямо в глаза. Она деловито слизывает с верхней губы остатки шоколадных усов и, крепко зажав чашку в обеих ладошках, терпеливо ждет.

Этот ответ важен не только для нее.

Он основополагающий для меня самого.

Всегда думал, что любовь и все эти высокие чувства их пафосных книг, не свалятся мне на голову просто так, из ниоткуда. В моем воображении все должно было случиться логично и предсказуемо: хорошая девушка, с которой мы будем на одной волне, определенный промежуток времени, который успеем провести вместе, хороший секс. К чувствам должна была провести цепочка событий и закономерности. Как в математике: одно число, помноженное на другое, может дать только третье, даже если двигать их местами сколько угодно раз.

А получилось совсем наоборот: мое заданное число давно было известно, и все это время я просто раскладывал его на составляющие.

Я знал, что люблю Анфису, еще когда увидел ее в день свадьбы, в том красивом белом платье за спиной Островского. Вспомнил, что целовал ее, вспомнил вкус губ, вспомнил ее испуганные, но доверчивые глаза — и поэтому полез к Островскому с кулаками. Хотел, чтобы он меня прикончил. Потому что я хотел владеть его женщиной, но, даже если бы вывернулся кишками наружу — все равно не смог бы ее получить.

Думал, что не смогу.

Поэтому даже не попытался услышать ее, когда вернулся спустя много лет. Как баран уперся, что теперь есть возможность завладеть ею силой — и попер напролом.

И чуть было не сломал.

— Я скажу тебе, только пока это будет наш большой секрет, хорошо? — Понижаю голо до шепота, и в ответ Алекса прижимает к губам палец, обещая хранить тайну. Абсолютно уверен, что разболтает ее Анфисе еще до конца дня. — Я очень люблю твою маму, Единорожка. И очень сильно люблю тебя. Я собираюсь защищать вас от всех драконов и великанов, и больше никто и никогда вас не обидит, потому что вы теперь — у меня за спиной.

Малышке нужна минута, чтобы переварить услышанное и она, забыв про чашку, начинает хлопать в ладоши. Хорошо, что успеваю поймать ее прямо на лету и в шутку грожу ей пальцем.

— И ты больше не разлешишь ему обизать маму? — переспрашивает Алекса, по-детски доверчиво заглядывая мне в лицо.

— Никогда, Единорожка. Ни маму, ни тебя.

— Значит, ты теперь будесь моим папой? — Еще один полный надежды взгляд.

Что-то тихонько лопается внутри меня.

Взрывается полным набором теплых чувств.

Я оставляю чашку, подхватываю Алексу на руки и крепко прижимаю к себе.

Она пахнет моим домом.

Как будто я, наконец, нашел свою тихую гавань.





Глава 57: Рэйн




Жаль, что у меня в запасе нет хотя бы еще пары недель.

Жаль, что все приходится делать максимально быстро и изначально задуманный план становится «легче» на пару пунктов. Один из которых я вычеркнул чуть ли не скрепя сердце.

Но зато, когда все готово и я даю отмашку своим «братьям по оружию», план работает.

Откуда я это знаю?

Достаточно взглянуть на телефон, который разрывается от попыток до меня дозвониться сразу с десяти неизвестных номеров.

Уверен, его головорезы уже голову сломали, почему не получается отследить мою геолокацию, иначе давно были бы здесь. Так работает эта доисторическая система, этот проклятый старый мир, в котором живут старые вонючие зубры типа Островского: они думают, что все до сих пор можно решить грубой силой и баблом.

Промариновав старика до вечера, я все-таки отвечаю на звонок.

Прошло достаточно времени, чтобы он попытался найти проблему, дал команду ее исправить… и сломал зубы.