Предатели

— Я тебя, сученышь, закопаю на хер! — орет он в трубку, и я морщусь от неприятного послевкусия, делая знак официанту, чтобы повторил мне порцию крепкого кофейного коктейля.

Анфиса и Алекса остались в квартире, хоть мне все равно не по себе оставлять их одних. Но наши с Островским разговоры — не для нежных ушей моих женщин. Тем более, что я у меня вряд ли хватило бы сил сдерживаться и фильтровать выражения.

Так что, для своих целей, я на всю ночь снял небольшой кофейный бар и нанял пару человек дополнительной охраны. Я могу справиться с Островским голыми руками, сам и без посторонней помощи. Могу даже вдобавок расколошматить пару его псов, но, объективности ради, справиться с десятком людей со стволами, не под силу никому. Разве что Супермену, но я с детства испытываю отвращение к мужикам в трико.

— Орать прекрати, старый хер, — отвечаю, держа трубку на небольшом расстоянии от уха. Это просто фантазия, но мне кажется, что даже слышу его вонючее дыхание даже через динамик телефона. — Как тебе внезапно стать простым смертным?

— Я тебя на ремни… На мелкие куски…! — Он задыхается, кашляет и на заднем фоне уже стенает какая-то баба. — Лучше верни все обратно, пока я не…

— По телефону мы об этом говорить не будем. — Называю адрес и даю самый минимум времени, чтобы добраться.

Островский ничего не отвечает, видимо думая, что раз просто бросил трубку, то я испугаюсь и побегу копать себе могилу.

Но до встречи с Островским, у меня еще парочка гостей, которых как раз вводит охрана.

Парочка стервятников.

«Любимые», блядь, братик и сестричка.

Никогда не понимал, почему люди, вместо того, чтобы как-то сами продвинуть свою жизнь, посвящают ее лучшие и самые плодотворные годы попытке придумать, как нагнуть старика-отца и высосать из него побольше денег. Ян никогда не был дураком — мне так казалось. Неудачником — да, любителем тормозить при первой же неудаче — тоже да, но, в отличие от Лизы, он хотя бы пытался совершать какие-то телодвижения в сторону личной финансовой независимости. А вот сестра… Вряд ли она вообще хоть когда-нибудь допускала мысль о том, что будет работать и — боже упаси — портить свой идеальный маникюр. Что в общем неудивительно, потому что мать с детсва внушала ей, что она родилась принцессой и «не такой» и мир существует только для того, чтобы быть украшением для таких, как ее маленькая принцесса.

Но, хоть эту парочку рознит почти все, в одном они всегда заодно — в желании прибрать наследство к своим рукам, и ни с кем не делиться. А еще лучше — не делиться и друг с другом тоже. Поэтому у каждого на этот случай тоже есть план. Я бы мог поспорить на приличную сумму, что даже эти планы у них похожи.

— Это он привез меня сюда, — вместо приветствия бросает Лиза, усаживаясь на стул с видом хозяйки жизни, которую привели не в дорогой закрытый бар, а в хлев.

Я игнорю ее фокусы и вполне дружелюбно пожимаю руку Яну. По крайней мере, он не корчит из себя истинного Островского и всегда готов поднасрать папаше хоть как. Вот, например, здороваясь за руку с ребенком, которого Островский называет своим личным «высером».

Пока нам готовят чай, я протягиваю каждому папку с документами.

Каждому — свое.

На каждого — свой набор грехов.

Хорошо быть долбаным хакером. И хорошо иметь в друзьях парочку-другую таких же прибитых любителей вскрывать чужие тайны. Спросите любого хакера, от чего он кайфует больше — ломая сервер и сливая бабло или взламывая типа_неприступную систему за голый спортивный интерес — и девять из десяти выберут второе.

— Откуда это у тебя? — Лиза так сильно морщит нос, что становится похожей на мопса. — Что, блядь, ты себе…

— Помолчи, — тормозит ее Ян.

Он тоже не рад видеть то, что лежит в его личной папке, но по крайней мере ему хватает ума помалкивать и не нагнетать.

— Я знаю, что вы спелись у Островского за спиной, — говорю спокойно и максимально четко. — Я знаю, что вы подсунули ему сестру Анфисы. Знаю… и все остальное.

— Это чушь и бред твоей больной головы, — шипит Лиза и нервно выдирает руку, когда брат снова пытается ее успокоить. — Ты просто… псих. Полный конченый…

— А твое видео с членом во рту завтра станет украшением всего рунета, — перебиваю ее. — И ладно бы это был какой-то другой член, Лиза. Но вот так…

Качаю головой.

— Рот закрыла сейчас! — не выдерживает и рявкает на нее Ян.

Ему хватает ума оценить последствия не только их кривого заговора, но и слитого в сеть тридцатисекундного ролика. Удивительно, как мало стоять тридцать секунд времени до тех пор, пока на них не появляется одна застигнутая врасплох «парочка» с лицами и в пикантной ситуации. Это вам не звезды Голливуда, которые трахают проституток.

Это золотой билет для Малахова.

— Рэйн, нам проблемы не нужны, — миролюбиво поднимает руки Ян. — Сам посуди: Островский напрашивается, чтобы его нагрели. Мы же не хотим чужого, да?

— Угу, — соглашаюсь я. — Но вы, жадные твари, забыли, что за тех, кто слабее, все равно есть кому постоять.

— Да что же в ней такого-то, что вы все ей в ноги падаете! — орет Лиза.

Рывком пытается встать, но охранник реагирует мгновенно — за плечи, грубо, вколачивает ее обратно жопой в стул. И на этот раз Лиза все-таки закрывает рот. Потому что здесь ее вип-статус стоит ровно столько, сколько он стоит в реальном мире — вообще ничего.

Значит, самое время начать серьезный разговор.

— Я не собираюсь с вами торговаться, дорогие родственники, — скалюсь сквозь зубы. — Вы делаете то, что я скажу — и получаете часть папашиного наследства. Или… вдруг, валяете дурака и дергаетесь, и тогда нигде на этом земном шарике не будет уголка, где бы не нашлось желающего в вас плюнуть. Особенно в тебя, маленькая… любимая, сука, папина дочка.





Глава 58: Анфиса





Я, убедившись, что Капитошка в комнате выстраивает очередную башню для принцессы и дракона, делаю погромче телевизор, где как раз передают какие-то горячие новости и портрет Марата висит чуть ли не на весь экран.

До сих пор страшно, когда случайно натыкаюсь на него взглядом.

Даже если это просто фото на экране телевизора.

— Родственники известного мецената и владельца… — Я подаюсь вперед, стараясь не упустить ничего важного. — … В заявлении говорится, что Островский уже давно терроризировал близких своими частыми приступами необоснованной агрессии. Так же, из анонимных источников стало известно, что эта трагедия — далеко не первая, которую Островский…

Трагедия?

Мой телефон, словно читая мысли, взрывается громким звонком.

— Анфиса?! — У матери истерика, она так кричит, что мне кажется, телефон вот-вот сам выключится, чтобы не терпеть такого издевательства над динамиком. — Анфиса, это… правда? Это… Светлана?!

Я знаю, что Светлана во что-то вляпалась.

Только из-за нее мать всегда так сходила с ума. Когда Марат избивал меня, когда я месяцы проводила в больнице по фальшивым документам, чтобы никто ничего не узнал, она даже ни разу не приехала проведать и узнать, буду ли я вообще жить. Все, что ее интересовало — смогу ли я и дальше быть ее выгодной инвестицией.

Но Светлана — это же не ненужная младшая дочь.

Светлане простилось все.

Даже то, что она, вернувшись в Россию после четырех лет полного молчания, даже не сказала об этом матери.

— Доброе утро, мам, — здороваюсь я, делая звук телевизора тише, но стараясь не упускать из виду новость о том, как олигарх Островский жестоко избил свою любовницу и родную сестру своей жены — Светлану Некрасову.

— Ты… знала?!

— Знала о чем? О том, что Светлана собирается стать новой женой моего мужа? Или о том, что она приехала еще две недели назад и… не прискакала в твои любящие объятия?

Мать громко всхлипывает в трубку.

Я слышу скулеж, как обычно воет раненая сука, когда у нее отбирают единственного щенка.

Мне нужно ликовать и радоваться.

Нужно пригубить эту минуту триумфа, как дорогое выдержанное много лет вино.

Но мне просто очень жаль ту женщину, которая так горько рыдает на другом конце связи.

Потому что я теперь знаю, что ни одна мать не должна пережить разлуку со своим ребенком.

— Я попробую узнать, что с ней, — говорю, превозмогая неприятное послевкусие собственной слабости. Наверное, мать была права, и я действительно какой-то другой породы. — Не нервничай, у тебя возраст неподходящий.

— Пожалуйста, Анфиса, — рыдает она, — я тебя умоляю…

— Я позвоню, мам.

Когда из ванной выходит мокрый Рэйн и бросает взгляд на экран телевизора, по его лицу понятно, что произошедшее не стало для него новостью.

— К твоей сестре я не имею вообще никакого отношения, Анфиса, — говорит он, мягко привлекая меня к себе, но во взгляде тот самый, уже знакомый мне голубой лед. — И вообще — не забивай голову. Ты со мной, Красотка. А Островского я просто задавлю. Ты со мной?

Он испытывающе всматривается в мое лицо.

Ждет ответную реакцию.

— Всегда с тобой, мой Рыжий Дьявол, — улыбаюсь так счастливо, как никогда, — и всегда на твоей стороне. Даже против всего мира.

Рэйн, — протягиваю ему свежезаваренный кофе, — она все равно моя сестра. Мать волнуется. Я могу… хотя бы поехать к ней?

Он несколько секунд смотрит на меня, потом берет телефон и делает пару звонков. Говорит о Светлане, пытается узнать, в какой она больнице. Понятия не имею, кто тот шпион, который снабжает моего Дьявола информацией, но Рэйн, кажется, в курсе всего происходящего. Намного больше, чем все СМИ вместе взятые.

Через минуту называет больницу, снова делает глоток кофе и говорит:

— Можешь к ней поехать, Красотка. Островский сегодня в изоляторе и вряд ли выйдет до вечера. Но все равно ты теперь везде ходишь с охраной, и не пренебрегай этим. А я пока… — потягивается, довольно улыбаясь, — свожу Единорожку на качели-карусели.

Мы еще не говорили о том, как скажем Алексе о том, кто ее настоящий отец.

Думала, не смогу подобрать нужных слов, чтобы объяснить моей не по годам рано повзрослевшей дочери, что в жизни иногда случается… очень странное. Как вообще сказать ребенку, что человек, которого она привыкла считать отцом, на самом деле — посторонний ей мужчина? Но когда увидела, как они с Рэйном вместе играют, и она что-то по секрету шепчет ему на ухо — стало немного спокойнее.

Может быть, это зов крови, а, может, мне хочется так думать, чтобы успокоить совесть, но Александра и без наших с Рэйном объяснений что-то чувствует и что-то понимает. Не зря же просила его — тогда еще совсем незнакомого человека — вступиться за нас.