Предатели

Ее глаза превращаются в туман из желания и похоти, и а из горла тянется долгий животный стон.

Но ей все равно мало. Берет мою руку, смело и открыто, не стесняясь своих желаний, толкает ее вниз по своему животу, откидываясь назад, мне на плечо. Широко разводит ноги.

Я знаю, что ей нужно, но на мгновение крепко торможу, потому что ее бедра вертятся на моей вставшем и болезненно сдавленном джинсами члене. Еще десяток па такой ламбады — и я не выдержу, обкончаюсь к хренам собачьим, словно мальчик с поллюциями.

Приходится дернуть ее на себя, пригвоздить задницу к своему стояку, и забрать инициативу, накрывая промежность ладонью.

Горячая.

Анфиса мотает головой, сперва сводит ноги, но я жестко развожу их в стороны, фиксируя своим коленом и рукой.

— Рэйн… — Дышит мне в ухо. — Мне… нужно.

Я прикусываю ее плечо, затыкаю себе рот, чтобы не высказаться. Как нужно мне — приличными словами не сказать. Зато это теперь видно на ее коже: отчетливый красный след укуса, прямо в россыпи ее веснушек.

Хоть сейчас в омут вместе с ней, и пусть весь встанет на паузу и ждет, пока нам хватит.

— Рэйн, — голодной вибрацией горла, очередным призывом поторопиться.

Запускаю пальцы ей в трусики. Сразу в горячую густую влагу.

Окунаюсь в нее, размазываю по пальцам. Нырыю между складками, надавливаю на клитор. Анфиса с трудом проглатывает слишком громкий стон.

Я ругаюсь, и снова помечаю ее своими зубами.

Она пахнет моей женщиной. И это обладание рвет на куски. Я как будто завладел неприступным королевством, но чувствую триумф только когда неприступная королева обращает на меня свой взгляд.

Я за секунду перекладываю Анфису на пол, сажусь между ее разведенными коленями и с силой тяну на себя. Забрасываю ноги себе на бедра, разрываю трусики по шву и чуть не кончаю, когда вижу ее перед собой — раскрытую, текущую.

— Держи меня ногами, — командую ей.

Она, как прилежная девочка, тут же исполняет, скрещивая пятки у меня за спиной.

Разрываю последнее, что есть на ней из одежды, и грудь Анфисы моментально твердеет, покрывается россыпью мурашек.

Я провожу пальцами по соскам, сжимаю нарочно сильно, заставляя Анфису прогнуться в спине, сделать «мостик». Надавливаю ей на живот, фиксируя спину на полу. Хочу любоваться ей, даже если это будет стоить Красотке терпения и болезненной судороги.

Второй рукой снова глазу между ног, набираю влагу, растираю между двумя пальцами и медленно вставляю их в нее. Анфиса мотает головой, просит:

— Сильнее… Вот так… да да…

Она узкая, раскаленная, гладкая.

Плотно сжимает мои пальцы почти до боли.

Роняет ладонь на лицо, как будто хочет стыдливо прикрыть страсть.

Ее соски уже цвета темного шоколада, и я вспоминаю, сколько ночей провел с членом в руке, представляя, как буду кусать их, сосать и лизать.

Вынимаю — и снова вставляю в нее пальцы. Жестко, до самой ладони. Потираю твердый бугорок клитора и хрипло смеюсь, когда Анфиса начинает колотить мою спину пятками.

Хрипло стонет, закусывает ребро ладони и снова стонет. Уже сама потирается клитором об мою ладонь, и кожа горит в том месте, где я весь покрыт ее желанием.

Выносит мне мозг тем, как выглядит в эту минуту — идеальной праведной и моей личной распутницей.

И пошло оно все, пока мы вместе и есть друг у друга.





Глава 55: Рэйн




Я знаю, что нам нужно ускориться, но не могу отказать себе в удовольствии смотреть, как Анфиса сама трахает мои пальцы, наращивая темп и уже совсем ничего не стесняясь. Только изо всех сил, с каким-то остервенеем, вгрызается себе в ладонь, чтобы не дать крику ни единого шанса.

Хороши мы будем родители, если Алекса встанет посреди ночи и застанет нас в таком виде.

Хотя, разве мы думали об этом в прошлый раз?

И все же, приходиться отвести ее руку от лица, на минуту прижать палец к распахнутым припухшим губам и настойчиво протолкнуть его внутрь ее рта.


Анфиса мгновенно обхватывает его губами, сосет, глядя мне в глаза.

Сжимает зубы вокруг фаланги.

Кажется, что даже с моим членом во рту она все равно не выглядела бы так же охеренно сексуально. Мне уже настолько тесно в штанах, что хочется выть.

И Анфиса, угадав что-то в моих глазах, сама тянется, чтобы расстегнуть молнию на моих джинсах и нервно, дрожащими пальцами, стащить их вниз по бедрам.

Между нашими взглядами воздух настолько раскаленный, что можно без единого движения поджигать спички.

Я ставь ладони по обе стороны ее лица и мой тяжелый влажный от смазки член ударяется ей в живот. Анфиса негромко всхлипывает, потому что в такой позе ее ноги оказываются чуть ли не у меня на плечах.

— Я буду очень глубоко в тебе, Красотка, — предвкушая крышесносное удовольствие, предупреждаю и, одновременно, обещаю. — Завтра ты ходить не сможешь, веришь?

Вместо ответа Анфиса берет мой член в ладонь, подмахивает бедрами, пытаясь вставить его в себя.

Во мне нет сил на осторожность.

И терпение на нуле.

Особенно когда головка упирается в ее горючую промежность, и мое тело, поддавшись инстинктам, само толкается навстречу.

В этот раз она особенно сильно сжимает меня. Может быть, дело в позе, но мой член словно сжало шелковыми тисками.

— Блядь, Монашка, смерти моей хочешь?

Мотаю головой, как получивший трепку волк, но с каждым очередным толчком меня все сильнее скручивает от острой приятной боли.

Просто охуенно.

Следующее движение уже совсем без тормозов: резко и глубоко, кажется, чуть ли не до самого пупка. Анфиса охает, глубоко втягивает живот. Пытается отдышаться, но когда я пытаюсь выйти, хватает меня за плечи, чуть не рвет кожу ногтями.

Взгляд у нее как у ведьмы на костре, которая в насмешку толпе смеется во все горло.

Это я тут осторожничаю, а она отрывается на всю катушку и подмахивает бедрами.

Ее стоны все громче.

Мои собственные ей в унисон — рваные, жадные.

В одно движение полностью закидываю ее ноги себе на плечи, и под острым углом — обратно в нее, часто и быстро, как механический станок.

Мышцы дрожат от напряжения, тяжелые от спермы яйца ударятся о ее промежность. Есть в этом что-то настолько пошлое, что мне окончательно сносит остатки крыши.

Моя Красотка совсем как девчонка, как крепко сжатый клак — в ней тесно до боли, и приятно до разноцветных брызг перед глазами.

И где-то здесь мы оба окончательно теряем себя-прошлых, сбрасывает все предрассудки.

Она больше не жена Островского, я больше не дурной пацан с проблемами.

Мы — что-то новое, целое и одно на двоих.

— Сейчас, Рэйн… — умоляет Анфиса, когда я вгоняю в нее так сильно и часто, что у самого ломит где-то в области копчика. — Умоляю, сейчас… сейчас….

Я абсолютно на хрен полностью и безвозвратно в ней теряюсь, когда каждую мышцу в теле сводит охуенно приятной судорогой удовольствия.

Анфиса сжимает меня, как будто хочет забрать все до капли.

Принимает все, чем я безжалостно ее накачиваю.

И потом, через несколько минут, когда мы кое-как восстанавливаем дыхание, шепотом и с прежним стеснением, шепчет:

— Кажется, я и правда не смогу сидеть…

Я обнимаю ее, тяну на себя и как-то не очень мужественно, но очень довольно стону, когда Анфиса растягивается на мне, словно довольная кошка.

— Не отказался бы еще от парочки рук, чтобы обнять тебя всю сразу, — говорю полную романтической хрени ерунду, но и в мыслях нет комплектовать из-за этого или думать, что теперь мои яйца стали мягче. В конце концов, все самые романтические песни и сонеты о любви придумали именно мужики. — Эй, ты спать собралась?

Легонько трясу ее за плечо, но Анфиса и правда уже еле слышно мурлычет, засыпая у меня на плече.

Осторожно, чтобы не щекотать, глажу ее пальцами вдоль позвоночника, прислушиваясь к ее размеренному дыханию и легкому посапыванию. Улыбаюсь как баран.

Жаль, что сам не могу позволить себе тратить время на сон.

Потому что есть еще одно дело, которое нельзя откладывать на потом, и с которым я обязан разобраться в ближайшие дни.