Поворот ключа

В восемнадцать я ушла из дома, не имея за душой ничего, кроме неплохого аттестата, и устроилась помощницей по хозяйству в Клапхэме. К тому времени я считалась уже достаточно взрослой, чтобы приходить домой когда вздумается, и мама больше не ждала моего возвращения с упреком в глазах, а мне, если честно, этого очень не хватало.

Наверное, с Рианнон происходит то же самое.

Я шагнула вперед и сказала, стараясь избегать сочувственной интонации:

— Послушай, с тех пор, как ушла Холли…

— Не смей произносить здесь это имя! — огрызнулась Рианнон и отступила, чуть не споткнувшись на высоких каблуках, и я вдруг увидела маленькую, неуверенную в себе девочку в слишком взрослой одежде, которую она не умеет носить.

В первую секунду я приняла ее болезненно искривившиеся губы за гримасу гнева, но тут же поняла, что она просто пытается сдержать слезы.

— Не смей говорить в нашем доме об этой ведьме с похотливой физиономией!

— О Холли? — опешила я.

Раньше мне казалось, что ярость Рианнон носит обобщенный характер и направлена против всего мира, но ее голос дрожал от острой, личной ненависти к конкретному человеку.

— Что случилось? — спросила я. — Это из-за того, что она вас бросила?

— Бросила? — презрительно хохотнула Рианнон. — Черт, конечно нет.

— А в чем же дело?

— В чем деело-о? — передразнила она мой южно-лондонский акцент. — Если тебе интересно, она украла моего долбаного отца.

— Что?

— Да, нашего милого папочку. Трахала его больше двух лет и обвела вокруг своего маленького пальчика Мэдди с Элли, которые покрывали их, обманывая маму. А знаешь, что хуже всего? Я ничего не знала, пока мне не раскрыла глаза подружка, оставшаяся с ночевкой. Я сначала не поверила, да скоро убедилась, что она права. Ты заметила, что в папином кабинете нет камер? — Она отрывисто рассмеялась. — Забавно. Он вправе шпионить за всеми, а его личная жизнь неприкосновенна. Я спрятала у него под столом радионяню. И все слышала. Он уверял Холли, что любит ее, что бросит маму, надо только немножко подождать, и они вместе чудесно устроятся в Лондоне.

Черт! Я не верила своим ушам. Мне хотелось обнять ее, сказать, что все будет хорошо, что она ни в чем не виновата, но меня точно парализовало.

— Ее я тоже слышала. Она просила, умоляла, что больше не может ждать, что хочет быть с ним, и всякие мерзости… — Рианнон задохнулась от отвращения, однако овладела собой, и на ее лице появилась горестная маска, слишком взрослая для четырнадцатилетней девочки. — Я подставила гадину.

— Что… ты… — Я не смогла договорить: язык присох к горлу.

Рианнон криво улыбнулась, едва сдерживая слезы.

— Я специально выводила ее из себя на камеру, пока она меня не ударила.

Господи! Так вот с кого брала пример Мэдди!

— И велела ей проваливать, а не то выложу видео на ютьюб и позабочусь, чтобы она до конца жизни не нашла работы в этой стране, и с тех пор… с тех пор…

Продолжение не требовалось. Что было дальше, я знала.

— Послушай, Рианнон… — Я шагнула к ней, протягивая руку, словно пытаясь приручить дикое животное. Мой голос дрожал. — Клянусь тебе, что никогда, ни за что на свете не стану заниматься сексом с твоим отцом.

По лицу девочки катились злые слезы.

— Не станешь? Все так думают, когда приходят. Только он действует осторожно, исподтишка, они боятся потерять работу, а у него есть деньги, и он умеет быть обаятельным.

Я ожесточенно замотала головой:

— Нет, нет и нет. Видишь ли, я не могу объяснить почему, но это совершенно исключено.

— Я тебе не верю, — прорыдала Рианнон. — Он занимался этим и раньше. До Холли. И в тот раз действительно ушел. У него была другая семья. Другой ребенок. Я с-слышала их разговор… с м-мамой. Он их бросил. Вот он какой. Если бы я его не остановила…

Не закончив, она разрыдалась. Осознав ужасную правду, я обняла девочку за плечи, пытаясь успокоить и ее, и себя, мысленно передать то, что не могла высказать словами.

— Обещаю тебе, Рианнон. Я готова поклясться своей жизнью, что никогда, ни за что в жизни не буду спать с твоим отцом.

Я никогда не буду спать с твоим отцом, потому что… Как бы я хотела ей рассказать, мистер Рэксем! Но не могла. Я все еще надеялась объяснить Сандре, почему ее обманула, и не могла сказать правду Рианнон, прежде чем признаюсь ее матери, что я не Роуэн. Если Сандра поймет, что побудило меня прийти в ее дом под чужим именем, это спасет меня пусть не от увольнения, то хотя бы от суда.

Я могу не продолжать, ведь так, мистер Рэксем? Вы наверняка знаете. Должны знать, если читаете газеты. Полиция ведь знает. Они сообразили, что к чему.

Я не могла лечь в постель с Биллом Элинкортом, потому что он — мой отец.



Я говорила, мистер Рэксем, что не искала работу, когда наткнулась на объявление? Я занималась совсем другим — тем же, что делала много раз раньше. Я пыталась найти отца. Я с детства знала его имя, а однажды — мне было тогда лет пятнадцать — даже нашла адрес. Он жил в шикарном особняке в Крауч-Энд с электрическими воротами и блестящим «БМВ» во дворе. Я съездила туда — под предлогом прогулки по магазинам на Оксфорд-стрит с подругой. До сих пор помню вкус во рту, и свои дрожащие руки, когда я показывала водителю проездной, и каждый шаг от автобусной остановки до дома. Я долго стояла перед воротами, охваченная страхом и злостью, но так и не решилась нажать кнопку звонка и оказаться лицом к лицу с человеком, которого не видела ни разу в жизни.

Он бросил мою мать на девятом месяце беременности, и в моем свидетельстве о рождении его имя не значилось.


Мать взяла себя в руки и устроилась на работу в страховую компанию. Там встретила мужчину, за которого в конце концов вышла замуж. Подходящего ей во всех отношениях.

Мне было шесть лет, когда мы переехали в его скромненький аккуратненький домик. То был именно их дом, я никогда не считала его своим. С первого дня, когда я вошла в комнатушку над лестницей, сопровождаемая наставлением не царапать плинтусы чемоданом, и до последнего, когда я собрала другой чемодан, побольше, и уехала — через долгих двенадцать лет.

То был их дом, а я им все только портила, ежедневно, ежеминутно напоминая о мамином прошлом. О мужчине, который ее бросил. Каждое утро за завтраком я смотрела на мать поверх тарелки с хлопьями его глазами. И волосы я унаследовала от него — темные и жесткие, а не тонкие и пушистые, как у мамы.

Это все, что мне от него досталось. Да еще кулон, присланный на мой первый день рождения — с буквой моего имени: Р. Несмотря на то что мама называла украшение дешевой безвкусной побрякушкой, я надевала его при любой возможности. По выходным и каждый день на каникулах, а после школы, когда пошла работать, носила уже постоянно: теплый кусочек металла, спрятанный в ложбинке на груди.

Звонок застал меня на работе — я тогда устроилась няней в Хайгейте. Мать сообщила, что они с отчимом продают коттедж и переезжают в Испанию. Так вот просто. Хотя я не особенно любила тот дом — никогда не была там счастлива, — другого у меня просто не было.

— Разумеется, ты в любой момент можешь приехать в гости, — неестественно бодрым голосом сказала она.

Именно это вывело меня из себя. «Ты можешь приехать в гости». Так говорят дальним родственникам, которых не особенно любят, надеясь, что они не воспользуются предложением.

Я ее послала. Не могу сказать, что этим горжусь. Сказала, что ненавижу ее, что после ее «воспитания» четыре года ходила к психологу, что знать ее не хочу.

Разумеется, я кривила душой. Даже сейчас, здесь, в Чарнворте, я внесла ее в список людей, которые могут мне звонить. А она ни разу не позвонила.

Через два дня после того разговора я вновь поехала в Крауч-Энд. Мне было двадцать два. В тот раз я уже не злилась, только грустила. Я потеряла единственного родного человека и нуждалась хоть в какой-то замене.

Накануне вечером я репетировала будущий разговор перед зеркалом в спальне. «Здравствуйте, Билл». Очищенное перед сном от косметики лицо выглядело моложе и уязвимее, и я говорила неестественно тонким голосом, словно подсознательно хотела вызвать у него жалость. «Здравствуйте, Билл. Вы меня не знаете. Я Рейчел, дочь Кэтрин».

Я с бьющимся сердцем подошла к калитке и нажала кнопку звонка, ожидая, что она откроется или со мной заговорят через домофон. Никто не откликнулся. Я поставила палец на кнопку и держала целую вечность. Наконец отворилась дверь, и на галечную дорожку вышла маленькая женщина в комбинезоне, с тряпкой в руке.

— Здравствуйте. Чем могу помочь?

На вид ей было лет сорок, а может, и пятьдесят, и говорила она с заметным восточноевропейским акцентом, польским или русским.

— Э-э… здравствуйте. — Мое сердце стучало так быстро, что я боялась потерять сознание. — Мне нужен… мистер Элинкорт. Билл Элинкорт. Он дома?

— Его здесь нет.

— А когда он вернется?

— Его нет. Новая семья.

— Ч-что вы имеете в виду?

— Он и его жена уехать в прошлый год. Другая страна. Шотландия. Теперь тут новая семья. Мистер и миссис Картрайт.

Она меня убила.

— А вы… знаете его адрес? — срывающимся от волнения голосом спросила я.

Женщина сочувственно покачала головой.

— Извините, у меня нет адрес, я просто убираю.

— А вы… — тяжело сглотнула я, — вы говорили, что он уехал вместе с женой… Случайно, не помните, как ее зовут?

Не знаю, зачем я спросила. Может, просто поняла, что потеряла след, и хваталась за соломинку.

Уборщица окинула меня печальным взглядом. Интересно, за кого она меня приняла? За брошенную любовницу? Бывшую прислугу? А может, догадалась?

— Ее звать Сандра, — тихонько сказала наконец женщина. — Мне надо идти.

Она развернулась и поспешила в дом. Всю дорогу до Хайгейта я шла пешком, чтобы не тратиться на автобус. Мои туфли просили каши, да еще начал моросить дождь, и я поняла, что возможность упущена.

После той поездки я не предпринимала серьезных попыток разыскать отца. Прошло несколько лет, и однажды, набрав от нечего делать в строке поиска его имя, я наткнулась на объявление. Все сходилось: дом в Шотландии, жена по имени Сандра. И дети.

Я не смогла удержаться от искушения. Судьба вновь давала мне шанс. Я не надеялась, что он станет мне отцом — прошло столько лет. Просто вдруг захотелось… узнать его, увидеть. Разумеется, я не могла поехать в Шотландию под своим именем, не признаваясь, кто я, питая несбыточные надежды и рискуя быть отвергнутой. Я сомневалась, что Билл, даже спустя все эти годы, мог забыть имя своей первой дочери. Да и фамилия Герхарт, достаточно редкая, могла заставить его задуматься и вспомнить мать своего ребенка.

Но мне и не надо было ехать туда под своим именем. У меня имелось другое, во всех отношениях более подходящее имя, которое приведет меня к отцу, не вызвав ненужных ассоциаций. Я взяла документы, беззаботно оставленные Роуэн в ящике комода, они все равно пропадали без дела, так похожие на мои, что это не казалось обманом. И откликнулась на объявление.

Я не рассчитывала, что получу работу. Скорее даже не хотела, чтобы меня взяли. Просто интересно было встретиться с человеком, который бросил меня столько лет назад. Но, увидев Хетербро, мистер Рэксем, я поняла, что не удовлетворюсь одной поездкой. Мне вдруг захотелось стать частью этой жизни: погружаться в мягкость пуховых перин, утопать в бархатных креслах, нежиться в роскошном душе — в общем, войти в семью. И до смерти захотелось его увидеть.

Когда Билл не появился на собеседовании, мне стало ясно, что единственная возможность с ним познакомиться — получить работу. Удалось… И в первый же вечер я узнала, что он за человек… Господи! Он оказался олицетворением всего этого ужаса, мистер Рэксем. Все взаимосвязано. Невиданная роскошь викторианского дома — и злобная отрава, сочащаяся из-под глянцевой оболочки. Добротная старинная дверь встроенного шкафа с отполированной медной накладкой — и холодный запах тления, вырывающийся из замочной скважины.

В этом доме было что-то нездоровое, мистер Рэксем. Не знаю, принес ли Билл эту болезнь с собой или, напротив, заразился и стал человеком, которого я встретила в тот первый вечер, — безжалостным хищником, подстерегающим невинных жертв.

Знаю только, что у них есть что-то общее, и если сцарапать ногтем обои с павлинами или отбить кусочек гранитной плитки, оттуда поползет такая же омерзительная чернота, как из-под кожи Билла Элинкорта.

«Не ищи его, — сказала мне о нем мать. — Не надо искать его, Рейчел. Ничего хорошего из этого не выйдет».

Она была права. Господи, как же она была права! Почему я ее не послушала?