Поверхностное натяжение

– Есть небольшая колония людей, живущих в южных полярных горах, – ответил Квант, и в голосе его прозвучала ненависть. – Они выжили после окончания эпохи Третьего Возрождения, и их задачей было поддержание локальной и высокоэнергетичной экономики, предназначенной для питания, обслуживания и охраны компьютера, разработанного для обслуживания моих функций. Люди, живущие с ними по соседству, называют их дьяволами, поскольку те яростно охраняют свои земли от проникновения извне – как их и учили. Но, как я тебе и сказал, доступа к этому компьютеру у меня больше нет. То ли потому, что люди, живущие на Краю Света, дегенерировали и позволили компьютеру выйти из строя, то ли намеренно лишили меня связи с ним… Не знаю, и не могу сказать.

Так, значит, люди, живущие в джунглях, и этот разрушающийся музей – это не все человечество! И это совсем не конец истории?

– Так почему же ты не узнал? – потребовал ответа Мартелс.

– А как, по-твоему, я могу это сделать?

– Ты можешь войти в мозг очередного посетителя, заставить его отправиться на Край Света, и там все осмотреть!

– Во-первых, этот маршрут лежит через страну Птиц. Во-вторых, я не могу на время путешествия оставить свой мозг молчащим. К моменту, когда я вернусь, местные племена забудут ко мне дорогу.

– Ерунда! – возразил Мартелс, намеренно придав своим словам издевательские интонации. – Потеря связи с компьютером, как ты мне не раз говорил, резко снижает твои возможности. Поэтому вернуть эту связь – самое главное! Если, конечно, это еще возможно. А, если возможно, ты просто обязан сделать это. Если же этого не сделать, какой смысл в твоем гипнотизме, в твоем интеллекте? Наверное, ты даже насекомое не сможешь сдвинуть с его пути, не то что управлять человеком!

Что удивительно, Квант из себя не вышел – к немалому разочарованию Мартелса.

– В общем, ты прав, – произнес Квант, и это было еще удивительнее, – если подо «мной» ты понимаешь это хрупкое джугамагнитное поле, которое является моей личностью, моей психикой, моим «эго» и так далее – называй, как хочешь. Если бы это было не так, мы имели бы немало случаев, когда только что умершие души захватывали бы новые живые тела. На самом деле, у нас есть лишь разрозненные, неподтвержденные слухи о подобных вещах. Все дело в том, что определяющую роль здесь играет сам мозг как орган и, что важнее всего – вот этот самый мозг. Чтобы произошел захват, необходимо непосредственное участие как физической субстанции, так и источника энергии.

Квант помедлил мгновение, и продолжил:

– Как я и обещал, я покажу, как все это работает, когда откроется следующая возможность. Не для того, конечно, чтобы развеять твои сомнения, а для того, чтобы ты больше не вмешивался в то, чего не понимаешь, своими нелепыми действиями. Правда, я не собираюсь показывать тебе, как их использовать. А пока – тишина!

И тишина наступила. Но Квант уже наговорил достаточно много, и Мартелс был ему за это благодарен. Может быть, Квант, как и он, чувствовал время от времени тяжесть одиночества или скуки, а поэтому рад был поболтать. А, может быть, все это имело и иные причины: не сдерживаемый необходимостью дышать, Квант мог, нисколько не затрудняясь, строить бесконечные предложения, которые незаметно для него самого превращались в речи.

Перед Мартелсом же теперь стояла новая задача – каким-то образом добраться до Края Света. Ведь даже немногочисленные представители культуры Третьего Возрождения, но располагающие технологиями и энергией, помогли бы ему гораздо лучше, чем все многочисленное население Земли эпохи Четвертого Возрождения.

Последнее замечание Кванта нужно было понимать так: он догадался, что Мартелс сформулировал программу действий. Во всяком случае, это следовало допустить – уж лучше готовиться к худшему! Конечно, Квант не захочет учить Мартелса навыкам гипноза и психопроективного воздействия на расстоянии – просто для того, чтобы помешать тому возбуждать местное население перспективами войны против Птиц. Но Мартелс своими неосторожными действиями уже дал Кванту понять в самой простой и доступной форме, что на его месте попытался бы добраться до Края Света, и Квант, конечно же, воспринял это известие как предупреждение – так бы поступил и интеллект менее сильный, чем тот, что принадлежал ему.

Прошедший школу службы Верховным Автархом, он, конечно же, гораздо лучше Мартелса знал, чем грозит недооценка противника. Ведь даже во времена Мартелса было хорошо известно (это была одна из базовых аксиом теории игр), что вероятный следующий ход противника будет, скорее всего, его лучшим ходом.

Против всего этого у Мартелса не было практически никакого оружия, кроме разве что способности скрывать от соседа по мозгу свои мысли, маскировать планы, перетасовывать карты, заново обдумывая свою тактику, разрабатывать альтернативные схемы и надеяться на поступление новых данных.

В свете сказанного, например, совсем иной значимостью оказались наделены те музейные экспонаты, что располагались в поле его зрения. Неожиданно Мартелсу показалось важным оценить их размер и форму, понять, сами ли они откуда-то свалились или же были так установлены, разрушены они или сохранили целостность. Важным оказалось даже расстояние, которое отделяло один экспонат от другого. Те экспонаты, что находились за пределами его поля обзора, не имели значения – за исключением самых больших, что отделяли их с Квантом мозговой ящик от входа, и эти, пользуясь только памятью, он аккуратно расставил на мысленно нарисованной карте зала.

Оставалось ждать следующего посетителя, но на этот раз Мартелса не очень волновали сроки. Чем дольше придется ждать, тем больше у него будет времени, чтобы просчитать свои возможные ошибки и решить, как можно справиться с их последствиями, какие альтернативные варианты у него могут появиться на всем протяжении реализации плана, а также что ему делать в первую очередь, если его программа будет успешно реализована, причем – с первого раза. Стратегическое и тактическое планирование для Мартелса никогда не были предметом особого интереса, но если и был ему присущ – пусть и в латентном виде – талант к генерализации, то теперь у него было время для его развития, причем – с приличной скоростью.

Так уж получилось, что следующий посетитель явился лишь через шесть месяцев, хотя Мартелс и был не вполне уверен в аккуратности своего ментального календаря – вечное лето и отсутствие времен года не позволяли вести точный счет дням, каждый из которых был как две капли воды похож на все прочие. Осложнялось его положение и тем, что Мартелс уже достиг той точки, где исчерпал все альтернативы и варианты уточнений и начал подозревать, что его план из программы реальных действий превращается в сон наяву, где желания исполняются, причем как бы в реальности. Квант же был постоянно начеку, что Мартелса нисколько не удивляло.

Пошли обычные приветствия и ритуальные фразы. Затем, когда посетитель появился в поле обзора и представился как Тлам из племени Ястребиной Норы, глаза его вдруг остекленели, сам он замер, безмолвный, а Мартелс почувствовал необычайную легкость – никто не давил на него, не стеснял, словно Квант покинул тесное жилище своего мозга, и теперь Мартелс вполне мог развернуться посвободнее. Мартелс попытался говорить, и обнаружил, что говорит.

– Квант, это твои дела? – спросил он.

– Да, – ответил темнокожий посетитель голосом, в котором его собственные интонации причудливым образом сочетались с интонациями Кванта. Самое странное состояло в том, что теперь Мартелс слышал голос Кванта без обычных искажений, вызванных работой усилителя.

– Смотри дальше, – произнес Квант.

Посетитель отвернулся и принялся бесцельно бродить между экспонатами музея, время от времени с самым нелепым видом жестикулируя то у одного, то у другого. Мартелс заметил, что он может взглядом следить за передвижениями посетителя. Наконец он спросил:

– Он осознает, что с ним происходит?

– Нет, – ответил Квант голосом темнокожего, делая одновременно странно торжественный пируэт. – Я мог бы позволить ему это, но тогда он забеспокоится. Когда я закончу, то верну его в то же положение, из которого мы начали, и он ничего не почувствует. Даже не поймет, сколько прошло времени.

– Как я понял, это не столько гипноз, сколько психопроективное воздействие, верно? Ты спроецировал свою идентичность на его мозг?

– Абсолютно точно. Хотя не торопись с выводами. Ты в любом случае неспособен к подобным действиям, но если ты попытаешься хоть каким-то образом воспользоваться преимуществами своего теперешнего положения, я вернусь в свой мозг и, конечно, постараюсь, чтобы твоя жизнь была омрачена так, как тебе и не снилось.

Мартелс сомневался, что Квант способен сделать жизнь его более мрачной, чем та, что он пережил во время своего детства, проведенного в Донкастере, но теперь его более занимало другое: в словах Кванта было некое внутреннее противоречие – между тем, что он утверждал, и теми угрозами, которыми он пытался запугать Мартелса. Тем не менее высказываться по этому поводу он не стал.

Тем временем, двигаясь по музею, темнокожий оставил на его пыльном полу много больше следов, чем целые поколения посетителей, бывших здесь до него. Теперь Мартелс пытался соотнести их размеры с ростом темнокожего и шириной его шага – для того, чтобы дополнить свою ментальную карту музея. Вряд ли Квант осознает, как много важной новой информации он предоставил Мартелсу своими, как он полагал, ни к чему не ведущими экспериментами.

– Ну что ж, – сказал Мартелс, – все это не слишком отличается от эффектов гипноза, хорошо известных и в мое время – с тем лишь исключением, что тогда не было этих подготовительных процедур. Я мог бы подумать, что ты по-прежнему находишься на своем месте, так сказать, а «проекция» состоит в том, что ты наводишь некие микроволны своего мозга на мозг этого парня, и таким образом подчиняешь его себе.

– Это возможный способ, – отозвался Квант голосом темнокожего. – Но он слишком примитивен, а к тому же и небезопасен. Сейчас я покажу тебе разницу.

Квант привел посетителя в то же самое положение, из которого начал свой опыт. Не было видно никаких предварительных приготовлений, но Мартелс вдруг обнаружил, что смотрит на ящик, где располагался мозг Кванта, со стороны. Как он и подозревал, ящик был прозрачен, а находящийся внутри мозг размерами был примерно равен мозгу дельфина. Но Мартелс уже много месяцев готовил себя к тому, чтобы не тратить слишком много времени на изучение внешнего вида этого устройства – каким бы оно ни оказалось.

Главное, это показать, что ты ошеломлен. Поэтому лучше стоять, не двигаясь, словно тебя поразил ступор. Но, имитируя шок, Мартелс своими новыми глазами поискал трубу, соединяющую ящик с насосом, осуществляющим кровоснабжение. Вот она. Одна труба, но в надежной оплетке. Так он и думал.

Отпрыгнув на шаг назад и на три вправо, Мартелс схватил с пола похожий на дубинку металлический предмет, который давно присмотрел, и бросился к тому месту, где труба соединялась с ящиком.

Вряд ли Квант предполагал, что столкнется со столь проворным противником, наделенным мышцами, способными нести его на огромной скорости сквозь джунгли, а также с охотничьими навыками и мгновенными рефлексами. Тяжелая металлическая штуковина, с силой брошенная темнокожим охотником, не повредила ящика, но при ударе Мартелс услышал крик боли.

Два прыжка к выходу, еще один, более тяжелый предмет, поднятый с полу, и вновь бросок к ящику. Швырнув дубинку, Мартелс почувствовал, как Квант яростно пытается вернуть себе власть над его сознанием, но метательный снаряд, который когда-то был куском некой машины, уже опускался на ящик со всей силой, которую Мартелс смог высвободить из рук и спины Тлама. Металлический предмет ударился о верхнюю плоскость ящика с грохотом пистолетного выстрела.

На ящике не осталось и царапины, но психической мощи Кванта был нанесен непоправимый урон. А Тлам, он же Мартелс, уже мчался к выходу со скоростью дикого оленя. Они выскочили на лужайку, залитую солнечным светом, и тут же Мартелс ослабил свой контроль над аборигеном. Охваченный вполне понятным ужасом, Тлам метнулся в джунгли и с неимоверной скоростью помчался по дорожкам, о существовании которых Мартелс и не подозревал. Он мчался и мчался, и даже крайнее утомление не остановило его, пока на тропический лес не упала ночь.


Мартелсу этот бег показался столь же прекрасным, как одна его давняя поездка на поезде через перевал Бреннера. Наконец он вновь смог почувствовать запах пота, запах зеленой листвы, плесени и гниения, вдыхать неясный аромат цветов, смог ощутить жар собственной кожи, услышать шум сухой листвы под своими босыми ногами, почувствовать, как сокращаются его мышцы. Он даже успел насладиться ударами, которые наносили ему ветви деревьев и плети свисающих лиан, а также уколами колючек.

Наконец, Тлам остановился и принялся внимательно рассматривать подлесок, пытаясь определить, насколько он безопасен, после чего упал на колени и заполз под увешанный гроздьями белых ягод куст с листьями, напоминающими широкие лезвия. Пару раз вздохнул, свернулся калачиком и заснул.

Все сработало. Сработало безупречно. Мартелс вырвался.

Но надолго ли? Узнать было нельзя. Опасности подстерегали как со стороны будущего, так и со стороны прошлого.

На основании того, что Мартелс считал надежными свидетельствами, он сделал вывод о том, что присущая Кванту способность контролировать чужую психику не простирается на чересчур далекие расстояния. Но вот каковы эти расстояния? И как далеко он находится от музея? Ему удалось оглушить Кванта, но надолго ли? И более общий вопрос: насколько разделены теперь их личности – вне зависимости от разделяющего их расстояния? Не вполне однозначные данные относительно телепатии, которые он помнил по своей прежней жизни, говорили о том, что телепатическая сила не уменьшается с расстоянием.

Предположим – хотя это и казалось невероятным, – что нанесенные им удары повредили либо ящик, либо кровоснабжающий насос. Что, в этом случае мозг умрет? А если умрет Квант, что произойдет с самим Мартелсом?

И вновь ответа было ждать неоткуда. И ему нужно быть предельно бдительным, чтобы предупредить любые выпады со стороны Кванта. Единственное, в чем Мартелс был уверен, так это в том, что теперь у него есть тело. Нельзя было сказать, что оно полностью принадлежит ему. Но, по крайней мере, у него есть свобода передвижения.

Абсолютная бдительность… Но теперь у него – тело, а не качающий кровь насос. Тело же устает.

…Абсолютная бдительность…

И Мартелс уснул.





Часть 2

Четвертое Возрождение




6




Мартелсу привиделся странный сон: будто он падает и падает в трубу, утыканную по стенам клыками, напоминающими шипы. Сон все длился и длился, и в его конце Мартелса посетила страшная мысль: а вдруг он откроет глаза, а перед ним будет покрытый пылью пол с разбросанными тут и там кусками старых статуй, а совсем недалеко – глухая стена? Но, по мере того, как сон уходил, в его ноздри проникал густой запах сырой земли и влажной растительности, а в уши – шорохи джунглей, и Мартелс понял, что, по крайней мере, та часть кошмара, что была связана с музеем, для него закончилась.

Поначалу он удивился, что мышцы у него от сна на сырой земле не болят, но потом вспомнил, что это были не его мышцы; Тлам же наверняка спал на земле сотни, если не тысячи раз. Поскольку абориген еще не проснулся, Мартелс не торопился открывать глаза, и принялся искать в своем сознании следы Кванта. Уснув, он совершил преступную неосторожность, но как это можно было предотвратить? Так или иначе, ему повезло. В его сознании не ощущалось и намека на присутствие бывшего Верховного Автарха.

Но что дальше? Квант говорил, что путь в Антарктику и на Край Света лежит через страну Птиц. Но, вероятно, речь шла о кратчайшем пути, по которому можно было бы быстрее всего добраться назад, в музей. Ведь Амра – посетитель, который приходил к Кванту перед Тламом, – тоже жил на территории, прилегающей к Антарктике, но ему не нужно было пересекать страну Птиц. Вряд ли местность, где живет Амра, находится на значительном удалении от музея; похоже, у темнокожих аборигенов нет ни средств, ни желания пересекать целые континенты, не говоря уж о морях, и все – ради сомнительных в своей значимости туманных советов Кванта. То, что они не слишком уж ценят Кванта, видно из того, как редко они посещают музей, и как мало пользы приносит им его участие в их делах.

Квант также подтвердил догадку Мартелса, состоявшую в предположении о том, что земли Амры находятся вблизи местности, которая некогда именовалась Тьерра-дель-Фуэго, что музей Кванта располагался на территории, которая когда-то была Южной Америкой, а между этими местами и закованным в лед континентом есть либо мост, либо вполне пригодные для плавания воды. Если так, то первым делом было необходимо вернуть Тлама в его собственное племя. Но Мартелс и представления не имел о географии распределения племен – ни северных, ни южных. И, самое важное, он даже не знал, в каком направлении располагался восток, и где, если опираться на свидетельства Амры, находилась страна Птиц.

Обо всем этом можно было бы узнать и по пути, но здесь крылась загвоздка. Да, Мартелс располагал теперь не только телом, но и мозгом. Но, насколько он мог судить по своему опыту совместного существования с Квантом, он не имел возможности получить доступ к специализированным ресурсам мозга, не дав об этом знать его владельцу, да еще и без согласия последнего.

Пока же, насколько можно было понять, Тлам и не подозревал о том, что в его мозгу поселилась еще одна личность. Единственное, что он знал, так это то, что, явившись к Кванту, чтобы задать вопрос, он совершил несколько ничем не объясняемых поступков, глупых в своей жестокости и направленных против того, кого живущие поблизости племена считают полубогом, а потом в ужасе бежал, испугавшись одновременно и себя, и Кванта.

Обнаружив себя, Мартелс может представиться предком Тлама или даже самим Квантом. Кроме того, он в любой момент может установить контроль над телом Тлама – когда это потребуется.

Но нет, этот номер не пройдет. Если он и не ввергнет Тлама в состояние паники, то пользы от этого все равно будет мало. Лучше он постарается получше разузнать, что тут и как, а для этого даст Тламу возможность действовать вполне самостоятельно. В любом случае, перехватить инициативу Мартелс сможет в любой момент. И момент этот скоро настанет.

Тлам дернулся и открыл глаза, мгновенно проснувшись. Его взору явилась мешанина стеблей, лиан, грибов и еще каких-то растений, напоминавших миниатюрные кипарисы. Потянувшись всем телом, Тлам изогнулся, но так осторожно, что своим движением не потревожил ни единого листа. Потом выглянул из кустарника. Вероятно, ничего опасного для себя он не заметил, поскольку сразу же поднялся на ноги и принялся завтракать белыми ягодами. Их вкус и текстура сильно напоминали мамалыгу, десять лет мариновавшуюся в соленом белом вине, через которое пропускали двуокись серы, но, поскольку Мартелс уже долгое время вообще ничего не пробовал на вкус, ягоды показались ему деликатесом. В нескольких метрах от своей стоянки Тлам нашел голубую чашу цветка, наполненную не то росой, не то дождевой водой, тепловатой и сладкой, которой и утолил жажду.

Затем бросился бежать.

Темнокожий абориген, почти не останавливаясь, двигался весь день. Подобно лошади, участвующей в кроссе по пересеченной местности, он менял бег на рысь, потом на шаг, потом – вновь на быстрый бег. Каждый час он останавливался на десять минут, чтобы отдохнуть, утолить жажду и съесть либо сочный фрукт, либо какой-нибудь пряно пахнущий гриб. Хотя Тлам постоянно вилял, то и дело отклоняясь от прямой линии, ближе к вечеру Мартелс заметил, что солнце, чей золотой свет фильтровался сквозь зелень джунглей, начинает садиться справа. А это означало, что Тлам бежал на юг. По крайней мере, в южном направлении.

Незадолго до сумерек они добрались до могучего пенящегося потока, который Мартелсу показался совершенно непреодолимым. Но Тлама река совершенно не смутила. Он просто принялся карабкаться на деревья, под которыми мчалась бурная вода. Мартелс никогда не видел тропических лесов и даже ничего не читал о них, а потому был страшно удивлен, когда перед ним предстали верхушки деревьев, прочно соединенные тысячами лиан и сформировавшие совершенно независимый мир – словно Земля обрела вторую поверхность или словно с небес опустилось некое примитивное подобие Царствия Небесного. На этих небесах змеи маскировались под лианы, лягушки гнездились и питались в бассейнах, сформировавшихся в чашах огромных цветов, обезьяноподобные существа размером с крысу больно и точно бросались орехами, а иногда то тут, то там в темноте вспыхивали безумием зеленые глаза, которым место было скорее в глубокой пещере, чем здесь, под небесами. Но Тлам мчался по вершинам деревьев с таким проворством, словно этот мир был так же привычен для него, как и джунгли внизу, и, когда он вновь спустился на землю, шум реки уже был неразличим.

Ночь они провели на естественной площадке посреди раскидистых ветвей дерева, напоминавшего яблоню, но несшего на своих ветках некое подобие грецких орехов. Утром Тлам позавтракал, раскалывая в ладони одновременно по два ореха, чем напомнил Мартелсу грязную итальянскую шутку, которой от роду было двадцать три тысячи лет. После завтрака темнокожий спрыгнул на землю и продолжил путь, но уже не бегом – похоже, он оказался в знакомой местности и почти достиг своей цели.

И вдруг они оказались на месте. Перед глазами Мартелса лежало нечто, что должно было бы напоминать деревню, но таких деревень Мартелс не видел никогда, даже в кино. Хотя прогалина, на которой стояла деревня, была достаточно просторной, по всей ее площади были оставлены стоящие в шахматном порядке древние деревья, и над поселением висела естественная крыша макушек, переплетенных лианами. На земле же, на примерно равном расстоянии друг от друга, располагались тяжелые, круглые, чуть выпуклые деревянные щиты диаметром около пятнадцати футов каждый. Их края, пронзенные утопленными глубоко в землю толстыми деревянными кольями, поднимались над поверхностью всего дюймов на шесть. Края щитов были округлыми, а их кривизна, как автоматически отметил математический ум Мартелса, была настолько небольшой, что, попытайся кто-нибудь вывести на основе этой выпуклости величину числа «пи», она оказалась бы равна в точности трем целым нулю десятых – как ее высчитывали еще вавилоняне.

По поверхности щитов тянулись лианы, на стеблях которых были закреплены шипы, размером от ежевичной колючки до настоящей сабли длиной в фут. В некоторых местах из земли торчали заросли того, что можно было принять за мутировавшую крапиву. Вся конструкция – от крыши тропического леса до утыканной колючками земли – представляла собой систему защиты от нападения с воздуха. Если бы у Мартелса оставались сомнения, их легко бы развеяли напоминающие ястреба мертвые Птицы – от птенца до взрослого чудища, – насаженные на венчавший каждый щит центральный шип, а также красные пятна на кончиках длинных колючек, что, вероятнее всего, было засохшей кровью. Большинство же колючек было окрашено в самые разные цвета – то были яды.

И только тут Мартелс наконец осознал, что такое эти Птицы, и вдруг подумал, что в ящике, вместе с Квантом, ему было совсем не так уж и плохо. Ведь там, в музее, разговоры о том, насколько умны Птицы, были лишь абстракцией. Здесь же Тлам и его соплеменники каждую минуту ожидали нападения Птиц всех видов и размеров, которые намеревались содрать с них раковину, как с моллюсков, или сорвать крышку, как с пивной бутылки.

В поселении, похоже, никого не было. Тлам остановился на опушке прогалины и издал громкий крик. Последовала долгая тишина, после чего наконец послышался неясный шум, у крайнего щита приподнялся полуокруглый вырез, служивший дверью, напоминающей вход в жилище тарантула, и из этого выреза показалось лицо.

– Добро пожаловать домой, Тлам. Хорошо, что ты вернулся живым, – произнес человек высоким голосом. Глаза его сверкнули, отражая дневной свет, хотя безволосая голова оставалась в тени. Наконец, показалось тело, и человек, выпрямившись, встал над прогалиной. Человек оказался крепко сбитой молодой женщиной. Она была обнажена, но, несмотря на то что появилась из-под земли, тело ее было чистым – вероятно, полы в жилищах аборигенов были крытыми.

– Да пребудет с тобою моя благодарность! – ответил Тлам. – Мне нужно срочно видеть Старших.