Поверхностное натяжение

– Да нет, Квант, я все понимаю. Нынешний человек – это неизвестный в мое время результат взаимодействия различных геномов. Конечно же, я допускаю и факт мутаций.

– Твой взгляд скользит по поверхности, – произнес Квант с холодным презрением. – Многие эволюционные изменения находятся за пределами твоего понимания, а многие ты просто не в состоянии увидеть. Вот тебе простенький пример. Человек, как тебе известно, должен быть разборчив в пище, должен иметь навыки сознательного отношения к тому, что он ест. А в начале эпохи Четвертого Возрождения, когда всю Землю покрыли джунгли, человек эти навыки утратил. В результате – как бы много тогдашние люди ни ели, а еды вокруг было предостаточно, в том числе и богатой протеинами, – они целыми племенами вымирали от болезни, которая типична в джунглях, и название которой вряд ли тебе известно – алиментарная дистрофия.

– Эта болезнь была известна в мое время, и характерна она была не только для населения джунглей. У нас ее называли алиментарный маразм. Но были и местные названия – кваширкор, сукха…

– Эти слова не сохранились, – продолжил Квант. – Но, так или иначе, вскоре произошла мутация, в результате которой навыки правильного питания стали инстинктивными – как это всегда было у диких животных и как это было у человека, пока он сам был диким животным и не подвергся одомашниванию.

Квант помедлил и продолжал:

– Сходное по истокам изменение, и не менее радикальное, произошло вскоре после того, как было сформулировано общее джуганити, ближе к концу эпохи Третьего Возрождения. Было обнаружено, что человеческий мозг наделен значительными гипнотическими и психопроективными способностями, и может оказывать воздействие на окружающих, не прибегая к предварительным прегипнотическим ритуалам. Теория свидетельствовала в пользу надежности этого механизма, хотя сам он, вероятно, либо пребывал до этого в латентном состоянии, либо появился в результате мутации. Толком об этом никто ничего не знает, да и сам вопрос утратил актуальность.

Наступила очередная пауза, после которой Квант вновь заговорил:

– Во мне эти способности, среди прочих, развиты чрезвычайно, но это потому, что я был специально воспитан с целью их совершенствования. Что касается нынешнего населения, то в их случае действие гипноза имеет обратное направление – в силу того, что у них приняты особые правила общения с предками, они исключительно восприимчивы к гипнозу, хотя сами не практикуют гипнотическое воздействие. Они, скорее, объекты, чем субъекты психопроекции и гипнотических практик.

Мартелс хотел было вмешаться с очередным вопросом, но Квант продолжил:

– Изменились и животные, и в особенности Птицы. У Птиц всегда было развито чувство ритуала, а в ауре повсеместной ритуализации, в условиях утвердившихся в начале эпохи Четвертого Возрождения принципов джуганити, их развитие обрело опасные, просто устрашающие темпы. Птицы превратились в софонтов, если ты помнишь это словечко, возникшее еще в двадцатом веке. Это существа разумные, остро и точно чувствующие, с развитой рефлексией, и они создали довольно сложную культуру. Человека Птицы считают свои главным врагом, и главная их цель – уничтожить нас. И они в этом преуспеют. Ими движет воля к жизни; выжить здесь и сейчас – вот их цель. Люди же, напротив, мыслями и чувствами устремлены к смерти. Человек – удобный соперник для этих существ, несмотря на то что Птицы в интеллектуальном отношении все-таки на порядок ниже людей.

– Мне трудно в это поверить, – вставил наконец свое слово Мартелс. – В мое время у нас были племена, которые находились по отношению к нам в таком же положении и имели такую же культуру. Это были эскимосы, австралийские аборигены, южноафриканские бушмены. Никто из них не был таким агрессивным, как эти Птицы. Но, даже если бы это было так, об их победе над нашими прагматичными интеллектуалами и речи не могло бы быть. А вообще, когда я покинул то время, они были на грани исчезновения.

– Современные люди не отличаются ни прагматизмом, ни интеллектом, – презрительно заметил Квант. – Машин они не используют, разве что те, что помогают им в охоте. Единственная их защита – это ритуалы и джуганити. Но и здесь Птицы – большие мастера и к тому же они постоянно совершенствуются. Когда они достаточно разовьют свой интеллект, конец будет не за горами.

Помолчав мгновение, Квант закончил:

– Наш – тоже. У меня есть все основания – и теоретические, и практические – верить, что, как только человечество сократится до определенного размера, начнет иссякать и энергия, питающая наш ящик, а со временем он окончательно разрушится. А если этого не произойдет сразу, то Птицы, а они, конечно, одержат победу, смогут подождать и тысячу лет. И уж тогда они расклюют наш мозг по кусочкам.

Слова Кванта были пропитаны мрачной и, одновременно, яростной удовлетворенностью. Мартелс же осторожно спросил:

– Но почему? Как я понял, ты не представляешь для них никакой опасности. Темнокожие обращаются к тебе исключительно редко, и почти никогда не интересуются, каким оружием им воевать с Птицами. Почему бы Птицам просто не проигнорировать тебя?

– Потому что они живут символами, – медленно произнес Квант, – и они ненавидят меня и боятся больше, чем кого бы то ни было во вселенной, как символ былого могущества человека.

– В чем же причина?

– Ты что, не догадался? В конце эпохи Третьего Возрождения я был Верховным Автархом. Меня специально готовили к этой роли, и задачей моей было сохранение всего того знания, которым владела наша цивилизация – что бы ни случилось. Не имея доступа к компьютеру, я не могу снять с себя эту обязанность. К тому же я и бессмертен-то потому, что передо мной стоит эта задача. Но Птицы могут положить конец моей жизни – как и твоей.

– Но разве ты не в состоянии предотвратить это? Допустим, загипнотизируй людей и направь их против Птиц. Или ты не можешь этого сделать?

– Я могу многое, – ответил Квант. – Я могу полностью подчинить себе людей, будь на то моя воля. Чтобы разрушить твои сомнения, следующего из посетителей я подвергну гипнозу и хорошенько испытаю на преданность. Но те люди, что ко мне приходят, не являются главными фигурами в культуре Четвертого Возрождения. И даже если бы это было так, и они были бы великими героями и вождями, кого у них в принципе нет, мне не удалось бы изменить сами принципы их культуры, какие-бы сдвиги в сознании отдельных людей я ни произвел. Времена таковы, каковы они есть, и конец наш близок.

– И насколько?

– Лет пять, не больше.

Неожиданно Мартелсом овладела ярость – его собственная, не имеющая к Кванту никакого отношения.

– Когда я говорю с тобой, мне становится стыдно, что я – человек! – прорычал он. – В мое время люди умели сопротивляться. Чем мы располагаем сегодня? У нас есть люди, наделенные интеллектом, которые, тем не менее, отказываются принять очевидные меры для самозащиты! У нас есть интеллект, твой интеллект, самый мощный во всей человеческой истории, который может мобилизовать и помочь людям в их смертельной схватке, но вместо этого он пассивно ждет, когда птичьи клювы растащат его мозг на части.

Ярость в душе Мартелса росла, и привиделась ему картина из его ранней юности. Как-то, на убогом заднем дворике своего дома в Донкастере, нашел он маленького птенца малиновки, которого вытолкали оттуда до того, как он научился летать. Птенец был ранен – вероятно, одним из многочисленных голодных котов, что шатались по округе. Желая помочь птенцу, Мартелс взял его в руки, но тот сразу же умер, и, когда Мартелс положил птичку на землю, его ладони оказались покрытыми тысячью мелких движущихся точек, напоминающих молотый перец. Это были черные микроклещи, жившие на малиновке. И что, эти зараженные паразитами твари должны будут вытеснить человека? Да ни за что!

– Ты не имеешь ни малейшего представления о том, о чем пытаешься говорить, – сказал Квант глухим голосом. – Лучше помолчи.



Благодаря своему осторожному поведению Мартелс был осведомлен о степени своей собственной необразованности гораздо лучше, чем Квант. Но, в отличие от Кванта, пассивность не была чертой его натуры: с обстоятельствами он боролся всю свою жизнь, и останавливаться на этот раз не собирался. Квант превосходил его во всех отношениях, но Мартелс не желал мириться с той судьбой, которую себе и человечеству выбрал Квант.

Но, даже если бы Квант и позволил ему говорить, Мартелс ему об этом рассказывать не собирался. Главное, что он собирался сделать – это не просто выбраться из мозга Кванта (чего, конечно, хотел и сам Квант), но и вернуться назад, в свое время. Ведь только в человеческих технологиях мог он найти помощь в реализации своих намерений.

Сюда его, Мартелса, отправил тот ублюдочный радиотелескоп, созданный, с позволения сказать, руками человека. Значит, существует способ совершить и обратное – послать Мартелса назад, в его эпоху.

Квант доказал свою неспособность избавиться от Мартелса. Как он сможет отправить своего незваного гостя назад, в его время? Даже если бы он знал способ, которым это можно было бы сделать, этот способ был бы гораздо сложнее тех методов, которые Квант применял, пытаясь вышвырнуть Мартелса из своего мозга в мрачное царство жизни после смерти. А он даже здесь не преуспел – как ни старался.

Нет, Мартелсу нужна помощь человека, и найдет он ее у местного темнокожего населения. Конечно, в том, что касается научных знаний, эти люди были совершенными нулями, но, все равно, они были гораздо лучше Птиц, а, кроме того, темнокожие аборигены располагали способностями, которые отсутствовали у Кванта. Большинство этих способностей, как, например, умение общаться с предками, были малопонятны и проблематичны, но именно они могли помочь Мартелсу в решении поставленной им перед собой проблемы. Квант же здесь был не помощник.

Кроме того, эти люди отнюдь не были дикарями – Мартелс уже понял это в результате косвенного общения с просителями, которые приходили к Кванту. Если эти люди не были лучшими образцами человека эпохи Четвертого Возрождения, то где лучшие? Понять это было крайне важно, вне зависимости от того, что по этому поводу думает Квант. Квант никогда не видел этих людей в их естественном окружении, и все его представления об их обычаях, способах поведения и способностях – это результат косвенных свидетельств, которые даже в лучших своих образцах никогда не бывают надежными и которые он сам считал таковыми, да дедукции. Да и тот факт, что сам Квант не принадлежал к текущему Возрождению, говорил о многом – он был неспособен понять местное население, что называется, «изнутри».

Кроме того, исходя из собственных норм и представлений, которые у него были связаны с его туманным прошлым, Мартелс видел в посетителях то, что Кванту попросту не дано было видеть. Их интеллект мог работать на уровнях, не заметных Кванту, но крайне значимых для Мартелса. Например, один из темнокожих посетителей, который поначалу показался Мартелсу совершенно заскорузлым дикарем, через несколько мгновений обнаружил в себе почти сверхъестественный талант, а также фрагменты знаний, относящихся к научной сфере, о существовании которой современники Мартелса даже не подозревали. Все это можно было использовать. Все это необходимо было использовать.

Но как? Даже если бы Мартелс распоряжался мозгом, владельцем которого был Квант, как бы он узнал у посетителей то, что ему нужно, не вызвав подозрений? Ведь эти люди привыкли, что не их бог задает вопросы, а они задают вопросы ему! А если он добьется успеха, да еще и сможет замаскировать себя под Кванта, то что он скажет темнокожим, как он сможет направить их на какие-либо действия против Птиц – не говоря уже о том, что ему самому пока неведомы средства борьбы с пернатыми врагами человека?

В лучшем случае, если он заговорит об этом с местными, он приведет их в замешательство и понудит к бегству. Более всего Мартелсу было важно выбраться из мозга Кванта и найти себе какое-нибудь тело. Но об этом не могло быть и речи. Значит, необходимо пробраться в иную эпоху в надежде, что сама эпоха сможет его освободить.


Все это выглядело глупо до невозможности. Но как сформулировать этот план иначе?

Пока же единственное, что оставалось Мартелсу, – это ждать, слушать, задавать Кванту вопросы, когда тот позволял, и иногда получать на них ответы. Время от времени Мартелс узнавал факты, которые имели для него смысл. Но чаще суть этих фактов оставалась непонятной. Также Мартелс начинал осознавать, что отсутствие сна, а также всех прочих, кроме зрения и слуха, ощущений, негативно сказываются на его способности суждения, несмотря на то что он имел доступ – пусть и ненадежный – к мощному мыслительному аппарату, которым располагал мозг Кванта. Но даже этот аппарат имел ограничения, суть которых Мартелсу была пока непонятна. Квант не раз жаловался на то, что лишен связи с компьютером, который позволил бы ему быть более эффективным. Что, этот компьютер находится в музее, и дело просто в оборванном входном проводе, который Квант сам не в состоянии починить? Или все это относится к концу Третьего Возрождения? Мартелс задал вопрос, но Квант так и не ответил.

Тем временем главным занятием Мартеса было, не отрываясь, смотреть на один и тот же кусок дальней стены зала и слушать те же самые бессмысленные звуки эха.

Время текло. Прошел год. Посетителей становилось все меньше. Даже Квант, несмотря на свои мощные внутренние ресурсы, похоже, страдал от неких разрушительных сил, все чаще впадая в сомнамбулическое забытье, которое принципиально отличалось от состояния напряженной мыслительной деятельности, столь характерного для него в совсем недавнем прошлом. Мыслей от Кванта до Мартелса долетало не меньше и не больше, чем раньше, но тон их изменился; в начале их знакомства было в медитациях Кванта нечто, пусть и расслабленно-сибаритское, но постоянное и последовательное; теперь же мысли Кванта были подобны назойливому течению скучного, изо дня в день повторяющегося сна, в котором нельзя дойти дальше определенной точки и от которого невозможно очнуться.

Мартелсу и самому были знакомы подобные сны. Они обычно приходили перед самым пробуждением, как его предвестники, и, чаще всего, чуть позже того момента, когда он планировал проснуться. Эти сны были ментальным эквивалентом храпа, от которого храпящий сам и просыпается.

Квант же, похоже, погружался в них все глубже, и этим лишал Мартелса возможности пообщаться с ним – каким бы странным и загадочным ни был предмет общения.

Да, в двадцатипятитысячном году после рождества Христова жизнь на Земле была скучна. И скука постепенно достигла таких глубин, каковые Мартелс и вообразить себе не мог; более того, похоже, что с каждым днем все становилось еще хуже. Мартелс просто не мог предположить, куда это все в конечном итоге скатится, пока однажды посетители не явились, чтобы попросить у Кванта совета, но тот не то чтобы не ответил, но даже не заметил посетителей.

Мартелсу не удалось воспользоваться подвернувшимся шансом – он всегда был тугодумом. Но когда шесть месяцев спустя в музее вновь появились посетители (а прошла ровно половина срока, отведенного Квантом до полной и окончательной победы Птиц), Мартелс был готов.

– Окажи честь, уделив мне малую часть твоего внимания, бессмертный Квант! – произнес темнокожий посетитель.

Квант молчал, погруженный в забытье. И тогда Мартелс негромко произнес:

– Ты можешь рассчитывать на мое внимание.

Квант не вмешивался. Человек появился в поле обзора.

– Бессмертный Квант! Я – Амра из племени Совиного Щита. Прошло время нескольких поколений, и вулкан к западу от наших территорий начал показывать признаки пробуждения. Проснется ли он во всей своей ярости? И, если это случится, что нам делать?

Может быть, у Кванта и были сведения относительно геологии той местности, откуда прибыл Амра, но у Мартелса доступа к ним не было. Но и без них, на основе просто здравого смысла, был ясно – глупо торчать в непосредственной близости от вулкана, демонстрирующего начало активной фазы – как бы давно он ни спал до этого. Поэтому Мартелс произнес:

– В скором времени вулкан станет извергаться. Я не могу предсказать, насколько сильным будет извержение, но вам лучше покинуть его окрестности со всей возможной поспешностью.

– Вероятно, бессмертный Квант последние годы не слышал об обстоятельствах, в которых живет наше бедное племя. Мы не можем покинуть наши места. Не мог бы ты дать нам ритуал усмирения вулкана?

– Вулкан невозможно усмирить, – ответил Мартелс, хотя и не так уверенно, как хотел бы. – Но я действительно не знаю о ваших обстоятельствах. Объясни, почему твое племя не может покинуть местность, где оно живет?

Мартелс отметил про себя, что вполне усвоил манеру речи Кванта, а темнокожий посетитель не выказал пока и тени подозрения относительно того, с кем беседовал. Амра терпеливо объяснил:

– К северу от нас находится территория племени Жар-Пиджа, через которую я прошел, направляясь в твой храм. Естественно, мы не можем укрыться на их территории. К югу от нашего дома – вечный лед и дьяволы Края Света. Ну, а к востоку – Птицы, и никого, кроме Птиц.

Вот он, шанс, которого так ждал Мартелс.

– Ну что ж, Амра. В таком случае вы должны заключить союз с племенем Жар-Пиджа, и получив от меня оружие, начать войну с Птицами.

На лице Амры отразилась крайняя степень ужаса, но постепенно он овладел собой и произнес:

– Бессмертному Кванту доставляет удовольствие шутить над нами в нашем горе. Мы более не вернемся.

Посетитель склонил голову и исчез из поля зрения. Когда эхо его шагов затихло, Мартелс обнаружил, что Квант взял под свой контроль голосовой аппарат и теперь смеялся холодным саркастическим смехом. Интересно, он все слышал или нет?

Но все, что бывший Верховный Автарх эпохи Третьего Возрождения сказал, было:

– Ну, теперь ты видишь?

И Мартелс вынужден был мрачно огласиться – да, он все видел.





5




Тем не менее из этого события Мартелс извлек нечто новое, и теперь, пока Квант вновь не впал в забытье, он мог с ним этим поделиться. Он сказал:

– Я думал, в любом случае стоит попытаться. Меня учили ничего не принимать на веру, пока не проверишь.

– Меня тоже. Но это не значит, что я одобряю то, что ты сделал. Эти посетители – мои последние собеседники из числа людей. Понятно, за исключением тебя. Но ты – еще хуже, чем какой-нибудь анахронизм; ты – живое ископаемое, и я не позволю тебе отпугивать их своими дурацкими предложениями.

– Спасибо за комплимент, – отозвался Мартелс. – На иное я и не рассчитывал. Мне самому жаль, что я испугал этого Амру. Но есть несколько интересных для меня вопросов. Из того, что он говорил про вулкан и «вечный лед», я понял, что то племя живет на краю Антарктики, в районе, который мы называли Огненная Земля.

– Это так.

– Но кого он называет дьяволами Края Света?