Поверхностное натяжение

– При военном положении ты можешь запретить вход на командный пункт даже командному составу.

– У меня нет ни единого повода для объявления военного положения, – жестко сказал Горбел.

– Это опасный участок галактики, потенциально опасный. Сюда никто не прилетал за последнюю тысячу лет. Вокруг звезды – той, что прямо по курсу, – вращаются девять планет, включая ту, на которую мы должны приземлиться, и я не знаю, сколько еще здесь есть спутников планетарного размера. Предположим, жители одной из планет лишатся рассудка и атакуют нас, когда мы будем пролетать мимо.

Горбел нахмурился:

– Это означает навлечь на себя неприятности. Кроме того, была проведена как минимум однократная рекогносцировка этой области. Иначе мы бы сюда не прилетели.

– Всего лишь краткое, поверхностное исследование. Все равно имеет смысл принять меры предосторожности. Если что-то пойдет не так, многие члены экспертной комиссии скажут, что было рискованным давать доступ на командный пункт ненадежным второклассным человеческим существам.

– Ты несешь чушь.

– К черту, капитан, попытайся хоть на минуту прочитать что-то между строк, – резко сказал Авердор. – Я, как и ты, знаю, что не может случиться чего-то такого, с чем мы не справимся. И что никакая экспертная комиссия не даст ход жалобе на тебя, если таковая и будет подана. Я просто пытаюсь найти повод, чтобы не пускать сюда этих тюленей.

– Я внимательно слушаю.

– Хорошо. «Несокрушимый» – лучший корабль ригелианского флота с идеальным послужным списком. О боевом духе экипажа ходят легенды. Мы не можем наказывать состав за их личные предрассудки, а к этому все и идет, если мы позволим тюленям и дальше подрывать дисциплину. Кроме того, у членов экипажа есть право выполнять свои обязанности без того, чтобы слюнявые морды тюленей подглядывали через плечо за каждым их действием.

– Представляю, как я буду объяснять все это Хоккуа – теми же словами.

– Да и не нужно, – стоял на своем Авердор. – Можешь сказать ему, что объявляешь на корабле военное положение вплоть до посадки. Это означает, что команда пантропии будет вынуждена в качестве пассажиров оставаться в своих каютах. Все достаточно просто.

Все действительно было достаточно просто. И весьма заманчиво.

– Мне это не нравится, – сказал Горбел. – Кроме того, Хоккуа, может, и всезнайка, но совсем не дурак. Он сразу же все поймет.

Авердор пожал плечами:

– Приказы здесь отдаешь ты. Но я не вижу, что он сможет сделать, если даже и поймет. Все будет запротоколировано, все пройдет в соответствии с уставом. Единственное, что он сможет сообщить Совету – это свои подозрения, которые Совет, скорее всего, не примет во внимание. Всем известно, что эти второсортные виды легко впадают в параноидальную дрожь, вопя о том, что их преследуют. А по моему мнению, в большинстве случаев такое отношение и является причиной того, почему их преследуют.

– О чем это ты?

– Человек, бывший моим капитаном до того, как я поднялся на борт «Несокрушимого», – сказал Авердор, – относился как раз к тому сорту индивидуумов, что не доверяют даже самим себе. Постоянно начеку, они ожидают от первого встречного удара ножом в спину. И всегда находятся другие люди, для которых делом чести становится вонзить нож в такого человека, потому что, похоже, он сам на это напрашивается. Кстати, он недолго оставался капитаном.

– Понятно, – сказал Горбел. – Я подумаю над этим.



Но на следующий корабельный день, когда Хоккуа вернулся на командный пункт, Горбел все еще не принял решения. Тот факт, что сердцем он был на стороне Авердора и экипажа, заставлял его с недоверием относиться к «простому» выходу из тупика. Пленительная «простота» весьма красноречиво предостерегала его от ослепления и игнорирования явных ошибок и недостатков.

Приспособленный человек удобно расположился в кресле и смотрел на звездное небо через прозрачный металл.

– Ага, – сказал он, – наша цель заметно увеличилась, не находите ли, капитан? Подумайте, всего через несколько дней мы, в историческом смысле, вернемся домой.

Опять эти загадки!

– Что вы имеете в виду? – спросил Горбел.

– Извиняюсь, я-то думал, что вы знали. Земля – это колыбель человечества, капитан. Там развивалась наша базовая форма.

Горбел с осторожностью воспринял эти неожиданные для него сведения. Даже если это и было правдой (вероятнее всего, да, ведь Хоккуа должен был знать все о планете, на которую направлялся), похоже, это никак не влияло на текущую ситуацию. Но очевидно, что Хоккуа вспомнил об этом по какой-то причине. Что ж, скорее всего, он раскроет эту причину достаточно скоро, ведь альтаирцы были кем угодно, но только не молчунами.

Тем не менее Горбел включил экран, чтобы взглянуть на планету поближе. До сих пор он не проявлял к ней ни малейшего интереса.

– Да, отсюда все началось, – сказал Хоккуа. – Конечно, сначала нашим предкам и в голову не могло прийти, что они начнут производить приспособленных детей. Они делали все возможное, чтобы изменить под свои нужды окружающую среду или даже перенести эту среду с собой на соседние планеты. Но потом, наконец, поняли, что на других планетах такой подход не сработает. Невозможно провести всю свою жизнь в скафандре или под стеклянным куполом.

Кроме того, с самого своего рождения человечество сопровождало множество социальных проблем. Веками они с абсурдной настойчивостью делили людей по цвету кожи, форме черепа и даже образу мышления. Один режим сменялся другим, и каждый пытался навязать обществу собственную концепцию «нормального гражданина», а того, кто не соответствовал нужным характеристикам, – порабощали.

Внезапно болтовня Хоккуа начала причинять Горбелу значительные неудобства. Теперь он понимал желание Авердора целиком и полностью игнорировать существование на корабле приспособленных людей.

– Только после того как они, пройдя через боль и страдания, осознали, что эти различия совершенно не важны, они смогли заняться пантропией, – сказал Хоккуа. – Это было логично. Конечно, определенная непрерывность форм должна была поддерживаться, и так оно и продолжалось вплоть до сего дня. Невозможно полностью изменить форму, не меняя мыслительных процессов. Если дать человеку тело таракана, как предвидел один древний писатель, этот человек начнет думать как таракан, а не как человеческое существо. Мы поняли это. На тех планетах, где для достижения приемлемой формы существования человека необходимы самые экстремальные модификации, например на газовых гигантах, мы даже не пытались проводить засев. Совет считает, что эти миры потенциально принадлежат существам, отличным от человека, чей психотип должен пройти самые радикальные изменения, чтобы выжить в подобных климатических условиях.

Капитан Горбел начал понимать, куда ведет этот рассказ, и ему совершенно не нравились дальнейшие перспективы. Человек-тюлень полубезумными, косвенными путями пытался доказать свое право считаться равным не только по закону, но и по факту. Однако все его рассуждения лежали в области, совершенно незнакомой капитану Горбелу, а о достоверности приводимых фактов и о их применимости к обсуждаемой теме знал только сам Хоккуа. Ясно было, что эти доводы направлены на то, чтобы подавить его, Горбела, а потому капитан, наконец, дошел до точки кипения.

– Конечно, в самом начале имело место довольно сильное сопротивление, – сказал Хоккуа. – Те, кому еще недавно приходилось доказывать, что цветные – тоже люди, быстро выяснили для себя, что приспособленные в любой своей форме стоят на более низкой социальной ступени по отношению к основному или базовому типу человека, тому типу, что жил на Земле. Но на Земле еще издавна считали, что основа человеческого существа – это его сознание, а не форма тела.

Понимаете, капитан, все это можно было бы предотвратить, если бы возможно было сформировать и выпестовать отношение к людям с измененной формой, как к более низким существам по сравнению с человеком в его «изначальном» состоянии. Но пришел тот день, когда такое отношение больше не кажется разумным, день, который позволит стереть все морально-нравственные водоразделы в нашей расе, день, который позволит объединить наше столь неоднозначное отношение друг к другу в единое братское стремление к общей цели. Нам с вами очень повезло, что мы станем свидетелями и участниками этих событий.

– Очень интересно, – холодно сказал Горбел. – Но все это произошло в далекие времена, и сейчас мы слишком мало знаем об этой части галактики. С учетом текущих обстоятельств, вы сможете ознакомиться с соответствующей записью, занесенной в журнал, и в соответствии с надлежащими требованиями устава я вынужден ввести на корабле военное положение, начиная с завтрашнего дня, которое завершится только с высадкой вашей команды. Боюсь, что это означает необходимость пребывания всех пассажиров в своих каютах.

Хоккуа встал. Его глаза все еще были теплыми и влажными, однако задорный блеск куда-то исчез.


– Я прекрасно понимаю, что это означает, – сказал он. – И в какой-то мере признаю, что такая необходимость существует, хотя мне очень хотелось бы увидеть нашу колыбель из космоса. Увы, я остался непонятым: морально-нравственный водораздел – не проблема далекого прошлого. Он здесь и сейчас. Начало ему было положено в тот день, когда Земля перестала быть подходящей для жизни так называемого базового человеческого типа. По мере того как по галактике начнут распространяться слухи, что сама Земля была засеяна приспособленными, сюда, словно в море, начнут стекаться ручьи и реки нового вида человечества. И очень быстро всем станет понятно, что «базовые» типы уже давно являются незначительным меньшинством, несмотря на их необоснованные претензии.

Что?! Этот тюлень посмел угрожать капитану «Несокрушимого»? Этот безоружный, гротескный увалень, трясущий перед ним своими кулачками… Или…

– Прежде чем я уйду, ответьте мне на один вопрос, капитан. Там внизу – ваша прародина. Я со своей командой довольно скоро спущусь на ее поверхность. Рискнете ли вы выйти из корабля и отправиться с нами?

– Зачем это мне? – спросил Горбел.

– Ну как же… Чтобы продемонстрировать превосходство базового типа, капитан, – мягко сказал Хоккуа. – Или же останется признать, что стадо тюленей лучше вас обустроится на той земле, которую вы вправе считать своим родным домом!

Он поклонился и пошел к двери. Не доходя пары шагов, Хоккуа повернулся и бросил взгляд на Горбела и лейтенанта Авердора, уставившегося на человека-тюленя с выражением злобной ярости на лице.

– Или все-таки сможете? – спросил он. – Интересно было бы посмотреть, как вы поведете себя, оказавшись в меньшинстве. Думаю, у вас просто нет практического опыта.

И покинул помещение. Горбел и Авердор резко повернулись к экрану, Горбел нажал на кнопку. Появившееся изображение расширилось до рамок экрана и стабилизировалось.

Когда на дежурство заступила следующая вахта, капитан с лейтенантом все еще сидели, не сводя глаз с обширной, взъерошенной ветрами пустыни Земли.





Век длиною в лето




Век длиною в лето




Примечание




Трудам Роулэнда Боуэна и доктора Джона Кларка я обязан существенными элементами высказанной мной гипотезы относительно природы экстрасенсорного восприятия и мистического опыта, соответственно. В обоих случаях я просто воспользовался тем, что помогло мне существенно обогатить мои представления и мою историю, хотя и без особой строгости. Их теории остаются их интеллектуальной собственностью и ждут момента, когда их представят сами авторы. Я признателен им за разрешение использовать их идеи в художественной прозе в упрощенной форме.

Джеймс Блиш

Оксон, Англия

1971





Часть 1

Третье возрождение




1




В той бочке меда, что мир излил на Джона Мартелса, доктора наук и действительного члена Британского королевского астрономического общества, была лишь одна ложка дегтя – его телескоп вышел из строя.

Мартелс, тридцати лет от роду, холостой, был, с одной стороны, лишь некой единицей в статистических показателях эмиграции, а, с другой – бенефициаром того, что его британские соотечественники с горькой усмешкой именовали «утечкой мозгов», а именно – бегством лучших английских умов в США, куда их заманивали более высокой зарплатой, смешными налогами и полным отсутствием какой-либо классовой системы. И Мартелс нисколько не жалел о покинутой родине. Не чувствовал он и угрызений совести. Оба его родителя уже ушли в мир иной, а потому Соединенному Королевству он ничем не был обязан.

Конечно, жизнь в Штатах оказалась не такой безоблачной, как это ему представляли, но он и не ждал, что попадет в рай. Возьмите, к примеру, пресловутое отсутствие классовых различий. Весь мир знал, что в Америке и черные и мексиканцы, равно как и бедняки подвергаются жесткой дискриминации, а любая политическая оппозиция правящей верхушке – вещь, чреватая неприятностями. Но это были не те классовые различия, о которых он знал по своей прошлой жизни.

Потомок семьи рабочих из неописуемо убогого городка по имени Донкастер, что в Средней Англии, Мартелс говорил на диалекте рабочих низов, и это, как печать прокаженного, перекрыло ему доступ в «приличное» общество, члены которого считали будущего доктора наук ровней разве что какому-нибудь занюханному эмигранту из Пакистана. Родители Мартелса были просто не в состоянии купить ему место в частной школе, где он мог бы избавиться от ужасных звуков, что срывались с его губ, или овладеть классическими языками, что в годы его юности было одним из необходимых условий для поступления в Оксфорд или Кембридж.

Мартелсу пришлось пробивать себе путь в науку через третьесортный краснокирпичный университет – драться, кусаться и что есть сил пинаться. И хотя он закончил университет с высшим из возможных баллов по астрофизике, акцент у него был столь чудовищен, что ни один из баров в Британии не хотел его видеть в своих ресторанных залах. Залы для простонародья – таков был удел будущего светила науки.

В Штатах же акцент считался лишь частью регионального колорита, и об образованности человека судили не по его интонациям, а по грамматическим навыкам, богатству лексикона и знаниям. Откровенно говоря, Мартелса поначалу беспокоили условия, в которых проживали негры, мексиканцы и бедняки, но, поскольку он не принадлежал ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим, чувство беспокойства его вскоре отпустило.

Что же до политической активности, то политика была не для него. Только подумай он поднять где-нибудь плакат – неважно, с какими словами, – тут же потеряет и паспорт, и право на проживание в стране.