Поверхностное натяжение

Постель была безрадостной и жесткой, как кость, но ничего более подходящего поблизости не нашлось. Они свернулись в клубки, легли рядышком настолько плотно, насколько могли. Прежде чем погрузиться в сон, Ионаф услышал, как стонет Матильда. Подполз к бедняжке и начал вылизывать ее мех языком. К его радости, каждый шелковистый волосок был пропитан влагой. Задолго до того, как девушка еще туже свернулась в ком и стоны перешли в сонное похрапывание, Ионаф утолил жажду. Когда наступит утро, надо будет не забыть поделиться этим способом с остальными.

Но когда белое солнце наконец взошло, им было не до того, чтобы думать о жажде. Чари Чтец пропал. Нечто аккуратно вытянуло его прямо из центра группы спящих, как поднимают упавший плод хлебного дерева, и выбросило его тщательно очищенный от плоти матовый череп в двухстах футах дальше по склону, который вел к розовым утесам.





3




После полудня трое несчастных путников обнаружили голубой быстрый ручей, вытекавший из предгорий Великого хребта. Даже Аляскон не понимал, пойдет ли им это на пользу. Жидкость выглядела как вода, но двигалась как лавовый поток, спускавшийся с вершины вулкана. Чем бы это ни было, но точно не водой, так как вода стоит на месте и никогда не течет. Можно было представить спокойный водоем таких размеров, но лишь игрой воображения – неимоверно преувеличив своими фантазиями запасы воды, которые они накапливали в растительных кадках. Но так много именно движущейся воды? Шелестом своим ручей напоминал ползущего питона, а сама жидкость, скорее всего, была ядовитой. Никто даже не думал попробовать ее на вкус. Они боялись коснуться ее, не то что переходить, так как практически наверняка она была так же горяча, как и другие реки лавы. Путники осторожно следовали вверх по течению до самых предгорий, их глотки пересохли от жажды и стали шершавыми, как пустые стебли хвоща.

Если игнорировать жажду, которая в некотором смысле пошла им на пользу – из-за нее они не думали о голоде, – восхождение было нетрудным. Правда, пришлось идти окольными путями, так как постоянно нужно было искать укрытия, проводить рекогносцировку ближайших двух-трех ярдов, выбирая наиболее защищенный путь вместо самого прямого. По негласной договоренности никто из них не упоминал Чари, однако их глаза постоянно бегали по сторонам, пытаясь обнаружить малейшие признаки присутствия того существа, которое его унесло.

Скорее всего, происшествие с Чари стало самой скверной и ужасающей частью их трагедии: еще ни разу за все время пребывания в Аду они не видели демона или животного такого же размера, как человек. Огромный трехпалый след, найденный на песке рядом с местом их прошлого ночлега, там где стояла эта тварь, глядевшая вниз на четырех спящих людей и хладнокровно решающая, кого следует схватить, – был единственным свидетельством того, что они сейчас находились в том же мире, что и демоны, те демоны, на которых они иногда смотрели с высоких сплетений лиан.

След… и череп.

К ночи они поднялись примерно на сто пятьдесят футов. В сумерках было очень трудно судить о расстоянии, а мостки из лиан, перекинутые из верхнего мира до розовых утесов, теперь скрылись из виду, загроможденные массивами самих скал. Но взбираться выше уже не было сил. Хотя Матильда перенесла восхождение достаточно хорошо, а сам Ионаф чувствовал, что спокойно может идти дальше, Аляскон полностью выдохся. Он порезал бедро, споткнувшись и упав на зазубренный конец вулканического стекла, и рана, замотанная охапкой листьев во избежание кровотечения, по следам которого их могли бы найти, болела все сильнее и сильнее.

Ионаф предложил своим товарищам остановиться на ночлег, как только они дошли до небольшого кряжа, где виднелась пещера. Помогая Аляскону взобраться на последние валуны, он с удивлением обнаружил, насколько горячими стали руки Навигатора. Он завел Аляскона в пещеру и вышел обратно на нависающий у ее подножия выступ-козырек.

– Он очень болен, – прошептал Ионаф Матильде. – Ему нужна вода и новая повязка на рану. И мы должны найти и то и другое. Если нам суждено добраться до джунглей на другой стороне хребта, Навигатор там пригодится больше чем игольщик.

– Но как? Я могла бы перевязать рану, будь у меня материалы, Ионаф. Но здесь нет воды. Это пустыня, мы никогда не сможем ее пересечь.

– Нам нужно попытаться. Думаю, что смогу достать ему воды. На склоне, где мы поднимались, перед тем выступом обсидиана, о который порезался Аляскон, росла большая цикладелла. Горлянка таких размеров, как правило, содержит внутри достаточное количество воды, а я могу воспользоваться куском того камня, чтобы разрезать тыкву.

Из темноты показалась рука и схватила его за локоть.

– Ионаф, ты не должен туда идти. Что, если демон, который съел Чари, все еще преследует нас? Они охотятся по ночам, а эта земля настолько странная…

– Я найду дорогу. Я буду следовать на звук стекла или того, что там еще может течь. А ты пока надергаешь свежие листья для Аляскона и попытаешься уложить его поудобнее. Лучше, наверное, слегка ослабить лозу вокруг повязки. Я скоро вернусь.

Он коснулся ее руки, деликатно освобождаясь от ее хватки. Затем, не думая больше ни о чем, соскользнул вниз по склону и направился на звук ручья, передвигаясь, словно краб, на всех четырех конечностях.

Однако он быстро заблудился. Густой ночной воздух облек его практически непроницаемым коконом, и Ионафу казалось, что шум ручья раздается со всех сторон, так что непонятно было, куда идти. Более того, оказалось, что он плохо помнил кряж, по которому они дошли до пещеры, так как почувствовал, что дорога впереди резко поворачивает вправо, однако он ясно помнил, что дорога шла прямо и после первого ответвления поворачивала влево. Или он пропустил это ответвление во тьме? Протянув руку вперед, он осторожно нащупывал путь ладонью.

Внезапный вихрь стремительно пронесся вдоль кряжа. Инстинктивно Ионаф сместил центр тяжести, чтобы компенсировать движение земли под собой…

Он сразу понял свою ошибку и попытался воспрепятствовать выработанным с детства довольно-таки сложным, но и столь привычным движениям тела. Не в силах совладать с головокружением, Ионаф хватал руками, ногами, хвостом пустоту, а затем покатился вниз.

Еще через мгновение раздался знакомый шум и не менее знакомый шок от внезапного холода, пробравшего его до костей. Он очутился посередине… воды. Ледяной воды, воды, которая стремительно обтекала его, бормоча что-то несвязное, как обезьяна. Но это, без сомнения, была вода!

Он сделал все возможное, чтобы заглушить истерический крик, который готов был испустить. Затем сел в ручей и погрузил тело в воду. Что-то невидимое деликатно щипало его икры, однако он не боялся рыб – эти крошки часто появлялись в емкостях бромелии. Сунув кончик своего носа в стремительную, невидимую воду и вдоволь напившись, он полностью погрузил в нее тело, а затем выбрался на берег, пытаясь превозмочь инстинкт и не стряхнуть с себя влагу.

Вернуться на выступ оказалось гораздо проще.

– Матильда, – позвал он громким шепотом, – Матильда, у нас есть вода.

– Иди скорее сюда! Аляскону стало гораздо хуже. Мне страшно, Ионаф.

Оставляя за собой мокрый след, Ионаф прошел в пещеру.

– У меня с собой не было никакой емкости. Я хорошо себя намочил – тебе придется посадить Аляскона, и пускай вылизывает мне шерсть.

– Не уверена, что он сможет.

Однако Аляскон смог достаточно напиться, хоть и был совершенно без сил. Даже холод воды – непривычный для человека, который никогда не пил ничего, кроме теплого, как суп, содержимого бромелий, – пошел ему на пользу. Он прилег и сказал слабым, но вполне обычным голосом:

– Значит, в том ручье все-таки была вода.

– Да, – сказал Ионаф. – И в нем живут рыбы.

– Тише, Аляскон, тише, – зашептала Матильда. – Отдыхай!

– Я отдыхаю. Ионаф, если мы и дальше будем идти по ручью… О чем это я? Ах да. Мы можем следовать по ручью до самого хребта, раз теперь точно знаем, что это вода. Но как ты об этом узнал?

– Я потерял равновесие и свалился в него.

Аляскон фыркнул от смеха.


– Ад не так уж плох, да ведь? – сказал он. Затем вздохнул, и камышовая подстилка под ним заскрипела.

– Матильда! Что случилось? Он… он умер?

– Нет. Дышит. Ему все еще хуже, чем он думает, дело в этом… Ионаф! Если бы они там, наверху, только знали, сколько в тебе храбрости…

– Я побелел от страха, – мрачно сказал Ионаф. – И мне все еще страшно.

Однако она снова коснулась его руки в полной темноте, а когда он взял ее руку в свою, то почувствовал себя глупо, нерационально ободренным. Под звуки тяжелого дыхания Аляскона этой ночью практически невозможно было уснуть, и они тихо сидели вместе на твердом камне, наслаждаясь этим временным перемирием с природой, а когда начали проявляться очертания выхода из пещеры, сначала очень блеклые, как пятна света за закрытыми веками, то с этими первыми лучами красного солнца они посмотрели друг на друга, чувствуя некое единение в наступающем новом дне.

«Ад, – подумал Ионаф, – действительно не так уж плох».

С первыми лучами белого солнца детеныш оксиены медленно поднялся из своего закутка у самого входа в пещеру и вальяжно потянулся, демонстрируя полный набор саблеподобных зубов. Некоторое время он смотрел на них, не мигая, навострив уши, затем развернулся и тихо сбежал вниз по склону.

Как долго он лежал там, прислушиваясь к странным чужим шорохам, они не знали. Им очень повезло, что они пришли в логово хищника-подростка. Взрослая особь убила бы их всех за пару секунд, как только окружающего света достало бы ее кошачьим глазам, чтобы разглядеть в темноте пещеры своих жертв. Котенок же, не успевший завести семью, видимо, был озадачен таким вторжением в свое логово и предпочел ретироваться.

Ионаф оцепенело наблюдал, как уходит большая кошка, не испытывая страха, а скорее пораженный такой неожиданной концовкой своего ночного бдения. А при первых стонах Аляскона проснулась Матильда и тихо подошла к Навигатору, произнося низким голосом слова, которые, по всей вероятности, умышленно не имели определенного смысла. Наконец, Ионаф шевельнулся и последовал за ней.

На полпути в глубь пещеры он запнулся обо что-то и посмотрел вниз. Это была берцовая кость какого-то среднего размера – или даже крупного – животного, не до конца очищенная от мяса, но уже полежавшая. Скорее всего, запасы, которые оксиена хотела бы забрать у захватчиков своего логова. Изогнутую внутреннюю поверхность пещеры огибал толстый слой серой плесени. Ионаф присел и аккуратно отодрал ее.

– Матильда, мы можем приложить это к ране, – сказал он. – Некоторые виды плесени не дают ранам загноиться… Как он?

– Мне кажется, ему лучше, – тихо сказала Матильда, – но жар еще держится. Не думаю, что нам следует куда-то идти сегодня.

Ионаф не знал, следует ли ему радоваться или беспокоиться. Конечно, ему совсем не хотелось покидать пещеру, где, казалось, у них были хоть какие-то удобства. Возможно, их относительную безопасность обеспечит то, что низкое отверстие входа все еще пахло оксиеной и незваные гости почувствуют запах, и обойдут пещеру стороной. Они ведь не узнают, что кошка – всего лишь детеныш и что она ушла с этой территории, хотя запах, конечно, скоро выветрится, а людей верхнего мира едва ощутимый запах вообще бы не остановил.

Однако очень важно было идти дальше и по возможности пересечь Великий хребет, чтобы в конце концов вернуться в мир, которому они принадлежали, может, даже вынести все наказание до конца, сколько бы времени на это ни ушло. Даже если выживать в Аду окажется относительно просто, чему уже были подтверждения, единственный правильный путь – биться до конца, пока право жить в верхнем мире не будет им возвращено. В конце концов не было ведь ничего сложного в том, чтобы с самого начала держать зачатки ереси при себе и жить в ладу со своими соседями. Но Ионаф, тем не менее, высказался, как – по-своему – высказались и все остальные.

Это была давняя внутренняя борьба между тем, что Ионаф хотел делать, и его пониманием того, что нужно делать. Он никогда не слышал о Канте и категорическом императиве, однако знал достаточно хорошо, какая часть его природы победит в долгосрочном плане. Однако наследственность оказалось жестокой шуткой: она навязала его ленивой природе чувство обязательства. Поэтому принимать даже самые незначительные решения было до обидного больно.

Однако – пусть лишь в данный момент – ему не нужно было принимать никаких решений. Аляскон был слишком болен, чтобы куда-то идти. Кроме того, утренние лучи солнца, падавшие на пол пещеры, поблекли, а снаружи раздался отдаленный предвещающий бурю рокот грома.

– Ну, тогда мы останемся здесь, – сказал он. – Пойдет дождь, и в этот раз очень сильный. Когда он усилится, я пойду наружу и нарву фруктов, во время дождя меня будет плохо видно, даже если что-то и выползет поохотиться. А мне не придется идти дальше потока воды, особенно если дождь усилится.

Дождь лил весь день как из ведра, так что уже к полудню вход в пещеру задернуло водяным занавесом. Бормотание близкого ручья быстро перешло в рев.

К вечеру жар Аляскона практически сошел на нет, и силы вернулись к нему. Рана все еще выглядела ужасно, но скорее из-за покрывавшей ее высыхающей плесени, чем из-за проблем с самой плотью, но болела, только если Навигатор неосторожно двигался. Матильда вообще была уверена, что тот идет на поправку. Сам Аляскон, пролежавший целый день неподвижно, был необыкновенно разговорчив.

– А приходило ли кому-нибудь из вас в голову, – говорил он в сгущавшихся сумерках, – что вода, из-за того что течет потоком, никак не может спускаться с Великого хребта. Все пики хребта – просто конусы из пепла и лавы. Мы видели, как молодые вулканы создают сами себя, поэтому можем быть в этом полностью уверены. Более того, они очень горячи. Совершенно не представляю, как они могут служить источником воды на хребте, даже если та падает с неба в виде дождя.

– Она не может просто выступать из-под земли, – сказал Ионаф. – Ее должен кормить дождь. Сейчас она звучит так, словно вскоре перейдет в паводок.

– Как ты и говоришь, скорее всего, это дождевая вода, – радостно сказал Аляскон, – но она точно не течет с Великого хребта, тут даже и спорить нечего. Скорее всего, она собирается на утесах.

– Надеюсь, что ты ошибаешься, – сказал Ионаф. – На утесы можно без труда вскарабкаться с этой стороны, но нам придется иметь дело с племенем утесов.

– Может быть, может быть. Но утесы большие. Племена на той стороне могли никогда не слышать о войне с нашим народом, живущим в кронах. Нет, Ионаф, думаю, что это единственный наш путь отсюда.

– Если это так, – мрачно сказал Ионаф, – мы очень пожалеем, что у нас нет прочных, острых игл.



Догадки Аляскона быстро подтвердились. На заре следующего утра они покинули пещеру. Аляскон двигался несколько скованно, но не было заметно, чтобы движения доставляли ему хоть какие-то неудобства. Они последовали вверх вдоль русла ручья, после дождя ставшего стремительным бурлящим потоком. После извилистого пути наверх в направлении Великого хребта примерно через милю поток резко устремился вверх на базальтовые утесы, стекая по трем выступающим скальным пластам.

Затем они шли, поворачивая вместе с ручьем почти что под прямыми углами, пока не дошли до выхода из темного ущелья, чуть больше тридцати футов высотой, но длинного и узкого. Здесь поток разливался неторопливо, а тонкие полосы земли по обе его стороны были покрыты низкими кустарниками. Путники остановились и нерешительно смотрели на этот мрачный каньон.

– Во всяком случае, там много мест, где можно укрыться, – пробормотал Ионаф, – но в подобных местах может рыскать все, что угодно.

– Здесь невозможно спрятаться кому-то большому, – заметил Аляскон. – Сдается мне, мы в безопасности. В любом случае, это единственный путь.

– Хорошо. Тогда идем вперед. Но пригибайтесь пониже и будьте готовы к прыжку!

Ионаф перестал различать своих спутников, как только они начали пробираться через темные кусты, но слышал рядом их осторожные движения. Похоже, в этом ущелье больше ничего не двигалось, даже вода, напоминавшая гладкое зеркало в своем невидимом русле. Здесь не было даже ветра, чему Ионаф был рад, хотя у него уже начал вырабатываться иммунитет к отсутствию качки.

Вскоре Ионаф услышал низкий свист. Двигаясь наискосок к источнику звука, он практически столкнулся с Алясконом, который присел на корточки под раскинувшейся магнолией. Еще через мгновение из темнеющей листвы показалось лицо Матильды.

– Смотри, – прошептал Аляскон. – Что думаешь?

В песчаной почве виднелось углубление, примерно четыре фута в диаметре, обрамленное по краю низким валом земли, очевидно, вырытой из центра. Практически всю площадь углубления занимали серые овальные объекты, гладкие и невыразительные.

– Яйца, – изумленно сказала Матильда.

– Да! Но посмотрите на их величину! Тварь, отложившая их, должна быть просто гигантской! Думаю, что мы вторглись на чью-то территорию.